– Взгляни на своего брата. Люди готовы вырвать собственные сердца, чтобы освободить место для него. Ему никогда не придется марать руки.
Она вытянула руки перед Ладой и улыбнулась.
– Но руки, окрашенные в красный цвет, делают то, что нужно. – Она выпрямилась, вернув совему лицу привычное выражение игривой чувственности, хотя эта маска смотрелась на ней уже не так гармонично, как в последний раз, когда Лада ее видела. Затем багряным облаком уплыла прочь.
Время бежало незаметно. К Мехмеду было по-прежнему не подобраться. Шла четвертая неделя свадебных гуляний, и Лада не знала, как они все еще не умерли от чрезмерной радости. Даже Раду сейчас мог бы послужить для нее подходящим отвлечением, но он всегда был либо окружен людьми, либо его просто не было видно. Она не знала, куда он исчезал. Возможно, на празднования по поводу этого празднества, где еще более нарядные люди старались оказаться поближе к нему и к его сладкой лести.
Лада все продолжала думать о том, что сказала Хюма. Еще никогда положение Мехмеда не было столь опасным. Лада отчетливо помнила, что произошло, когда они были в Эдирне в последний раз. Она до сих пор порой просыпалась с привкусом крови во рту, чувствуя кость на зубах, а ее рука судорожно нащупывала кинжал и не находила его.
Николае, только что освободившийся от дежурства, вздохнул. Он шел рядом с ней. В казармах было темно, и они остановились перед входом, прислонившись к стене. В ночи тяжело висел аромат цветов, но здесь Лада хотя бы могла дышать. Темнота нравилась ей куда больше, чем весь этот искусственный, вымученный свет свадебной бессмыслицы.
Николае снял белую янычарскую шапку и протер взмокшие от пота волосы.
– Я понимаю, почему тебя тревожит безопасность Мехмеда. Я с тобой согласен. Но есть разница между тем, когда Мехмед был здесь в последний раз, и сегодняшним днем.
– И в чем же разница?
– Прежде он находился под охраной старых янычарских войск. У них была постоянная дислокация в городе. У них была своя собственная политика, собственное верноподданство, и ни одно из них к нему не относилось, что делало его уязвимым. Теперь он под нашей защитой. Мы с ним уже долгие годы. И он уже не ненавистный зилот, не щенок, которого мы не уважали и не стремились защитить. Мы боролись под его началом, а теперь будем бороться за него. В наши рядах нет места предателю. Ты же это знаешь, Лада. – Он хлопнул ее по плечу. – Пусть Мехмед лучше волнуется о том, как порадовать свою юную невесту. А мы будем беспокоиться о том, как его защитить.
– А о чем беспокоиться мне?
– Ни о чем! Отправляйся спать, маленький дракон. Это приказ. – Он вошел в казармы, присоединился к своим товарищам-солдатам и оставил Ладу одну наедине с ее тревогами. Они были плохими спутниками: изводили ее придирками, тянули за волосы и нашептывали ей в уши страшные вещи.
Мехмед умер. Мехмед влюбился. Мехмед забыл о ее существовании. Все забыли о ее существовании. Она продолжает жить в мире, которого ни чуточку не беспокоит, жива она или нет. Продолжает существовать в мире, в котором ее больше никто никогда не поцелует.
Лада беспокоилась о том, будет ли она поцелована снова! Вот что сделал с ней Мехмед, его проклятые губы и язык!
Ей нужна была работа, что-то настоящее, что-то, на чем она могла бы сосредоточиться, куда могла бы направить свою энергию. Николае не думает, что Мехмеду угрожает опасность, потому что не понимает, какую угрозу Мехмед представляет для некоторых людей. Мурад вернулся, в стране воцарилась стабильность, все счастливы. Но пока Мехмед жив, существует вероятность того, что он взойдет на престол. Кому это угрожает в первую очередь?
Халил-паше.
Халил-паша! Лада примерилась к нему как к новой цели. Он всегда был угрозой и, вероятно, стоял за первым покушением на убийство. Конечно, он до сих пор был опасен. Лада последовала бы за ним, ходила бы за ним по пятам, разглядела бы любую угрозу прежде, чем она бы успела настигнуть Мехмеда. Ей, вдохновленной своим новым предназначением, больше нельзя было терять ни минуты. Она остановилась у здания гарема, освещенного как костер в ночи, и попросила у евнуха, охранявшего ворота, разрешения поговорить с Хюмой. Лада не видела ее на празднованиях в тот день, а все многочисленные гости, должно быть, уже разошлись по домам и улеглись в постели.
Евнух нахмурился, разглядывая ее:
– Хюме нездоровится.
– Она будет рада меня видеть.
Он покачал головой, его бледная кожа тускло выделялась в полоске света, выливающейся из окон.
– Она никого не принимает. Я могу ей что-нибудь передать.
Лада поникла. Она опоздала. Но нет. Ей не нужно разрешение Хюмы или ее советы.
– Не подскажете, где живет Халил-паша?
За долгие годы службы евнух научился не выказывать никаких эмоций на любую просьбу, и теперь с безразличным видом объяснил, как пройти к большому поместью Халил-паши.
