льше не хочу его за это винить. Ведь из-за его взрывной жизни и этого звонка я все еще жива. Звук взрыва был такой громкий, что Оуэн подпрыгнул и обернулся. Думаю, он и в самом деле подумал, будто что-то взорвалось.
Я рванулась и побежала прямиком назад в бар. А он за мной не побежал. Не думаю, что он понял, что никакого взрыва не было. Возможно, он до сих пор думает, что что-то взорвалось».
На этом заявление заканчивается. Хотя в новостях могли зачитать только его часть. Текст исчезает с телеэкрана, на нем снова появляется Джош. Он стоит на парковке за баром на Мерсер-Роуд. Я не был в этом баре с двадцати лет. А в те времена в нем не обслуживали по карточкам.
Джош выглядит серьезным. Печальным. Лучше, чем раньше – потому что он больше не испытывает возбуждения от ужасного преступления. Он озвучивает имя женщины, подвергшейся нападению Оуэна – Джейн Доу.
– Простите…
Мимо меня проскальзывает пожилая женщина. Я все еще стою в зале супермаркета, рядом с автоматом с содовой, и пялюсь на экран. Единственный человек, который кроме меня на него тоже смотрит, – это парень за кассой. Той самой, за которой я привык видеть Джессику. У этого парня лысая голова, и она смешно блестит под флуоресцентными лампами.
Он переводит на меня взгляд и мотает головой, словно хочет сказать: «Разве это не ужасно?»
Я киваю ему, а потом покупаю свой обычный кофе и пакетик чипсов.
Жизнь с Миллисент всегда была такой. Идет себе и идет своим чередом. Бывает, подворачивается случайная колдобина на дороге, но в целом езда довольно ровная. А потом вдруг земля разверзается в пропасть. И эта пропасть настолько широка, что способна поглотить всех и вся. Иногда в ней таится что-то хорошее. А иногда нет. Сколько таких пропастей я уже повидал на своем пути!
Так было, когда жена мне сказала, что Холли жива. Потом, когда она огрела Робин по голове вафельницей. И когда воскресила Оуэна.
В такие моменты мне казалось, что пропасть становится шире самой земли.
А иногда разверзавшаяся пропасть была просто большой. Но достаточно большой, чтобы поглотить меня. Как тогда, когда Миллисент забрала детей и исчезла на восемь дней после того, как я явился домой пьяным.
Бывают на нашем пути и трещины. Некоторые больше других. Именно такими были трещины, когда Дженна спрятала под матрасом нож или Триста покончила с собой. Трещины бывают разного размера – длинные, короткие, разной ширины. Но они все – последствия разверзшейся пропасти.
Первая случилась в день нашей свадьбы.
Мы с Миллисент сыграли ее в доме ее родителей, на поле в окружении кинзы, розмаринов и душицы. На Миллисент было тонкое, практически просвечивающее белое платье до щиколоток. А на голове – венок из лаванды и бледно-желтых нарциссов. На мне – брюки цвета хаки, подвернутые по лодыжки, и белая рубашка, не застегнутая на последнюю пуговицу. И мы оба ходили босые. Все было здорово, пока не перестало таким быть…
На нашу свадьбу явились восемь человек. В их числе были трое парней, с которыми я летал за океан, включая Энди без Тристы (они уже встречались, но еще не поженились, и Энди не готов был подавать ей такую идею). Были также родители Миллисент, Эбби и Стэн, и ее школьная подруга, жившая по соседству с ними.
Венчание было символическим – простой ритуал. Ни я, ни Миллисент не были религиозными. Мы собирались зарегистрировать наш брак в загсе в Вудвью в грядущий понедельник. А пока что венчались «понарошку», и роль священника играл отец Миллисент. Стэн выглядел очень официально в однотонной рубашке, застегнутой на все пуговицы, и с прилизанными гелем седыми волосами. Он встал на фоне травных полей с книгой в руках. Нет, не Библией, а обычной книгой. Но произнес верные слова:
– Дамы и господа! Сегодня этот молодой человек хочет взять в жены мою дочь. И я думаю, что он должен доказать серьезность своих намерений, – Стэн нарочито сурово поглядел на меня: – Давай доказывай!
Я много раз записывал и переписывал слова своей клятвы, сознавая, что мне придется их произнести во всеуслышание. Другие люди меня не волновали. Я нервничал из-за того, как я скажу их Миллисент. Я сделал глубокий вдох.
– Миллисент, я не могу тебе пообещать весь мир. Я не могу пообещать, что куплю тебе большой дом или кольцо с огромным бриллиантом. Я не могу даже пообещать тебе, что у нас всегда будет еда на столе.
Миллисент смотрела на меня, не моргая. В лучах яркого солнца ее глаза походили на кристаллы.
– Я хочу дать тебе все эти вещи, но не знаю, возможно ли это. Я не знаю, как сложится наше будущее, но я уверен, что мы всегда будем вместе. Это я могу пообещать тебе без всяких колебаний и без боязни, что солгу. Я всегда буду рядом с тобой и всегда буду жить для тебя, ради тебя! – мои губы подернула легкая улыбка, потому я заметил слезинку в глазу Миллисент. – И надеюсь, без еды мы не останемся.
Восемь человек рассмеялись. Миллисент кивнула.
