. На чем угодно.
– Константинополь? Так скоро?
Он стал ходить взад-вперед по комнате.
– С Венгрией и Хуньяди у нас пятилетний мирный договор. Еще никогда мои границы не были такими мирными. Вот почему я здесь. Вот для чего я был рожден.
– Твой отец в начале своего правления пытался сделать то же самое, и это принесло ему одни неприятности.
Складочка залегла между идеальными бровями Мехмеда.
– У него было слишком много фронтов. Его братья претендовали на то, что принадлежало ему, пытались украсть земли. Ему приходилось решать проблемы дома.
– Твои советники тебя поддерживают?
Морщина на его лице стала глубже.
– Не все, нет. Но я – султан. Они должны следовать за мной.
– Султан, который позвал своего отца, чтобы сражаться в его первой битве.
Лицо Мехмеда исказилось яростью.
– Это была твоя идея! Если ты…
Лада услышала звук прежде, чем сообразила, что что-то не так. Инстинкт, выработавшийся за все те дни, когда за ней охотился Богдан, тело, без устали тренируемое, чтобы не поддаться отчаянию и одиночеству. Внезапное ощущение неправильности происходящего, на которое она не сразу обратила внимание.
Она подалась вперед и схватила Мехмеда как раз в тот момент, когда кинжал пролетел там, где только что была его грудь. Кинжал рассек ей плечо, с лязгом ударился о стену и упал. Лада и Мехмед тяжело повалились на пол, Мехмед испустил беззвучный стон. Лада перекатилась вперед, схватила кинжал, повернулась и метнула его сразу, как только заметила движущуюся цель.
Мужчина увернулся от смертельного удара, и кинжал сверкнул рядом с ним. Его лицо было закрыто темной тканью, на нем была самая простая одежда.
Их противник достал другой кинжал и стал, осторожно припадая к земле, прокрадываться в сторону, чтобы найти лучший угол для атаки. Лада подтолкнула своего друга к столу.
– Спрячься за ним! – крикнула она.
Мужчина перекладывал кинжал из одной руки в другую, расслабленно и неспешно. Мехмед заполз под стол и позвал стражу.
Кажется, убийцу это не встревожило.
При взгляде на Ладу его глаза окружили морщинки от улыбки. Он прицелился кинжалом в нее, затем посмотрел в сторону Мехмеда. Лада бросилась вперед и навалилась на него со всей силой, на какую была способна. Он был крепкий, худой и гибкий, но она была коренастой и крепко стояла на ногах. Она ударила его прямо в солнечное сплетение, и воздух разом покинул его легкие, когда она прижала его к полу. Он выпустил кинжал, и тот укатился прочь, недосягаемый для них обоих.
Ладе удалось застигнуть убийцу врасплох, но она знала, что он быстро придет в себя. Лада стала бить его в лицо, снова и снова, но угол был неудобным, и она не могла вложить в удар столько силы, сколько было нужно. Он схватил ее за запястья и потащил в сторону; его руки сжимали ее так крепко, что было не вырваться. Тут ее лицо оказалось рядом с его, и она ударила лбом ему в нос и впилась зубами в его щеку, в место, открывшееся из-под тряпки на голове.
Он вскричал и отпустил ее запястья. Откатившись в сторону, она нашла кинжал и обернулась к нему. Он поднялся на ноги и уклонился от ее первого удара, двигаясь с ней в танце, который она столько раз отрабатывала с Николае. Танце, движения которого были известны им обоим. Даже окровавленный и ошеломленный, он был сильнее ее.
А помощь все не шла.
Ее натренированность шла ей во вред, все ее приемы и выпады встречали отпор, а все ее смертельные удары не попадали в цель. В один из таких приемов он схватит ее руку и завладеет кинжалом, а после убьет и ее, и Мехмеда.
На нее накатила волна отчаяния. Глаза убийцы загорелись триумфом, как предзнаменование смерти. Он точно знал, что она будет делать дальше. Ему оставалось лишь продержаться дольше, чем она. Она была девочкой и ребенком. Он был сильнее, быстрее и…
С яростным воплем Лада отмахнулась от своих заученных на тренировках движений. Она набросилась на него как дикий кабан, воплощая собой гнев и животный инстинкт. Он не знал, где ставить блокировки, поскольку ее удары не имели никакой системы, а в движениях не было изящества. Она ударила его по лицу, а когда он схватил ее запястья, укусила его ладонь и сжала челюсти, достав зубами до кости. Она не разжимала зубы, когда он пытался ее стряхнуть, и колотила кинжалом в его бок снова и снова, последовав за ним, когда он упал в попытке освободиться. Она не слезала с него, продолжая пронзать его кинжалом, не думая о том, куда попадает, не стараясь вонзать лезвие точно и аккуратно. Животный крик, приглушенный его ладонью, вырвался из ее груди.
– Лада!
Задыхаясь и дрожа, она моргнула и осмотрелась. Ее челюсть не разжималась, мышцы свело так, что она подумала, не останется ли ладонь этого мужчины у нее во рту навсегда. Наконец, содрогнувшись от боли, она вытащила зубы из чужой плоти, и рука убийцы упала на пол. Только тогда она почувствовала, что ее рот полон крови, только тогда поняла, что сидит на теле мужчины.
На трупе.
Она едва поднялась на ноги, но тут же снова упала и поползла от изувеченного тела.
Мехмед прикоснулся к ней и повернул ее лицо к себе.
