Лада подумала о том, как Раду разбил ее сердце.
– У меня нет брата, – сказала она, погнала лошадь галопом и оставила отряд позади.
Амасья ощущалась как пара сапог, из которых она выросла. Они стали малы и жали, стирая кожу до крови. Все, что здесь было уютного и безопасного – все исчезло.
– Осторожно! – крикнул Николае, когда Лада с громким стуком ударила в бок деревянной учебной саблей одного недавно взятого янычара. Это был серб, ее ровесник, но насколько же более юным он выглядел! Она ненавидела его за юность, за счастливый и легкий смех. Она ненавидела их всех. Она развернулась и снова ударила его. Он закричал и бросил саблю, отступая.
– Успокойся. – Николае поднял руки. Лада бросила ему свою саблю. Он рассмеялся и поймал ее. – По-моему, мы договорились, что свою ярость ты прибережешь для Ивана?
Остальные солдаты рассмеялись. Иван сердито посмотрел исподлобья и злобно ударил янычара, с которым боролся в углу.
Не обращая ни на кого внимания, Лада вышла, громко топая ногами. Она снова тренировалась с янычарами и погрузилась в их рутину, но каждую ночь они уходили в казармы, а она отправлялась в свою пустую комнату.
Мехмед уходил куда хотел, когда был не с ней, а он никогда не был с ней достаточно долго для того, чтобы ей стало легче.
А Раду здесь вообще не было.
Она взобралась на каменную стену вокруг крепости, спрыгнула на землю и направилась по склону горы в рощу. Здесь она до сих пор чувствовала себя почти как дома, здесь ее окружал тяжелый аромат хвойных иголок под ногами, прогретая солнцем пыль, прохладные тени. Она сделала глубокий вдох, но вдруг поперхнулась от внезапно охватившего ее страха: а что, если дом пахнет совсем по-другому? Что, если этот запах вытеснил ее воспоминания о родной земле?
Она устало села под дерево, подтянула колени к подбородку и открыла мешочек на шее. Она боялась заглянуть в него и увидеть, что внутри только пыль и никакого запаха. А еще хуже – что там запах, который она не узнает.
Возможно, Раду был прав. Возможно, Амасья теперь была домом, и с этим нужно смириться.
Звук прыжка она услышала за секунду до того, как ощутила резкий удар в голову. Перед глазами все поплыло. Она упала на землю, прижавшись лицом к твердым камням и острым иголкам. Последовал новый удар, на этот раз в живот, из-за которого у нее перехватило дыхание, а изо рта вырвался хрип. Она запаниковала, умоляя свои легкие работать.
Она потянулась за кинжалом на запястье, но тут на ее кисть опустился сапог, приковав ее к земле.
– Мне знакомы твои фокусы, маленькая шлюшка.
Несмотря на шум в голове, Лада узнала голос. Она сделала вдох, благодарная телу за то, что оно снова включилось в работу.
– Иван? – Он навис над ней и против солнца был похож на темное пятно. Он опустился на колени, сел на нее, прижал ее ноги своими, а ее руки поднял над ее головой. Его лицо было так близко, что она разглядела на щеках оспенные шрамы и темные корни волос под кожей.
– Думаешь, ты особенная? Ты – ничто. – Он плюнул ей в лицо, и теплая липкая слюна стекла по ее виску в волосы. – Ты – шлюха, а шлюхи годятся лишь для одного. Тебе следует знать свое место. – Ударив ее наотмашь по лицу, он схватил ее запястья одной огромной рукой, а другой полез в свои шаровары.
Лада пыталась вывернуться, но он всем весом давил на ее ноги. Оглушенная постоянными ударами в голову, она до конца не верила в реальность происходящего. Она не здесь. Этого не происходит. Иван ее не бьет.
– Тебе никогда не стать одной из нас, – сказал он и поднес лицо к ее лицу так близко, что она могла видеть только его, затем развязал ее тунику и ухватился за нижнее белье.
Лада ударила его головой в нос. Воспользовавшись мгновением замешательства, она приподнялась, заставив его слегка качнуться, и высвободила одну ногу. Этой ногой она ударила его в промежность. Иван взвыл от боли и откатился в сторону. Он с трудом встал на ноги, и Лада запрыгнула на его спину, обхватила ногами талию и одной рукой сжала горло. Другой рукой она надавила на свою ладонь, чтобы усилить хватку. Иван отшатнулся назад и врезался в ствол дерева, но она удержалась на его спине. Он схватил ее руку и попытался оттянуть. Она нанесла три резких удара пяткой в его живот и пах.
Наконец, он споткнулся и упал на колени.
– Я – не одна из вас, – сказала Лада ему прямо в ухо. – Я – лучше вас.
Иван упал вперед, и Лада вместе с ним, не ослабляя хватку, хотя мышцы умоляли ее об обратном. Она оставалась на нем еще долго после того, как он перестал шевелиться. А потом слезла с него и ушла прочь.
Это был третий мужчина, которого она убила.
На этот раз ее руки были чисты.
Мехмед ждал Ладу в ее комнате. Проходя мимо него, она стянула с себя тунику и бросила ее в камин. Угли охватили ее и стали медленно сжирать. Туника почернела и вспыхнула.
– В лесу за стеной крепости труп, – сообщила Лада, глядя на то, как туника, замаранная прикосновениями Ивана, превращается в пепел.
– Что? – Мехмед собирался обнять Ладу за бедра, но его руки повисли в воздухе.