– Что ж, – подал голос Стэн, поворачиваясь к своей дочери, – теперь твой черед. Убеди нас, что этот мужчина тебе нужен.
Миллисент подняла руку и приложила ее к моей щеке. Потом наклонилась, почти коснувшись губами моего уха, и прошептала:
– Игра начинается…
41
За ужином никто из нас не упоминает о новостях или Джейн Доу. Она здесь, с нами. Но мы этого не признаем. Мы разговариваем обо всем подряд, только не о ней. О звезде, снова угодивший в реабилитационный центр. О футбольном матче, который я не видел. О том, какой фильм посмотреть вечером. Рори хочет посмотреть комедию про сверстников, а Дженна предпочитает ромком.
Единственное свежее происшествие, которое мы обсуждаем, – это стрельба в торговом центре в соседнем штате.
– Очередной псих, – говорит Рори.
Дженна показывает на него вилкой:
– Ты тоже любишь играть в стрелялки.
– Ключевое слово – играть.
– Но тебе это нравится.
– Заткнись.
– Сам заткнись.
– Хватит! – вмешивается Миллисент.
Тишина.
Когда ужин заканчивается, дети поднимаются наверх и расходятся по своим комнатам.
Мы с Миллисент смотрим друг на друга.
– Это был ты? – спрашивает она одними губами.
Она допустила, что это я напал на Джейн Доу! Я мотаю головой и показываю на гараж.
Помыв посуду и убедившись, что дети заснули, мы выходим из дома и садимся в салоне машины. Миллисент захватила с собой оставшиеся с Хэллоуина сладости, а я – бутылку газированной воды. На жене ярко-синяя рубашка с короткими рукавами. Думаю, что новая. Потому что днем маячок показал мне, что она остановилась у торгового центра.
– Ты не имеешь никакого отношения к этой женщине? – спрашивает жена.
– Никакого. Я бы никогда не вытворил такое, не сказав тебе, – по крайней мере, я так думаю.
– Надеюсь.
– И я бы не сделал ничего, что бы могло усугубить страх Дженны.
Миллисент кивает:
– Я так и полагала.
– Может быть, эта Джейн Доу лжет? – предполагаю я.
– Возможно. Или на нее напал какой-нибудь случайный парень, а она решила, что это был Оуэн. Мы же не знаем, что она видела.
– Есть и третий вариант, – говорю я.
– Какой?
Я снимаю обертку с шоколадки, разламываю ее пополам и протягиваю половинку жене:
– Что, если он действительно вернулся?
– Оуэн?
– Ну да. Что, если это и вправду был он?
– Нет, это был не он.
– Почему ты так уверена?
– Потому что это было бы глупо с его стороны. Зачем ему возвращаться именно тогда, когда его все ищут?
– Разумный довод.
Я снова в бежевом офисе, ожидая, когда Дженна закончит беседу с психологом. Доктор пригласил нас на прием, услышав про Джейн Доу. Он опасается, как бы у Дженны не случился рецидив. Я не уверен, что ее психическое состояние улучшилось настолько, что можно говорить о рецидивах, но все же привез ее на прием. Миллисент поехать не смогла. И вот я сижу в комнате ожидания и наблюдаю за синей точкой. Моя жена в доме на Дэннер-Драйв; этот дом оценивается в полмиллиона долларов.
Затем Миллисент едет в гастроном «У Джоя».
Иногда жена обедает со своими клиентами, но я не знал, что она возит их по гастрономам.
Миллисент в нескольких минутах езды от офиса доктора, но она не заглядывает сюда. Она усремляется в гастроном «У Джоя» и остается еще там, когда дверь врачебного кабинета открывается и из него выныривает Дженна. Дочь выглядит ни счастливой и ни грустной – с таким же видом она и заходила в кабинет психолога.
Теперь ее очередь подождать, пока я переговорю с доктором Бежем. Эта фамилия ему абсолютно не подходит, потому что только его офис бежевый. А сам доктор – колоритный, высокомерный и самонадеянный застранец. Впрочем, я не встречал других докторов. Они все такие.
– Я рад, что попросил вас привести ко мне Дженну, – говорит надменный психолог. – Это новое нападение произошло так неожиданно.
Доктор не говорит, что оно удивило Дженну, но он это подразумевает. Так он соблюдает врачебную тайну.
– Оно действительно явилось неожиданностью, – говорю я.
– Главное, внушить Дженне, что ничего не изменилось. Что она в безопасности.
– Она в безопасности.
– Ну да, конечно.
Мы смотрим друг на друга.
– Вы не заметили никаких перемен в ее поведении? – спрашивает психолог.
– Признаться честно, я хотел у вас кое-что спросить. У Дженны бывают проблемы с животом. Диарея.
– И когда это началось?
– Не так давно, но становится хуже. Может ли это быть реакцией на все эти события?
– О, безусловно. Психический стресс может проявиться физическими недомоганиями. Еще вопросы?
Я делаю вид, что задумался, а потом мотаю головой:
– Нет, спасибо. Пожалуй, нет.
«Интересно, он понимает, что я вру?» Никто не знает о ноже под матрасом Дженны.
Наша беседа закончена, но в этот момент вибрирует мой мобильник. Приходит эсэмэска от Миллисент: