– Ты опоздаешь к женщинам в лагере, – напомнил Раду. Большую часть свободного времени Лазарь проводил с проститутками, сопровождавшими солдат. Вначале Раду делал вид, что ничего не замечает, но теперь не церемонился в этом вопросе, как и во многих остальных.
– Иногда мне хочется, чтобы они по мне соскучались. Я очень щедр на любовь. У меня ее хватит на всех. – Он забрался на койку Раду и разлегся на ней с притворно невинным видом. Он становился все более дерзким и открыто подшучивал над Раду, когда они оставались наедине, и Раду не знал, что делать. Лазарь ему нравился, он ценил его дружбу и советы, но…
Сегодня ему не хотелось об этом думать. Чтобы не смотреть на Лазаря, он вышел на улицу в ночь. В воздухе тяжело пахло дымом, и Раду вдохнул его полной грудью. Он был уверен, что дым заполнил все его существо, и он уже никогда не учует другие запахи.
Аккуратные ряды палаток, которые они расставили пять месяцев назад, распались и представляли собой хаотичный лабиринт вперемешку с грязными трясинами и мусорными кучами. Раду старался не заходить в самые грязные части лагеря и обходил стороной костры, вокруг которых сидели мужчины, прищурившись и сжав кулаки.
Шатер Кумала возвышался посреди лагеря как больной гриб. Раду зашел внутрь, кивнув помрачневшим слугам. Воздух в шатре был спертым и пропитан едва уловимым кисловатым запахом болезни. Оказывается, он все же способен ощущать что-то кроме дыма.
Раду тихо подошел к кровати Кумала и присел на ковер рядом с ним. Лицо Кумала осунулось, а веки над глазами стали такими тонкими, что Раду мог разглядеть каждую тонкую вену. В таком тесном лагере болезнь распространялась стремительно, каждый день поражая все новых солдат. Кумал, по крайней мере, мог позволить себе умирать вдали от посторонних глаз.
Кумал поднял горячую, сухую руку, и Раду взял ее в свою.
– Как ты сегодня, друг мой?
Губы Кумала с трудом раскрылись. Он попытался улыбнуться.
– Хорошо, – отрывисто произнес он.
Раду вымученно улыбнулся в ответ.
– Тебе что-нибудь нужно? Воды?
Кумал покачал головой.
– Мне нужно обещание.
Раду щелкнул языком.
– Прости, но тележка с провизией, которая везла обещания, была перехвачена по пути Скандербегом на прошлой неделе. Так что обещаний у нас совсем нет.
В груди Кумала зарокотал хохот.
– Я серьезно. Пообещай мне кое-что.
– Все, что угодно.
– Позаботься о Назире.
Раду моргнул и посмотрел вверх на суконный потолок шатра, теперь почерневший от дыма, перепачканный и истерзанный, как и все вокруг.
– Она очень расстроится, когда мы вернемся, если узнает, что ты пытался от нее избавиться.
Кумал сжал руку Раду так крепко, что Раду удивился: он не думал, что в его друге оставалось еще столько силы.
– Обещаю, – сказал Раду. – Я о ней позабочусь.
Кумал облегченно вздохнул, и его расслабленное тело под одеялом стало почти плоским и совсем не похожим на тело взрослого человека. Раду посидел с ним еще час, но они больше не разговаривали.
Выйдя от Кумала, Раду решил пройтись. Погруженный в свои мысли, он подходил все ближе и ближе к краю лагеря. Он встал с внешней стороны последнего ряда беспорядочных палаток и стал смотреть на темную линию стены. Этой проклятой стены.
Три раза они штурмовали ее напрямую, и всякий раз получали отпор.
Им так и не удалось обнаружить источник питьевой воды города.
Они даже пытались снова подкупить городскую управу, но тщетно.
Послышался громкий грохот, и земля под его ногами содрогнулась. Завиток пыли поднялся к небу, заслонив звезды. Раздались крики, но не было ни привычного звона металла, ни лошадиного ржания, что говорило бы о внезапной атаке диверсионной группы. Случилось что-то необычое, что-то плохое.
Раду побежал вперед, на ходу обнажая саблю. Он спотыкался в темноте и закрыл нос рукой, чтобы не вдыхать пыль, которая, как смерть, висела в воздухе, готовая забрать их всех.
Слева к нему присоединился другой мужчина.
– Нет, нет, нет! – кричал он.
Раду споткнулся и больно ударился о холодную землю, едва не пронзив себя собственной саблей. Он знал этот голос. И руку, которая вытянулась вперед, чтобы его поднять.
– Идем, мы должны помочь! Тоннели обрушились!
В темноте Мехмед его не узнал. Но Раду узнал бы его везде. Он взял руку и сжал ее, будто она была его якорем в этом мире. Но уже через мгновение Мехмед растворился в ночи впереди него.
Раду не знал, как поступить. Если он сейчас вернется в лагерь, Мехмед никогда не узнает, что он здесь был. Они не поговорят. Раду погрузится в привычную монотонность дней с привкусом крови. Но нет: даже когда Мехмед не присутствовал в его жизни, он оставался солнцем в центре его вселенной. Раду по-прежнему вращался вокруг Мехмеда, даже когда его не было рядом.
Раду побежал вперед и догнал Мехмеда, который остановился на краю провалившейся линии в земле. Обрыв простирался от того места, где они стояли, до центральных пролетов стены.
Мехмед встал на колени и в отчаянии опустил голову. Несколько человек бегали вдоль линии и отчаянно взывали, но было очевидно, что, кто бы ни находился внутри тоннеля, он уже никогда не выйдет наружу.
