Но ни один шарф не мог выглядеть в точности так, как их шапка.
Сделав глубокий вдох, она скользнула в омут, притаившийся между камней и спрятанный за деревьями. Вода была темно-зеленой и такой ледяной, что у нее перехватило дыхание, а пальцы онемели.
Эта заводь по-прежнему оставалась их тайной, местом, которое они ощущали полностью своим. Когда они вернулись в Амасью, Мехмед был таким печальным, таким разочарованным. Он не хотел упускать трон. Поэтому Лада и Раду предприняли все возможные усилия, чтобы его развлечь. Они придумали игру: нужно было улизнуть от охранников Мехмеда и добежать до заводи. Эта затея шла на пользу им всем. Но после отъезда Мехмеда Раду отказался посещать это место. Лада здесь с тех пор тоже не была, боясь здешнего покоя и одиночества.
До сегодняшнего дня. Куда бы она ни шла, сколько бы людей ее ни окружало, она теперь всегда знала, что она одна. Точно так же она была одна и в прекрасном дворце.
Она закрыла глаза и поплыла на спине. Она держалась на воде так, что снаружи оставалось лишь ее лицо, а жаркие лучи солнца казались еще более горячими в сравнении с ледяной водой. Ее груди колыхались под прилипшей нижней рубахой. Она находила их и забавными, и неудобными. Лада почти не вытянулась вверх, зато стала плотнее и крепче, а ее груди стали мягкими и пышными. Они мешали ей сражаться, и из-за них она была вынуждена заново учиться метать кинжал и стрелять из лука. Но ей от них было никуда не деться – вот и сейчас они свободно колыхались на воде.
Порой они ее пугали.
Соски как будто жили своей, отдельной жизнью. Иногда они были плоскими и маленькими. Иногда набухали и становились выпуклыми. Она подозревала, что теперь это случилось из-за холодной воды, хотя подобное происходило и при других обстоятельствах. Няня бы ей это объяснила.
Или Хюма. Но она скорее отрезала бы себе грудь, чем спросила у Хюмы совета касательно своего тела.
Иногда она думала, каково это было бы – иметь маму. Помогла бы она пережить Ладе мучительное первое кровотечение, успокоила бы и убедила, что нет, она не умирает? Помогла бы скрывать улики дольше, чем это получилось у нее одной?
Нет. Ее мама в ужасе отползла бы прочь или переложила эти обязанности на няню.
Лада погрузила лицо в воду. Мама. Няня. Даже подруга. Возможно, если бы в ее жизни было больше женщин, физические и социальные ограничения в жизни женщины не приводили бы ее в такую ярость.
Она подумала о вышивании. О тяжелых, многослойных юбках, о тесных туфлях. Об опущенных глазах и жеманных улыбках. О своей матери. О Хюме, Халиме и Маре. О бесчисленных способах быть женой, бесчисленных способах быть женщиной.
Нет, будь рядом с ней женщины – это ничего бы не изменило.
И она все еще могла научиться стрелять из лука лучше всех, да будут прокляты ее груди. Она положила на них ладони и сжала так сильно, что стало больно, пытаясь понять, чего хотел Иван. Что привлекательного в этих бугорках из плоти? Тут Лада вскрикнула: сверху на нее упало тело, увлекая ее под воду. Она резко вынырнула на поверхность, откашливаясь.
И увидела улыбающееся лицо Мехмеда в сантиметрах от своего лица.
Ярость от того, что на нее напали, улетучилась – ее унес ручей, смыв с лица и волос. Мехмед изменился. За месяцы своего отсутствия он резко повзрослел. И если Раду, возмужав, стал еще красивее, то Мехмед стал более жестким на вид. Недоступным. Это был уже не плачущий у фонтана мальчик, а султан – такой, каким он должен был быть.
Но сейчас, рядом с ней, жесткие черты его лица смягчились и стали близкими и знакомыми, особенно когда он улыбнулся так, как улыбался мальчишкой. Его губы были мягкими, пухлыми и зовущими, но в глазах сквозило лукавство.
Лада смотрела на его рот и не могла отвести взгляд.
– Скучала по мне? – поддразнил он ее.
Ее шепот слетел с губ прежде, чем она успела обуздать свои чувства.
– Да.
Он обхватил руками ее талию, как делал прошлым летом, когда играл с нею, возился и таскал ее. Но на этот раз он оставил руки там. Сквозь тонкую материю рубахи она ощущала их тепло. Его голос стал сиплым и более низким, чем прежде.
– Я тоже по тебе скучал.
Он притянул ее к себе, и внутри Лады началась война. По привычке она хотела оттолкнуть его, осадить остроумной, резкой фразой, придумать, что делать со своими бесполезными руками, которые беспомощно висели на воде по обеим сторонам от нее.
Слова Хюмы эхом раздались в ее голове. Отпусти его. Действительно ли она его держала?
Хотела ли она этого?
Как будто в ответ на ее отчаяние, ее руки сами поднялись и обхватили голову Мехмеда, запутавшись в его мокрых волосах. Ее губы, с которых никогда не капало ничего, кроме яда, нашли его губы и заполыхали сладким огнем, ставшим началом чего-то нового и дикого. Его губы ответили на поцелуй и раскрылись, его зубы нашли ее, его язык встретил ее.
Это было похоже на борьбу.
На падение.
На смерть.
