Я пытаюсь представить себе, как усилится напряжение в обществе, если слух подтвердится, или даже если люди подумают, что он подтвердился. На самом деле это все, что нужно нам с женой! Если я заставлю полицию поверить в то, что Оуэн вернулся, она будет искать только его одного и никого другого.
Пусть все это и начала Миллисент, я же доведу дело до конца. Моя жена будет впечатлена!
18
Если бы не Робин, ничего бы больше не случилось. Мы ее не искали. И не выбирали так, как Линдси. Однажды постучавшись в нашу дверь, Робин изменила всю нашу жизнь.
Это произошло во вторник. Я только что вошел в дом. Время ланча, дома никого не было, а у меня еще оставалась пара часов до следующего урока. Прошел почти год после случая с Холли, и наша жизнь вернулась в нормальное русло. Тело Холли сгинуло, поглощенное болотом. Мы с Миллисент не говорили о ней, я больше не ждал полицейских сирен. Мое сердце перестало заходиться бешеным стуком всякий раз, когда звонил телефон или дверной звонок. Моя бдительность притупилась. И я не был наготове, когда открыл дверь.
На крыльце стояла молодая женщина лет двадцати с небольшим, в джинсах, плотно облегавших ноги, и рубашке с разорванным воротом. Ногти у нее были красными, помада на губах розовая, а длинные волосы – цвета жареного каштана.
За ее спиной виднелся маленький красный автомобиль, припаркованный на улице: старенький, почти классика. За несколько минут до этого я заметил его у знака «Стоп» неподалеку от нашего дома. Женщина за его рулем посигналила, но мне даже в голову не пришло, что сигналит она мне.
– Чем я могу вам помочь? – спросил я незнакомку.
Она вскинула голову, искоса оглядела меня и улыбнулась:
– Я так и думала, что это вы.
– Простите?
– Вы – приятель Холли.
От имени, упомянутого незваной гостьей, мое тело дернулось так, словно я вставил палец в розетку.
– Холли?
– Ну да, я видела вас с ней.
– Мне кажется, вы ошиблись. Вы обознались.
Конечно же, она не обозналась. Я узнал ее.
Когда Холли выписали из лечебницы, один из врачей помог ей устроиться на работу в бакалейную лавку, на полставки. Холли выкладывала на полки товар. И именно туда я заходил – сказать Холли, чтобы она держалась от нас подальше, перестала запугивать мою жену и преследовать нашу семью.
Я даже не предполагал, чем это может обернуться.
Я заехал в тот магазинчик в понедельник утром, когда сотрудники только начали размещать товар на полках, а покупателей почти не было. Холли в одной из ниш расставляла на стеллаже коробки с батончиками мюсли. Она была одна. Когда я шел к ней по проходу, она обернулась, и в ее чистых зеленых глазах блеснул испуг.
Уперев руки в боки, Холли не сводила с меня взгляда до тех пор, пока я не подошел к ней вплотную.
– В чем дело? – спросила она.
– По-моему, мы еще не знакомы, – протянул я свою руку, ожидая, что Холли ее пожмет.
В конце концов, она подала мне руку.
Я сказал Холли, что сожалею о том, что нам пришлось познакомиться таким образом, – при иных обстоятельствах, в другом месте и в другое время мы могли бы стать семьей. Но теперь это оказалось невозможно. Потому что своим поведением она запугала мою жену и детей. Мои дети этого не заслужили; они никогда и ничего плохого ей не делали.
– Пожалуйста, – попросил я, – оставь мою семью в покое.
В ответ Холли рассмеялась мне в лицо.
Она хохотала так, что из уголков ее глаз брызнули слезы. Но и тогда она не перестала смеяться. И чем дольше это продолжалось, тем униженней я себя чувствовал. А ее смех от этого становился еще более заливистым. Я на собственной шкуре понял, что испытывала при общении с ней Миллисент. И разозлился.
– Ты – сука! – выругался я.
Холли прекратила смеяться. В ее глазах засветился гнев:
– Убирайтесь отсюда!
– А если я не уберусь? Если я останусь здесь и превращу твою жизнь в ад? – мой голос прозвучал громче, чем следовало.
– Уходите.
– Держись подальше от моей семьи!
Холли посмотрела на меня – недвижная, как статуя. Она даже не пошевелилась.
Я развернулся и пошагал прочь, ощущая замешательство и беспомощность. Я не смог образумить Холли, не смог добиться от нее понимания.
Робин стояла в конце прохода и все видела.
Она тоже работала в том магазинчике. И носила такую же униформу – желтую рубашку и зеленый фартук. Я заметил ее, прошел мимо и, возможно, даже кивнул ей. А может, и нет. Но Робин была там, она меня видела, и вот теперь она стояла на пороге моего дома.
– Я не ошиблась, – сказала Робин. – Именно вас я видела в лавке в тот день.
– Извините, вы явно принимаете меня за кого-то другого, – выпалил я и быстро захлопнул дверь.
Но Робин снова в нее постучала.
Я проигнорировал стук.
Из-за двери донесся голос:
– Вы же знаете, что ее больше нет, верно? Она даже не забрала свой последний чек.
