Меня не удивляет, что Кекона прознала про инцидент в школе крав-мага. Именно о таких вещах мы обычно все дружно судачили. Только раньше они не затрагивали мою семью.
– Да, – бормочу я себе под нос, подыскивая объяснение поступку дочери. Как лучше оправдать Дженну за то, что она ударила мальчика камнем? Сказать, что у нее был плохой день? Провалила тест? Забыла принять лекарство? Нет, все это звучит жутко. Как будто моя дочь не может себя контролировать.
Кекона подходит и похлопывает меня по руке:
– Не переживайте. Ваша дочка – крутая девчонка!
Я смеюсь. Пусть уж моя дочь будет крутой девчонкой. Это лучше всего остального.
После урока с Кеконой я, наконец, получаю возможность послушать новости. Кекона права насчет бывшей жертвы. Бьянка и Наоми очень похожи. У обеих были темные волосы и добродушное выражение на лице. Бьянка тоже была обожжена, только не кипятком. А маслом.
Это сходство побуждает репортеров вспомнить о Линдси и, покопавшись в прошлом, найти еще одну жертву Оуэна, у которой тоже были прямые светлые волосы.
По-моему, все это притянуто за уши. Репортерам просто нужно о чем-то говорить. А за неимением конкретной информации они начинают искать взаимосвязь там, где ее нет. Если бы Миллисент хотела воспроизвести преступление, детали совпадали бы полностью.
Эти новости немного расстраивают меня. По дороге на работу, я отправил письмо Джошу. Было еще довольно рано, и стоянка перед почтой была свободна. Так что никто не мог увидеть хирургических перчаток на моих руках, когда я опускал конверт в почтовый ящик. Но, если бы я посмотрел утренние новости, я бы изменил текст письма. Я бы написал Джошу, что репортеры ошибаются, что они, как всегда, все надумывают. Оуэн не воспроизводит свои старые преступления. И они должны заткнуться, а не обмусоливать разные способы истязания жертв.
Моя дочь не должна это слышать.
Но я не видел новостей, не слышал о Бьянке. А сейчас уже слишком поздно. В клубном доме Джош взирает на меня со всех экранов – изнуренный, но взвинченный. Он до сих пор стоит напротив «Ланкастера». А дневной свет делает здание отеля причудливо-вычурным.
«На данный момент нам достоверно известно только то, что женщина, найденная в мусорном контейнере за этим отелем, – Наоми Джордж. Остальные сообщения пока официально не подтверждены. Однако наши источники проинформировали нас, что Наоми была убита всего за день до того, как ее тело обнаружили…»
GPS-маячок не показывает за день ничего необычного. Миллисент даже не заезжала в гастроном «У Джоя». Она высадила детей у школы, заехала в офис, потом несколько часов показывала клиентам дома, заглянула в бакалейный магазин и на заправку. Никаких намеков на то, где она держала Наоми. Если только это не было какое-то здание, открытое для публики. Это кажется мне маловероятным, ведь в таком месте постоянно толкутся люди.
Впрочем, теперь уже не важно. Ведь Наоми нашли. А завтра Джош получит мое письмо.
Он не станет о нем молчать. В прошлый раз я думал, что полиция будет дольше изучать мое послание, но новости о нем распространились почти сразу. И на этот раз будет так же. Мое новое письмо выглядит, как и все предыдущие, пахнет так же и даже написано на листе бумаги из той же пачки. Никто не усомнится в том, что его написал тот же самый человек, что отправил остальные письма. Будь я игроком, я бы поставил на то, что новости о письме сотрясут телеэфир еще до того, как я приеду с работы домой.
Но я – не игрок. В свои тридцать девять я стал планировщиком. Возможно, даже очень хорошим.
49
Трудно сказать, проиграл я или выиграл свое воображаемое пари. Это вопрос времени.
Я думал, что Джош появится с письмом в эфире перед вечерними новостями. И будет на всех каналах к тому времени, как люди сядут ужинать. Но это происходит на несколько часов раньше – когда мы с Дженной сидим в офисе доктора Бежа. Он полагает, что моей дочери нужно чаще бывать у него на приемах. Я считаю, что ей нужен другой доктор. С тех пор как Дженна стала ходить на консультации к доктору Бежу, она от обрезания себе волос перешла к битью других людей камнями.
Мы с Миллисент теперь по очереди возим дочь на эти консультации. Отлучаться с работы по три раза в неделю (а именно столько визитов к нему рекомендовал доктор Беж после инцидента в школе крав-мага) никто из нас не может. Сегодня моя очередь сидеть в комнате ожидания, выбор развлечений в которой ограничивается терапевтическими комиксами, образовательными журналами и телевизором. Я в этой комнате один, если не считать суровую на вид секретаршу в черном как смоль парике, которой ни до кого нет дела. Я включаю телевикторину и пытаюсь отгадывать в уме ответы на вопросы параллельно с ее участниками.
Телеигра прерывается примерно за десять минут до окончания приема Дженны. На экране появляется Джош; после краткого вступления он начинает громко зачитывать письмо Оуэна. Секретарша вскидывает глаза.
Пока Джош читает написанные мною слова, у меня по спине пробегают мурашки. Когда же он доходит до конца письма, я с трудом подавляю улыбку. Оуэн выглядит в нем законченным ублюдком.
