Все еще лежа в постели, я начинаю задумываться над тем, куда Миллисент отвезла Наоми и что с ней будет потом. Что с ней уже происходит. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я встаю и включаю телевизор. Спортивный канал. Слушая результаты прошедших накануне бейсбольных матчей, я готовлю себе кофе. В почтовый ящик у входной двери с шумом падает газета, но я за ней не иду. Вместо этого я пью кофе и смотрю мультики, пока не просыпаются дети. Тогда я выключаю телевизор – до того, как они спустятся вниз. Рори первым влетает на кухню. Хватает пульт и включает новости.
– И кого в итоге замочили? – сын достает из буфета чашку и высыпает в нее из пакетика хлопья.
– Не говори слова «замочили».
Рори закатывает глаза:
– Ладно. Так кого же убили?
В дверях появляется Дженна. Она переводит взгляд с Рори на меня:
– Это все-таки случилось? Оуэн вернулся?
Рори увеличивает громкость телевизора. Репортер на экране – не Джош. А молодая светловолосая женщина, соответствующая типажу Оуэна.
«Полиция утверждает, что пока не может сообщить нам ничего определенного. Нервозная обстановка сохранялась всю ночь. В полицию поступило множество звонков по поводу женщин, которые не подходили к телефону или не связывались со своими близкими. Нам не известно, действительно ли эти женщины пропали. И, судя по всему, должно пройти некоторое время, пока полиция соберет сведения по каждой из них…»
– Да полицейские все идиоты, – говорит Рори. Повернувшись к Дженне, он тычет в нее пальцем: – Как ты.
Дженна закатывает глаза:
– Уймись уже!
Дети перестают говорить об Оуэне. Я снова слышу его имя только, когда мы уже в машине – едем на футбольный матч Дженны. В перерыве между музыкальными номерами радиодиктор сообщает, что в полицию поступило свыше тысячи звонков от различных людей, утверждавших, что они видели ночью Оуэна Оливера.
А от Миллисент по-прежнему нет вестей. Хотя я вру детям, что она завтракает с подругами. Но им, похоже, опять все равно.
Во время матча я начинаю чаще заглядывать в свой телефон.
Некоторые родители обсуждают последние новости, Оуэна и пятничную ночь: может, все это было мистификацией? Чей-то папаша уверен в этом. Но женщины сомневаются. А, когда мужчина заходится смехом, одна из них спрашивает: что смешного он нашел в угрозе убийства?
Я проверяю мобильник. Опять ничего.
Команда Дженны побеждает с преимуществом в одно очко. Я поднимаю оба пальца вверх. Дженна счастливо улыбается и одновременно закатывает глаза. И мне приходит в голову, что пальцы вверх – для ее поколения уже отстой.
А потом я замечаю ее – свою жену. Она позади Дженны, возле стоянки, обходит поле. Рыжие волосы распущены и колышутся из стороны в сторону при каждом движении. Одета Миллисент в джинсы и футболку со львом, школьным талисманом, на груди. Она всегда старается выглядеть под стать другим мамашам, дочери которых играют в бейсбол. Но ей это никогда не удается. Миллисент всегда выделяется среди них.
Чем ближе она к нам подходит, тем шире становится ее улыбка. Зеленые глаза жены тоже лучатся. По моим венам разливается облегчение. И только в этот момент я сознаю, насколько извела меня нервозность. Глупо! Я же знал, что не стоит сомневаться в Миллисент.
Я протягиваю жене руку. Она обвивает своей рукой мою талию и наклоняется меня поцеловать. Ее губы теплые, а дыхание пахнет корицей и кофе.
– Как дела у Дженны? – интересуется Миллисент, поворачиваясь к полю.
И я не могу отвести от нее своих глаз.
– Они выиграли.
– Отлично.
Миллисент отходит от меня, здоровается с кем-то из родителей. Они болтают об игре и прекрасной погоде. Но, в конечном итоге, разговор сводится к Оуэну.
После матча мне нужно ехать на работу. В эту субботу забота о детях лежит на Миллисент. И мы с ней только на минутку оказываемся наедине на парковке. Дети уже уселись в машину, пристегнулись и, по своему обыкновению, ссорятся. А мы с Миллисент стоим между нашими автомобилями.
– Все в порядке?
– Все замечательно. Вообще никаких проблем.
И мы опять разделяемся. Я еду в клуб. Я более чем счастлив. Как будто у меня за спиной появились крылья.
В клубе у меня урок с Кеконой, записной сплетницей Хидден-Оукса. Думаю, она назначила урок на субботу специально – хочет потрепаться об Оуэне, о том, что могло произойти минувшей ночью. Я не ошибаюсь. Она ни о чем другом не говорит – только об Оуэне.
– Пятьдесят три женщины. В новостях говорят, что за прошлую ночь пропало пятьдесят три женщины, – Кекона мотает своей головой. Ее длинные темные волосы скручены в пучок у основания шеи.
– Оуэн не мог похитить пятьдесят три женщины за ночь, – замечаю я.
– Не мог, – соглашается Кекона. – Возможно, он вообще никого не похищал. Но пятьдесят три семейства опасаются, что он это сделал.
Я киваю, пытаясь впитать ее слова. Но в голове они не укладываются. Я чувствую себя не при делах, как будто совершенно не причастен к происшедшему.
26
Мы ждем остальных, чтобы узнать, что случилось. Когда начинаются новости, Миллисент мне подмигивает. Когда кто-то упоминает Оуэна, я кидаю на жену взгляд, понятный только ей. Это наша тайна, которая отделяет нас от всех остальных.