Я приоткрыл дверь:
– Послушайте, я действительно сожалею по поводу вашей подруги, но я не представляю…
– Зато я представляю, и очень хорошо. Вы не тот, за кого себя выдаете. И теперь, когда я вас нашла, я заявлю на вас в полицию. Там живо во всем разберутся.
Робин развернулась и собралась уходить.
Я не мог ей позволить уйти.
Никто не знал, что Холли пропала, никто ее не искал, и я не желал, чтобы ее начали искать. Мы с Миллисент не были экспертами криминалистики, ДНК или чего-то еще в этом духе, мы, наверняка, допустили промашки. И их мог обнаружить любой, кто копнул бы слишком глубоко.
Я спросил у Робин, не хочет ли она зайти в дом и спокойно поговорить. Она заколебалась. Но потом достала свой телефон и, сжимая его в руке, переступила порог. Мы прошли на кухню. Я предложил Робин выпить. Она отказалась, но схватила со стола апельсин и начала его чистить. А я, даже не представившись, спросил у нее, что случилось. Робин стала рассказывать о бакалейной лавке, о Холли и о самой себе.
Она поведала мне целую историю о том, как пришла на работу в этот магазин, как познакомилась с Холли, как они подружились. Я встал из-за стола и подошел к холодильнику – взять содовую. Пока его дверь была открыта, я послал Миллисент короткую эсэмэску на том же языке, на котором она сообщила мне о присутствии в доме Холли.
«911 НЕМЕДЛЕННО домой»
Мне показалось, что прошло несколько часов до того мига, как я услышал шум ее машины. А Робин уже поинтересовалась, как мы разрешим сложившуюся ситуацию. Она не помышляла о справедливом возмездии за свою дорогую подругу Холли. Она жаждала денег. И много.
– Я считаю, это беспроигрышный вариант для нас обоих, – заявила мне Робин. В этот момент входная дверь распахнулась, и она обернулась на звук. – Кто это? – нервно спросила незваная гостья.
– Моя жена, – ответил я.
Миллисент застыла в дверях кухни, с трудом переводя дыхание – как будто она долго и быстро бежала. На ней был стандартный рабочий костюм – юбка, блузка, туфли на каблуках. И жакет нараспашку. Миллисент даже не позаботилась его застегнуть. Не произнося ни слова, она переводила взгляд с меня на Робин и обратно.
– Это Робин, – сказал я. – Она работала в одном магазине с женщиной по имени Холли.
Миллисент приподняла бровь на Робин, та кивнула:
– Именно так. И я видела, как ваш муж разговаривал с ней, он обозвал ее сукой.
Бровь Миллисент искривилась в мою сторону.
Я ответил ей молчанием.
Миллисент сняла жакет и повесила его на стул.
– Робин, – сказала она, передвигаясь по кухне, – почему бы вам не рассказать мне подробно, что произошло?
Робин самодовольно ухмыльнулась мне и начала свой рассказ с того момента, как я вошел в магазин.
Миллисент за моей спиной ходила по кухне. Я не видел, что она делала. Я только слышал, как цокали по полу ее каблуки. Робин бросила на нее подозрительный взгляд, но продолжила свой рассказ.
А потом я услышал треск черепа Робин. С глухим стуком девушка повалилась на пол. И только в этот момент я заметил в руке у Миллисент вафельницу.
Моя жена убила Робин так же, как я убил Холли. Без колебаний. Из инстинкта самосохранения. И это было так сексуально!
19
Когда я выхожу из клуба, собираясь проследить за Аннабель, на мой мобильник поступает звонок. От Миллисент. Она сообщает мне, что наша дочь заболела.
– Я забрала ее из школы.
– Температура есть? – уточняю я.
– Нет. Какие у тебя планы?
– Я могу приехать домой прямо сейчас.
Все мысли об Аннабель вмиг улетучиваются, я разворачиваю автомобиль.
Дома Миллисент измеряет шагами прихожую, разговаривая с кем-то по телефону. В общей комнате работает телевизор, и там же на диване лежит Дженна, завернутая в одеяла, как в кокон. Голова дочери покоится на кипе подушек. А на журнальном столике стоят стакан с имбирным элем, блюдце с крекерами и большая миска – на всякий случай.
Я присаживаюсь на диван рядом с дочерью:
– Мама сказала, что ты заболела.
Дженна кивает и надувает губки:
– Угу.
– Это не розыгрыш?
– Нет, – слабо улыбается дочь.
Я знаю – она не притворяется, Дженна терпеть не может болеть.
В детском саду она заболела воспалением легких и провела целый месяц дома. Болезнь оказалась не настолько серьезной, чтобы ее положили в больницу, но достаточно проблематичной, чтобы дочь запомнила ее на всю жизнь. Помнит о ней и Миллисент и иногда ведет себя так, словно Дженне все еще пять лет. Дочери уже тринадцать, но я не спорю. Я тоже за нее переживаю.
– Посмотри со мной, – показывает Дженна на телевизор.
Я снимаю ботинки и задираю ноги. Мы вместе смотрим игровое шоу, выкрикивая ответы на вопросы до того, как они высвечиваются на экране.
Каблуки Миллисент цокают по полу, она проходит по комнате и останавливается перед телевизором.
Дженна отключает звук.
– Как мы себя чувствуем? Хорошо? – спрашивает Миллисент.
Дженна кивает: