Лада пожала плечами.
– Это было бы на твоей совести, а не на моей. Кроме того, я отлично знаю, Ильяш: ты честный мужчина.
Он рассмеялся.
– А ты?
– А я не мужчина.
Мехмед подошел к ним, сияя.
– Блестящее сражение!
Ильяш кивнул и нахмурился.
– А теперь перейдем к более серьезному вопросу: ты можешь командовать этими людьми. Но они тебя знают. Они тебе доверяют. Как ты думаешь, последует ли за тобой в сражении добровольно гарнизон, если воины не будут тебя знать? Или группа кадетов аджами, только что окончивших обучение? Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть, но чтобы выяснить, насколько это практично – передать тебе право командования. Боюсь, у тебя не получится, а янычары будут сбиты с толку.
– Согласна, – Лада натужно улыбнулась к удивлению Мехмеда, который никак не ожидал, что она станет это обсуждать. – Позволь мне командовать пограничной группой янычар. Позволь отобрать их лично, по одному. Я возьму только тех мужчин, которые не станут сомневаться в моих приказах и не побоятся последовать за женщиной. Позволь натренировать их так, как, по моему мнению, должна быть натренирована личная стража Мехмеда. Уже дважды я видела, как жизнь Мехмеда оказывалась под угрозой. У меня было бы преимущество, владей я группой, которая и мыслит шире, и действует, выходя за рамки привычных движений янычар. Мы увидим то, чего не увидит никто другой. А если люди будут презирать моих солдат за то, что ими руководит женщина – хорошо, – она указала на мужчин, оттирающих муку от своих коней, – я смогу использовать это себе во благо.
Ильяш прищурился и сник под грузом ее предложения. Ему придется согласиться. Лада этого заслуживала. Она нуждалась в этом. Наконец, когда она уже подумала, что сейчас выхватит саблю и ударит Ильяша по голове, чтобы заставить его говорить, он кивнул.
– Отлично. Можешь владеть янычарами, которых выберешь сама. На отбор у тебя есть столько времени, сколько потребуется. Будешь докладывать мне ежеквартально, но размещай и тренируй своих мужчин так, как считаешь нужным.
Качая головой и не веря до конца в то, на что он только что согласился, Ильяш развернулся и пошел к своим воинам.
– Мне ты так никогда не улыбаешься, – заметил Мехмед, глядя на Ладу.
Она повернулась к нему и прикрыла ладонью рот, который выдал ее, показав, что ее разрывает от счастья. За спиной Мехмеда она заметила толпу зрителей, в том числе несколько хрупких цветов из гарема и стражников-евнухов. Ее ладонь опустилась, забрав с собой и улыбку.
– Ты этого еще ни разу не заслужил, – сказала она.
Он приложил ладонь к сердцу и, шатаясь, отступил назад, как будто его ранили. Затем выпрямился, и его взгляд стал тяжелым от тоски:
– Пойдем в мои комнаты.
Она подошла к нему ближе, чем было уместно, полностью отдавая себе отчет в том, сколько любопытных глаз следит за ними с поля. Включая женщин, которые знали Мехмеда с той стороны, которую ей еще предстояло для себя открыть.
– Мне надо работать.
Она повернулась, подняла руку и приказала своим мужчинам следовать за ней. Николае пошел рядом. – Мы сделали это, – прошептала она и снова улыбнулась.
– Ты сделала это. – Он ткнул локтем в ее закрытый кольчугой бок. – С чего начнем?
– Мне нужны валахи. Только валахи.
Николае поднял брови.
– Почему?
– Если Ильяш спросит, для чего это нужно, скажи – для того, чтобы я могла отдавать команды на языке, непонятном врагу.
– А если я спрошу?
– Потому что я не доверяю людям, которые забывают о том, что они были рождены не для этого.
Николае обернулся и посмотрел на Мехмеда, наблюдавшего за ними. Его голос был легким, как летний бриз, но в нем ощущался привкус дыма от лесного пожара.
– А что с мужчиной, который был рожден для этого?
Лада не оглянулась. Часть ее доверяла Мехмеду больше, чем кому-либо. Часть ее хотела уйти от Николае и встретиться с Мехмедом в его покоях. Сделать его своим любовником и перестать существовать в этом промежуточном состоянии, мучительном для них обоих. Принять легкую жизнь, в которой она будет принадлежать ему.
А другая ее часть хотела его за это зарезать.
– У меня нет ответа, – честно сказала она.
36
Раду сбежал из города.
До дома Кумала было полдня езды, и чем больше Раду удалялся от Эдирне, тем легче ему дышалось. Но он знал, что Кумал был прав, сказав, что уезжать в другое место – не выход. Вернувшись в Эдирне, Раду найдет там все то же самое. Любой покой, какой он здесь обретет, будет мечтой, недолговечной и преходящей.
Но сейчас вокруг были холмистые поля и чистые, аккуратные домики. Здесь было очень легко забыть о том, что Хюма предложила ему невозможное, что ему не нужно придумывать, как убить Халил-пашу, что Лада не разбила в очередной раз его сердце, что Мехмед никогда не будет принадлежать ему так, как хотелось бы.
Но еще больнее было думать о том, что существовал шанс, что однажды Мехмед смог бы ему принадлежать.