– Ты ранена?
Она покачала головой, потом кивнула, потом снова замотала головой. Она не знала, ранена она или нет. Ее тело дрожало, ее тело онемело. Она смотрела вниз на свои окровавленные руки и не чувствовала их.
– Лада. Лада. Лада.
Она снова посмотрела на Мехмеда. Он был единственным в комнате, на ком она могла сосредоточиться, единственным, что имело смысл.
– Мои стражники так и не пришли.
Она знала, что это было важно, знала, что она это знала перед тем, перед… этим. Перед кровью. Так много крови…
– Думаешь, они мертвы? – Мехмед шагнул в сторону двери. Ему не следовало туда выходить. Она знала, что не следовало, но не помнила, почему.
Вдруг все встало на свои места.
– Стой! Нам надо уходить. Другим путем. Стража либо мертва, либо участвует в заговоре.
Мехмед покачал головой.
– Они – янычары. Они бы никогда…
– Он был янычаром.
– Что?
Стуча зубами, Лада стянула маску с лица мужчины. Она его не узнала и была за это благодарна судьбе. Но она понимала, какой противник оказался перед ней.
– То, как он боролся. Я билась с десятками янычар. Он проходил обучение у янычар. Нам нужно сейчас же выбраться отсюда и спрятаться до тех пор, пока мы не будем знать, кому доверять.
Мехмед дрожал так же сильно, как и она.
– Кому я могу доверять? – прошептал он.
Лада протянула ему руку. Он ее сжал.
22
При других обстоятельствах выражение крайнего замешательства на лице Лады обрадовало бы Раду. Она всегда была так уверена в себе, что эту картину, когда она стояла посреди комнаты, оцепеневшая, обхватившая себя руками, как будто защищаясь, с блуждающим взглядом, он оценил по достоинству.
Но она была вся в крови, а челюсть Мехмеда тряслась так, что он не мог говорить, и их внешний вид был демонстрацией того, как Раду всегда чувствовал себя внутри.
Но в данный момент он не мог позволить себе думать о своем внутреннем мире. Он был нужен им.
– Пора уходить в другое место, – сказал Раду. – Всем известно, что мы – друзья Мехмеда. Если есть еще убийцы, и они станут его искать, то придут сюда.
Лада с мольбой в глазах покачала головой:
– Не могу придумать, куда идти.
Если, как предполагали Мехмед и Лада, за покушением стояла группа янычар, оставаться во дворце было небезопасно. Они не могли узнать, кто это придумал – были ли это сами солдаты или же они выполняли чей-то приказ. Вдруг они побегут за помощью к советнику или к паше, а вместо этого окажутся в лапах того, кто приказал убить Мехмеда?
Нет, им требовалось безопасное место. Тайное. Место, куда больше никто бы не пришел, но куда они сами могли попасть очень быстро. Поэтому просто убежать не представлялось возможным. Мехмед был султаном, и если они сбегут, он потеряет все.
Где может спрятаться султан?
Раду щелкнул пальцами:
– Гарем!
Выражение ужаса на лице Лады стало еще более выразительным.
Мехмед нахмурился.
– Но они и туда могут нагрянуть.
– Там ведь твоя мать, да?
Мехмед кивнул:
– Но мы почти не общаемся.
Политика гарема была такой же сложной и запутанной, как политика двора, если не хуже. Несмотря на то что гарем был самостоятельным сообществом, женщины могли оказывать невероятное влияние на самых могущественных мужчин империи, что превращало их в политическую силу, с которой стоило считаться. Самой влиятельной женщиной в гареме – и, следовательно, в империи, – была мать султана. Раду никогда с ней не встречался, но главный евнух отмечал ее тонкий ум.
– В случае твоей смерти твоя мать потеряет больше всех, поэтому она тебя защитит, – сказал Раду. – Охранники там – евнухи, а не янычары. Мы будем в безопасности, и ты сможешь начать расследование.
Мехмед сжал его плечо.
– Да! Спасибо, Раду!
– Нет! – Лада покачала головой, ее взгляд стал диким. – Я не могу туда пойти! Если женщина войдет в гаремный комплекс, она становится собственностью султана!
Мехмед высунулся из окна, через которое они пролезли, желая убедиться, что путь свободен.
– Я сделаю так, что на тебя это не распространится, Лада, и…
– Это неважно! Все узнают, на меня повесят ярлык твоей наложницы, и…
Раду взял ее руку, которая все еще висела в воздухе, обвинительно указывая на Мехмеда, и сжал ее ладонь.
– И на тебе нельзя будет жениться? Какая трагедия! Я-то знаю, как ты мечтаешь выйти замуж за какого-нибудь второстепенного представителя османской знати, милая сестрица.
Она, наконец, взглянула ему в глаза. Ее взгляд был по-прежнему лихорадочным и бешеным.
– Но я буду принадлежать ему.
– Думаю, наш Мехмед достаточно умен для того, чтобы никогда от тебя ничего не требовать, верно?
Непринужденно произнеся эти слова, Раду с игривой улыбкой повернулся к Мехмеду. Возможно, все дело было том, что в комнате было темно, или в том, что они пережили столь бурную ночь, но на лице Мехмеда застыла гримаса… разочарования? Боли? Затем вымученная, искусственная улыбка пробилась на его лицо, и он кивнул. Грудь Раду в этот момент сжалась от тревоги, страха и пронзительной, горькой ревности.