«До свиданья.
Наконец-то».
Джош перечитывает письмо еще два раза до того, как Дженна выходит из кабинета психолога. Она выглядит уставшей.
За дочерью следует доктор. Он выглядит довольным.
– Иди, – говорит Дженна.
И я захожу в кабинет к доктору Бежу, готовому попотчевать меня миской отборной чепухи.
Но я отказываюсь:
– Извините, у нас совсем нету времени. Я могу позвонить вам позднее?
Хороший доктор явно мной не доволен.
Но мне по барабану.
– Я буду рад вашему звонку, – говорит психолог. – Если я вдруг буду недоступен, просто оставьте мне сообщение и я…
– Договорились. Большое вам спасибо.
Я протягиваю свою руку. Доктору требуется секунда, чтобы ее пожать.
– Что ж, до свиданья.
– До свиданья.
Мы с Дженной выходим на парковку. Дочь искоса поглядывает на меня.
– Ты сегодня какой-то загадочный.
– А я думал, что всегда такой.
– Сегодня ты загадочнее, чем обычно.
– Ну, так это здорово.
– Пап! – скрестив руки на груди, Дженна заглядывает мне в глаза.
– Хочешь хот-дог?
Дочь смотрит на меня так, словно я предложил ей выпить.
– Хот-дог?
– Угу. Такую трубочку из мяса в обертке с горчицей и…
– Мама запрещает нам есть хот-доги.
– Я попрошу ее составить нам компанию.
По-моему, при этой мысли мозг Дженны слегка закипает. Но она садится в машину, больше не вымолвив ни единого слова.
В «Топ-Доге» предлагают тридцать пять версий хот-догов, включая тофу. Именно его заказывает себе Миллисент. И она не произносит ни слова, когда Рори заказывает себе два говяжьих хот-дога с чили. Это похоже на празднество. Впрочем, мы и вправду празднуем. Оуэн исчез навсегда. Об этом распинаются репортеры со всех телеэкранов над нашими головами. Сегодня все идет по плану, и, похоже, каждый из нас это чувствует.
– Мы теперь вернемся к нормальной жизни дома? – интересуется Рори.
Миллисент улыбается:
– Уточни, что ты имеешь в виду под словами «нормальная жизнь».
– Конец блэк-аута. Возвращение к цивилизации.
– Хочешь смотреть новости? – хмыкаю я.
– Я не хочу, чтобы мне запрещали это делать.
Дженна закатывает глаза:
– Ты просто хочешь впечатлить Фейт.
Я сразу же понимаю: так зовут светловолосую подружку Рори.
– Кто такая Фейт? – спрашивает Миллисент.
– Никто, – отрезает Рори.
Дженна хихикает. Рори щипает ее под столом, и она взвизгивает:
– Перестань!
– А ты заткнись!
– Это ты заткнись!
– Погодите, вы говорите о Фейт Хаммонд? – встревает Миллисент.
Рори не отвечает, что значит «да». И это также значит, что Миллисент знает родителей Фейт; скорее всего, она продавала для Хаммондов дом.
– Почему они его не поймали? – спрашивает Дженна. Ее глаза устремлены на телеэкран.
Похоже, мы еще не вернулись к нормальной жизни.
– Они его уже один раз ловили, – говорит Рори. – Но он улизнул.
– Значит, полиция не может его поймать?
– Она его обязательно поймает. Такие люди, как он, не остаются долго на свободе, – говорю я.
Рори открывает рот, чтобы что-то сказать. Но Миллисент заставляет его промолчать одним своим взглядом.
Все, что я могу еще сказать, звучит в моей голове слишком глупо. И я тоже закрываю рот.
Мы молчим. Все молчим, пока Дженна не признается:
– Что-то мне нехорошо, – потирает она живот. Дочь съела хот-дог с луком – почти такой же большой, как мой хот-дог с сыром и чили.
Не думаю, что это стресс расстроил сегодня ее живот.
Но Миллисент кидает на меня говорящий взгляд.
Я киваю. Да, это я виноват, что предложил полакомиться хот-догами.
Миллисент хватает свою сумочку и кивает головой на выход. Она не разозлилась на меня за то, что я не обсудил с ней заранее этот поход в «Топ-Дог». Я беру жену за руку. И вместе с детьми мы выходим на парковку.
– А как твой живот? – спрашивает меня Миллисент.
– Прекрасно. А твой?
– Лучше не бывает.
Я наклоняюсь и пытаюсь ее поцеловать. Но Миллисент отворачивается:
– У тебя изо рта жутко пахнет.
– А от тебя пахнет тофу.
Она смеется, и я смеюсь. Но с животом у меня отнюдь не так хорошо, как я сказал. Едва мы добираемся до дома, Дженну и меня начинает тошнить. Дочь убегает наверх в ванную, а я опорожняю желудок прямо в прихожей.
Миллисент носится между нами с имбирным элем и холодными компрессами.
– Блюют, как доги! – хохочет Рори.
И я внутри смеюсь вместе с ним.
Сегодняшний вечер просто чудесный, даже несмотря на то, что меня рвет. Сегодня вечером я ощущаю себя так, словно, наконец-то, выдохнул.
А ведь я даже не сознавал, что сдерживал дыхание.