Впервые я испытал подобное состояние после случая с Холли. Потом – после Робин, а затем – после Линдси. После смерти каждой женщины у нас с Миллисент возникал момент, когда мы ощущали себя единственными в этом мире. Почти такое же ощущение мы пережили, когда залезли на тот большой клен. И то же ощущение мы испытываем сейчас, после исчезновения Наоми.
Мы с Миллисент бодрствуем, когда все другие спят.
К понедельнику у полиции под вопросом остается местонахождение двух женщин. Все остальные нашлись или вернулись домой. Я слышу об этом по радио, пока еду на работу. Я понятия не имею, сколько времени потребуется людям, чтобы установить, кто именно пропал. И от этого у меня возникает сильное желание отправить еще одно письмо Джошу – сообщить ему, что исчезла Наоми. Но я подавляю его.
Ведь, чем больше времени полицейские будут выяснять, какая женщина пропала, тем меньше времени они потратят на ее поиски. А сейчас они даже не знают, кого искать.
Где-то в середине дня мне звонит директор школы. Меня это удивляет – до этого из школы всегда звонили сначала Миллисент. Но директор говорит, что она не отвечает на звонки. И сообщает мне, что в школе произошло ЧП и я должен немедленно туда приехать. Я интересуюсь – уж не Рори что-то натворил?
– Речь о вашей дочери, – отвечает директриса. – У нас с ней проблема.
Примчавшись в школу, я застаю Дженну сидящей в углу директорского кабинета. Нелл Грейджер давно работает в школе и совершенно не изменилась. Она выглядит как милая старенькая бабуся, которая будет трепать тебя за щечки, пока на них не появятся синяки. Дженна уставилась в пол и глаз не поднимает.
Нелл жестом приглашает меня присесть. Я сажусь, а затем замечаю нож.
Шестидюймовое лезвие, нержавеющая сталь. Резная деревянная рукоять. Это нож с нашей кухни. А теперь он лежит на столе директрисы.
Нелл постукивает по ножу своим розовым ногтем:
– Ваша дочь сегодня принесла это в школу.
– Не понимаю, – говорю я, не уверенный, что хочу понять.
– Учительница заметила его в ранце Дженны, когда ваша дочь доставала тетрадь.
Дженна сидит у стены, лицом к нам, но ее голова все еще опущена. Она не произносит ни слова.
– Зачем ты принесла в школу нож? – спрашиваю я.
Дженна мотает головой. Но опять ничего не говорит.
Нелл встает и жестом призывает меня следовать за ней. Мы выходим из директорского кабинета, и Нелл громко захлопывает за нами дверь.
– Дженна не сказала ни слова, – сообщает она мне. – Я надеялась, что вы или ваша жена допытаются у девочки, зачем ей нож.
– Мне и самому хотелось бы это узнать.
– Значит, это не то, что вы…
– Дженна никогда не проявляла агрессивности или жестокости. Она не играет с ножами.
– И все же… – Нелл не заканчивает предложения. Да и не должна.
В ее кабинет я возвращаюсь один. Дженна, как сидела, так и сидит. Она не сдвинулась со своего места ни на дюйм. Я подвигаю стул ближе к ней и сажусь.
– Дженна!
В ответ молчание.
– Ты можешь мне объяснить, для чего тебе нож?
Дочь вздрагивает. Значит, моя попытка ее разговорить не безнадежна.
– Ты собиралась кого-то им поранить?
– Нет.
Голос Дженны звучит твердо, не дрожит. И это меня пугает.
– Ладно, – говорю я. – Если ты не собиралась никого порезать, то зачем ты принесла нож в школу?
Дочь вскидывает глаза. В ее глазах нет той уверенности, как в голосе:
– Чтобы защитить себя.
– Тебя кто-то задирает? К тебе кто-то пристает?
– Нет.
Все, что я могу сделать, – это подавить в себе желание схватить дочь за плечи и вытрясти из нее ответ:
– Дженна, пожалуйста, расскажи мне, что произошло. Тебе кто-нибудь угрожал? Тебя кто-то обидел?
– Нет. Я просто хотела…
– Хотела что?
– Я не хотела, чтобы он причинил мне боль…
– Кто?
– Оуэн, – шепотом признается Дженна.
Удар под дых! Сильный, болезненный. Мне и в голову не приходило, что Дженна может бояться Оуэна.
Потрясенный, я обнимаю ее за плечи:
– Оуэн никогда не сделает тебе больно. Ни за что на свете! Ни за миллион лет, ни за миллиард.
Губы дочери кривятся в улыбке:
– Дурацкая шутка.
– Знаю. Но насчет Оуэна я не сомневаюсь. Он не причинит тебе вреда. Я в этом абсолютно уверен.
Дженна отстраняется и смотрит на меня – уже не такими широкими глазами:
– Я только из-за этого принесла нож. Я никого не хотела им поранить.
– Понимаю.
Дочь ждет за дверью кабинета, пока я разговариваю с директрисой. Нелл кивает и даже улыбается, когда я сообщаю ей, что Дженна боится Оуэна Оливера.
– В этом нет ничего удивительного, – говорю я. – Вот уже несколько недель все только о нем и говорят. Включишь телевизор – он там. Зайдешь в Интернет – он там. Послушаешь радио – опять Оуэн Оливер. Даже перед гастрономом развесили листовки с его портретом. Пресса мусолит эту тему с тех пор, как Оуэн вернулся. А дети очень восприимчивы и чувствительны, особенно девочки.