Раду опустился на колени рядом с Мехмедом и положил руку на его плечо. Мехмед удивленно поднял глаза, но что бы он ни собирался сказать, слова замерли у него на устах, как только он искоса взглянул на Раду. Не сказав ни слова, он порывисто обнял Раду и зарылся лицом в его плечо. Земля снова зашаталась под Раду, или внутри Раду, под грохот обрушившихся обещаний, данных самому себе.
Мехмед.
Его Мехмед.
Он положил ладонь на шею Мехмеда, удерживая его рядом с собой.
– Я потерпел неудачу. Они все погибли, а я проиграл.
Раду покачал головой и прижался щекой к макушке Мехмеда.
– Мы все потерпели неудачу. Это не твоя вина.
– Но это был мой план. Моя идея спасти осаду.
– Никто не может ее спасти. Не бери на себя ответственность за безрассудство твоего отца. Учись на его ошибках.
Мехмед закивал в его плечо, затем выпрямился. Он крепко стиснул плечи Раду, как будто боялся, что Раду исчезнет. Разве он мог исчезнуть? Мехмед был его солнцем. Он всегда будет к нему возвращаться.
– Как ты здесь?
– Я пришел с твоим отцом. Я был здесь все время.
Удивление на лице Мехмеда сменилось болью. Даже в темноте он выглядел бледным и измученным. Он или выздоравливал, или заболевал. Раду захотелось провести пальцами по его щекам, прикоснуться к нему, вылечить его.
– Почему ты не нашел меня раньше? – спросил Мехмед.
– Я… – Потому что я люблю тебя. Потому что не могу быть рядом из страха, что ты, наконец, увидишь, что написано в моем сердце. Потому что я не в силах вынести твою боль. – Я не мог искать тебя, не выдав своих истинных целей пребывания в ближайшем окружении твоего отца. Они должны думать, что я к тебе равнодушен.
– Я не понимаю.
– Я шпионю для тебя, Мехмед. Изучаю, как все устроено в городе, прослеживаю линии взяток, выявляю заговоры и раскрываю подкупы. Когда ты снова взойдешь на престол, я смогу обеспечить тебя тем, чего у тебя не было прежде. Союзниками. Информацией. Планами.
Мехмед опустил руки.
– Поэтому ты ушел?
Раду кивнул, вздрогнув от горького холода, охватившего его без прикосновений Мехмеда.
– Ты ушел, чтобы мне помочь. А не потому, что ненавидишь меня.
Голос Раду задрожал – так сильно ему хотелось, чтобы Мехмед услышал и понял его слова:
– Я бы никогда не возненавидел тебя.
Мехмед притянул его ближе к себе, их лбы соприкоснулись. Лоб Мехмеда был горячим от лихорадки.
– Тоска по тебе разбила мне сердце, Раду.
Закрыв глаза, Раду задрожал и выдохнул:
– Мне тоже.
– Ты – мой лучший, мой самый верный друг. Ты вернешься со мной? Пойдем домой!
Раду почти сказал да, когда Мехмед добавил:
– Ладе ты тоже нужен.
Раду опустил голову и плотнее прижался к голове Мехмеда, затем выпрямился и отпрянул назад.
– Как поживает моя сестра?
– Она дышит огнем и писает уксусом.
– Как всегда.
Мехмед мрачно рассмеялся.
– Как всегда. Боюсь, она никогда не простит меня за то, что я не взял ее с собой. Но тут не место для женщины.
– Лада не женщина.
– Как бы то ни было, я не мог подвергнуть ее такой опасности. Но ты! Все это время ты мог бы быть рядом!
Раду слегка отодвинулся, увеличив расстояние между ними. Он не знал, радоваться ему тому, что Мехмед взял бы его с собой, в отличие от Лады, или прийти в отчаяние от того, что Лада была ему слишком дорога, чтобы ею рисковать, в отличие от Раду. С тех пор, как он оказался здесь, Раду пережил слишком многое. Он никогда не станет прежним. Он слишком многое потерял. Но Мехмед этого не понимал.
– Я должен оставаться с твоим отцом. – Раду поднялся, и колени едва не подвели его, подкосившись так, что он едва не упал на землю, к Мехмеду. Он сделал над собой усилие и встал так же прямо и высоко, как неприступный город за их спинами. – Иначе… – Иначе он не сможет восстановить брешь, которую предательский валун пробил в стене вокруг его сердца. – Иначе весь мой труд окажется напрасным, а я намереваюсь быть для тебя самым полезным Драгвлией. – Он заставил себя улыбнуться. – Лада уже опередила меня на два покушения на убийство. Мне нужно постараться ее догнать, – добавил он нарочито легким тоном.
Мехмед тоже поднялся на ноги.
– Ты говоришь, что должен все это сделать. Но чего ты хочешь?
Раду протянул руку и дотронулся до Мехмеда, до кромки его туники. За спиной Мехмеда он увидел бегущую к ним группу янычар.
Раду улыбнулся своей самой лучшей, самой невинной улыбкой. Улыбкой без коварства, улыбкой, которая говорила: Поведай мне свои тайны, ничего плохого не случится, улыбкой, которая говорила: Для меня не существует ничего, кроме того, что ты видишь, поверь мне, поверь мне. – То, чего мне хочется, не имеет значения. Важно подготовить для тебя путь, который позволит тебе стать таким султаном, которым, как мы оба знаем, ты можешь быть. Ты будешь рукой Господа на Земле, а я сделаю все, чтобы это сбылось.