Лада вылетела с территории дворца как тень и помчалась в ближайший квартал, где жили самые богатые и самые влиятельные паши и визири. Дом Халил-паши был массивным и высоким, как свидетельство его влияния и того, каким уважением он пользовался во время правления Мурада. Пройдя мимо ворот, Лада нашла узкую аллею между стеной Халил-паши и следующей огороженной территорией, а на аллее – место, в котором ей удалось взобраться по камням и перелезть в поместье Халил-паши. Спрыгнув вниз, она тихо поползла вперед. Каменная плитка под ней все еще пахла разогретой солнцем пылью.
С задней стороны здания доносились громкие голоса. Скользя вдоль стены, Лада свернула за угол и увидела внутренний дворик. Лампы, развешанные, как бусины, раскачивались над толпой людей, все еще многочисленной и плотной, несмотря на поздний час. Это была не такая масштабная вечеринка, как свадьба – скорее всего, какое-то более интимное мероприятие. Лада не знала, что делать дальше. Она напрасно тратила время. Она посмотрела в сторону главного дома, который, вероятнее всего, был сейчас почти пуст.
Вернувшись обратно к стене здания, она обнаружила маленькую дверцу, возле которой были небрежно расставлены корзины с грудами кожуры от овощей и мусорными отходами. Внутрь шел узкий коридор, который выводил в суетливую, заполненную паром кухню, в глубине ночи выжимавшей из себя последние силы. Справа находилась узкая лестница. Лада поднялась по ней на следующий этаж и открыла дверь. Здесь коридор был широким, с высокими потолками и толстыми коврами. Лада пошла по нему, не зная, чего ищет, но отчаянно желая что-то найти.
Тут чей-то низкий смех сообщил ей о том, что она не одна. Она остановилась, как вкопанная, когда двое мужчин, один из которых смотрел на нее, а другой – в сторону, вышли из комнаты.
Она встретилась взглядом с Раду.
Его лицо окаменело от ужаса, но тут же расслабилось, и Раду улыбнулся. Он положил руку на спину своего спутника и указал на что-то в противоположном от Лады направлении.
– Ты когда-нибудь замечал этот портрет паши? Он выглядит так, будто его нарисовал слон. Очень старый и больной слон.
Другой мужчина рассмеялся, не оборачиваясь, и Раду в панике взглянул на Ладу, указывая ей на лестницу для прислуги.
Она сбежала по ней прежде, чем Раду и его друг дошли до портрета, и покинула территорию Халил-паши прежде, чем на нее обрушилась волна унижения. Она ничего не нашла. Хуже того – ее застигли врасплох. Раду. Что он там делал? Почему вел себя так, будто хорошо знал этот дом? Как будто был там частым гостем?
Она вернулась во дворец. Вместо того чтобы пойти в свою комнату, она пошла в комнату Раду и стала по ней расхаживать, как зверь в клетке. Наплывы ярости и замешательства сменяли друг друга, боролись в ней, то разжигая подозрение, то подавляя его. Наконец, когда она уже думала, что сойдет с ума, вернулся Раду. Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней, устало потирая голову. Лада раскрыла рот, чтобы отругать его, но он ее опередил.
– О чем ты думала, Лада?
– Что значит – о чем я думала? Я думала о том, что Халил-паша уже напал на Мехмеда однажды в прошлом и способен сделать это еще раз!
– Да! Но чего ты пыталась добиться, рыская ночью в его доме?
– Я… я подумала, что если смогу поймать его прежде… если смогу что-нибудь обнаружить, чтобы мы узнали… – Она остановилась. Она не знала, чего надеялась добиться. Ей просто хотелось действовать, хотелось что-то делать. Хотелось чем-то заниматься, а не стоять в комнате, наполненной сияющими незнакомцами, и глядеть на Мехмеда рядом с другой женщиной.
– Ты заметила, кто входит в ближайший круг Халил-паши? – Раду поднял брови и стал ходить вокруг нее. – Кто был на мероприятии, кто с кем разговаривал, кто подолгу беседовал с Халил-пашой?
Лада усмехнулась.
– Из засады ничего не было видно.
– Конечно, не видно. Чтобы все разузнать, нужно приглашение. Нужно подружиться со всеми пашазадасами, особенно с сыном Халил-паши, Салихом. Нужно сделать так, чтобы тебя любили и доверяли настолько, чтобы позволили войти в реки влияния, окружающие Халил-пашу.
– Значит, теперь ты его друг, так? Ты забыл, что он пытался сделать?
Раду вскинул руки и тяжело сел на кровать.
– Он никогда со мной не говорил. Сомневаюсь, что он даже знает, кто я такой. Но благодаря его сыну меня пускают в его дом. Приглашают на собрания. Я могу вертеться вокруг Халила, могу слушать, смотреть, выдавать ложные секреты за настоящие, следить за жизнью и планами этого негодяя. Ты кралась по его коридорам как вор, а я сидел в его личном кабинете как любимый друг его среднего сына, о котором так часто забывают.
– Ты никогда мне об этом не рассказывал.
– Я пытался. Ты мне не позволяла.
Это правда. Лада была так погружена в свою печаль, охвачена такой ревностью из-за того, что Раду выглядел таким счастливым, что оттолкнула его в ту ночь, когда он хотел потанцевать с ней и поговорить. Но это случилось месяц назад. Откуда ей было знать, что он затевает такое?