– Мехмед? – позвал Раду. Его голос звучал приглушенно и размыто, как будто голова Лады все еще находилась под водой. Лада с Мехмедом прекратили свое сладкое сражение, и она вдруг заметила, что ее ноги обхватывают его талию, его ладони сжимают ее бедра, а их тела плотно прижаты друг к другу.
Она оттолкнула его, погрузилась в воду и уплыла на другую сторону бассейна как раз в тот момент, когда Раду возник из-за деревьев и прыгнул в омут между ними. Он отряхнулся. Вода стекала с его волос, в них сверкали капельки солнца. Он радостно рассмеялся. Смех Мехмеда получился не таким искренним. Его взгляд пронзал глаза Лады. Его брови приподнялись, то ли спрашивая, то ли обещая – она точно не знала.
– Мехмед вернулся! – закричал Раду.
– Думаю, она заметила, – сказал Мехмед.
– Лада, – Раду подплыл к ней и играючи толкнул в плечо. – Вода не такая уж холодная. Почему ты дрожишь?
Лада оторвала свой взгляд от Мехмеда.
– Просто так.
28
Раду засмеялся и бросил свою деревянную учебную саблю.
– Я закончил.
Лазарь улыбался озорной улыбкой, хотя на его лбу и над верхней губой выступили капли пота.
– У тебя неплохо получается. – Он поправил свою длинную белую шапку, из-под которой выбилось несколько прядей темных волос.
Лазарь был частью одного из самых счастливых фрагментов в жизни Раду, и радость, которую он приносил, могла посоперничать разве только с радостью от того, что месяц назад вернулся Мехмед. Хотя по предложению Мехмеда Раду тренировался с янычарами уже несколько лет, именно появление среди них знакомого лица сделало эту обязанность такой приятной. Лазарь всегда вызывался добровольцем, когда Раду приходил в казармы в поисках партнера. Ловкий в бою и щедрый на шутки, Лазарь и тут оставался таким же ярким пятном, каким был в Тырговиште. Теперь десятилетняя разница в возрасте была совсем не так заметна, чем когда Раду был мальчиком.
Лазарь положил свою саблю рядом с саблей Раду.
– Скоро ты даже сестренку свою превзойдешь.
Раду прислонился к стене и покачал головой.
– Только постарайся сделать так, чтобы она этого не услышала, иначе она начнет тренироваться еще больше. Я и так ее почти не вижу.
Лазарь поднял смоляную бровь.
– Это плохо?
– Она – моя семья.
– Да, несчастное ты создание.
Раду рассмеялся и потянулся к ведру с водой. Он глотнул немного и смочил водой шею. Лазарь наклонился, взял ведро, снял шапку и опрокинул его себе на голову.
Раду отпрыгнул, но все же успел промокнуть.
– Безрукий недотепа!
Лазарь улыбнулся, и его лицо стало по-мальчишечьи озорным. Он прятал ведро за спиной.
– Тогда подойди и возьми его.
Что-то в его голосе заставило Раду остановиться, и где-то внутри него, между сердцем и ребрами, возникла странная гудящая пустота. Но вдруг кто-то выкрикнул его имя, он обернулся и у дальней стены тренировочного корпуса увидел Мехмеда.
– Мехмед! – отозвался Раду, сияя. После столь долгого расставания он теперь радовался Мехмеду каждый раз. Лицо Мехмеда всегда удивляло его, как вопрос, на который Раду все никак не мог найти ответ.
Мехмед взволнованно размахивал руками.
– Сегодня за ужином мы примем дервиша, аскета, который прибыл сюда из Индии. Вот ты удивишься, когда увидишь его ноги! И его лицо – он и правда святой! Иди, помойся и приходи в мои покои.
Раду кивнул, заразившись восторгом Мехмеда. С тех пор как в прошлом году умер мулла Гюрани, Мехмед все больше искал носителей особых форм религиозного самовыражения: дервишей, которые давали обет бедности и странствовали по миру, учеников, которые постигали науки, стремясь лучше понять слова Пророка, и даже наставников, которых считали еретиками. Мехмед никогда не довольствовался слепым следованием ритуалам ислама. Это была одна из черт, которая так нравилась Раду. Учеба рядом с ним всегда превращалась в приключение.
Попрощавшись с Мехмедом, Раду повернулся к Лазарю и, охваченный радостным предвкушением, пошел в его сторону. Лазарь прищурился и натянуто улыбнулся.
– Будь осторожен, братик.
Раду остановился, прекратив собирать раскиданное оружие.
– Что ты имеешь в виду?
– Есть некоторые вещи, которых желать не принято. Но всегда находятся люди, которые обходят это правило и смотрят в другую сторону. А еще есть вещи, которых хотеть невозможно. Даже само желание, если его заметят не те люди, приведет тебя к гибели. – Он многозначительным и тяжелым взглядом посмотрел на то место, где только что стоял Мехмед. – Будь осторожнее.
Раду стало трудно дышать, а сердце заколотилось так часто, что он подумал, что умрет. Что видел Лазарь? О чем он подозревал? Мог ли он, просто глядя на Раду, заметить, что с ним что-то не так, даже если сам Раду не понимал, что именно в нем не так? Все, что он знал, так это то, что в Мехмеде есть свет, притяжение, огонь, и что Раду чувствовал себя по-настоящему живым лишь тогда, когда находился рядом с ним.
Так что же было не так?