Она повернулась к нему. В ее глазах пылал огонь, уничтожавший память обо всем, что она только что видела.
– А еще я хочу возглавить собственный контингент янычар.
34
Раду никогда не представлял, несколько это одиноко – всем нравиться.
На вечернем празднике он сидел всего на расстоянии трех гостей от Мурада. Это было почетное место, делавшее Раду очень заметным – и желанным – для всех присутствующих здесь пашей, их сыновей пашазаде, гостей-вали, местных предводителей сипахов, всеми средствами сражающихся за положение со своими соперниками – лидерами янычар, и даже для нескольких влиятельных беев. Людей, которые по самому праву рождения были важнее его.
Но он был здесь, а они – нет, и им всем хотелось знать, почему.
Раду улыбался, широко и невинно распахнув глаза, как будто радовался всему, что видел вокруг. Однако слева от него сидел Халил-паша, и думать о чем-то другом было трудно.
Халил оставил на время поджаренную дичь с нежным кремовым соусом и начал разговор:
– Ты не навещал моего сына Салиха с тех пор, как месяц назад уехал твой дорогой друг Мехмед.
Раду едва не подавился куском мяса. В этом предложении было столько ловушек, столько тем, от которых следовало уклониться или повернуть в нужном направлении. Халил-паша смотрел на него с подозрением, а Халил-паша был самым опасным человеком в Эдирне. Раду пожал плечами и улыбнулся смущенно и как будто с сожалением:
– Я заметил, что у нас с Салихом… разные интересы.
Взгляд Халил-паши стал жестким, когда он взглянул в сторону Салиха. Юноша сидел за дальним концом стола, его было едва видно. На каждом мероприятии, которое они посещали, Салих пытался поймать взгляд Раду и уже несколько раз присылал ему приглашение в гости, но Раду чувствовал, что более человечно поступать так, нежели дать ему надежду на то, что между ними возможны отношения.
– Да, интересы Салиха весьма своеобразны. – Подытожил Халил-паша, возвращаясь к еде. Затем небрежным, но опасным как нож тоном, осведомился: – Как дела у твоего друга Мехмеда? Что о нем слышно?
Раду вздохнул и с притворно-виноватым видом посмотрел в направлении Мурада:
– Моя дружба с Мехмедом не очень хорошо сказывается на моем характере. Мне стыдно за себя.
Халил-паша наклонился ближе. – Вот как?
– Уезжая, он обвинил меня в том, что я использовал дружбу с ним, чтобы стать ближе к его отцу, и… боюсь, он не ошибся. Я благодарен за доброту, которой одарил меня Мехмед, но я никогда не разделял его терпимости к радикальным воззрениям на ислам и никогда не поддерживал его нелепые военные амбиции. Однако, – продолжал Раду, задумчиво покачивая головой, – сейчас он уже не так ими одержим. Думаю, время в деревне положительно повлияло на его темперамент. Но наш султан – ученый и философ высшего разряда, и я давно лелеял мечту приблизиться к нему, чтобы впитать хоть малую толику его мудрости.
Халил-паша что-то задумчиво пробурчал, но потом, переварив слова Раду, нахмурился. Раду вернулся к своей трапезе.
Тем временем по другую сторону стола начал разгораться спор, и вскоре стал таким громким, что Раду уловил некоторые слова. Одно слово, Скандербег, постоянно повторялось.
– Кто этот Скандербег, о котором они говорят? – спросил Раду, наклонившись к Халил-паше.
– Ты разве не слышал? Когда-то он был фаворитом Мурада, хотя изначально он – Искандер-бей. Албанский янычар, который упрямо поднимался по служебной лестнице, пока Мурад не сделал его беем Круи. А Скандербег отплатил Мураду за его щедрость тем, что предал его и объявил эту часть Албании своей собственностью. Мы уже дважды предпринимали попытки завладеть ею, но нам каждый раз давали отпор. – Он сделал паузу и улыбнулся Раду ядовитой улыбкой. – Любимчики могут пасть очень низко.
Мурад заерзал на своем стуле, его лицо покраснело. Он, как и Раду, наверняка услышал, о чем идет спор, и явно чувствовал себя неуютно.
Раду понял, что это прекрасный момент, чтобы еще больше втереться в доверие к Мураду, и встал.
Все взгляды обратились на него. Он кивнул Мураду:
– Если позволите, отец мой, я прочту поэму о славе вашего правления. Я ее сам сочинил.
Это было одним из множества орудий в его арсенале. Он надеялся не доставать его из ножен как можно дольше, приберечь на крайний случай, но Мурад оказался в очень неловкой ситуации. Султан засиял и жестом предложил Раду подняться на платформу в углу залы.
Раду повторял это стихотворение так часто, что рассказал бы его даже ночью. Лучшие фрагменты он украл из знаменитых арабских поэм и собрал их как строящий гнездо ворон. Язык был плотным и цветистым, преувеличенно восторженным. Мурад слушал с восхищением и расцвел, когда его королевство сравнили с океаном, а его потомков с могущественной рекой.
Пока Раду декламировал бесконечные стансы, он заметил, что еду убрали, и мужчины начали передвигаться по зале. Пока Мурад сидел, недосягаемый и неприкосновенный, почти все присутствующие любого положения и ранга потянулись к Халил-паше выразить свое уважение. Он сидел в самом центре своей широкой паутины. Паутины влияния.