Хотя Раду не отправлял предупредительной записки, торопясь поскорее убраться из Эдирне, Кумал ждал его у ворот своего вилайета. Он поприветствовал Раду как брата, расцеловал в обе щеки и повел лошадь, пока Раду шел следом, разминая затекшие ноги.
У Кумала был красивый дом, возведенный вокруг центрального дворика с фонтаном. В то время как в Эдирне все здания соперничали за взгляды прохожих, всячески привлекая к себе внимание, дом Кумала был простым и чистым: деревянные панели на стене, шерстяные ковры на плиточном полу. Лишь в длинной гостиной присутствовало украшение в виде орнамента: под потолком по стене шел золотой арабский шрифт со стихами из Корана.
Настало время молитвы. Кумал расстелил два коврика, и они помолились вместе. После молитвы Раду еще постоял какое-то время на коленях, пытаясь удержать это ощущение.
– Меня ждут дела, – сказал Кумал. – Не стесняйся, осмотрись. А вечером встретимся и вместе поужинаем. – По-дружески сжав плечо Раду, Кумал удалился.
Раду бродил по одноэтажному дому, уважительно обходя запертые двери. Он немного посидел во внутреннем дворике, наслаждаясь томными низкими лучами вечернего солнца, которые отскакивали от белых каменных стен. Затем зашел за дом и оказался в садах. Они были такими же аккуратными и ухоженными, как и все вокруг, но в отличие от всего остального они были устроены сложнее. Высокие, подстриженные изгороди формировали лабиринт с фрагментами из ярко цветущих растений, приветствующих весну. В центре, возвышаясь над садом, стояло большое дерево.
Раду пошел по лабиринту, пытаясь отыскать дорогу к дереву. Тут до его слуха донеслось шуршание, и две девочки выпрыгнули на тропинку прямо перед ним, смеясь и держась за руки. Их волосы спутались, а глаза сияли.
– О! – рассмеялась Назира. Она выпрямилась и отошла от своей спутницы. Другая девочка шагнула назад, опустила глаза и поспешно убрала волосы обратно под платок. – Привет! Там была… – Назира задыхалась, ее пухлые губы широко улыбались. – Там была пчела. Мы убегали от нее.
– Вас укусила пчела?
– Да! Много раз! Это было чудесно! – сказала Назира и на мгновение плотно сжала губы, после чего прыснула от смеха. Ее спутница ударила ее локтем в бок и, опустив голову, быстро ушла.
Раду не помнил, чтобы Назира когда-либо вела себя так странно, но ее веселье оказалось заразительным.
– Это моя служанка, Фатима. – Назира наклонилась и посмотрела мимо Раду вслед уходящей девушке. – Идем, я покажу тебе оставшуюся часть сада. – Она взяла Раду за руку и повела его, счастливо щебеча. В самом центре двора, прямо напротив дерева, Раду увидел качели. Они крепились к двум веткам, а деревянное сиденье было слишком мало для взрослого.
Раду вдруг понял, что не знает, женат ли Кумал и есть ли у него дети. И тут же спросил об этом у Назиры.
Уголки ее очаровательных губ опустились, она покачала головой и подошла к качелям, обхватив ладонью одну из веревок.
– Были. Его сын, Ибрахим, очень любил эти качели. Он умер четыре года назад. Ему было всего три года. А на следующий год его жена, Ине, умерла в родах. Осталась маленькая девочка. Мы боролись за нее три дня, после чего она последовала за своей матерью.
Раду стало до боли жаль Кумала. Он так многого лишился. Но ведь именно три года назад они познакомились.
– Когда он нашел меня в Эдирне…
– Мы приезжали туда, чтобы выразить соболезнования родным Ине.
– То есть он тогда был в глубоком трауре. – И все же Кумал нашел время, чтобы одарить сочувствием и добротой потерянного мальчика. – Твой брат – хороший человек.
– Лучший из всех, кого я знаю.
Они сидели, погрузившись в уютную тишину и думая о потере Кумала, после чего пошли к дому. Назира с удовольствием поддразнивала его, но в ее манере было что-то, что возвышало его, заставляло почувствовать себя лучше, чем он был на самом деле. В отличие от манеры Лады, которая принижала его.
Такого прекрасного ужина у него не было уже несколько лет. Еда была самой обыкновенной, но здесь не было политики, не было страха, не было лжи. Ему не нужно было прикидываться кем-то другим, не нужно было завоевывать чье-то расположение.
– Я так рада, что ты приехал, Раду, – непривычно серьезным тоном сказала Назира. – Хорошо, что здесь появился человек, способный показать моему брату, как должна выглядеть одежда. Я все время пытаюсь ему помочь, но этого недостаточно.
Кумал закатил глаза.
– Избавь меня от такой заботливой сестры.
– Я с радостью заберу ее у тебя, – сказал Раду и тут же вспыхнул, осознав, что его слова могут быть неверно истолкованы. – То есть как сестру. Она гораздо лучше моей сестры. Она ни разу не опрокидывала меня на землю, не заламывала руки и не била меня с целью выяснить, кто сильнее.
Назира махнула рукой.
– О! Все поединки, кто сильнее, мы оставим на время после ужина.
Упоминание о Ладе выдернуло Раду из настоящего момента, и с этой минуты он присутствовал на ужине в качестве наблюдателя, десертным фруктом на тарелке, ставшим вдруг приторно-сладким.