Ожидание было невыносимым.
Все ее воины замечали, как сильно изменилось ее поведение, но никто из них не понимал, почему. Николае нервничал больше остальных, и Лада боялась, что он узнал о смерти Мехмеда из своего письма или догадывался о ее намерении сбежать.
Пока она смотрела на солнце, умоляя его поскорее сесть, чтобы она смогла улизнуть, Николае осмелился положить руку на ее плечо. Остальные янычары ушли на ужин. Она не заметила, что он остался.
– Давай поговорим, – серьезно произнес он. – О том, что тебя беспокоит.
Она повернулась к нему, подозрительно прищурившись.
– Почему ты думаешь, что меня что-то беспокоит?
– Всю эту неделю ты была…
– Что? – Что он заметил? Рассказал ли другим мужчинам? Она не знала, кому доверять, и чем меньше людей знали о ее планах, тем лучше.
Он пожал плечами.
– На тренировке ты едва не сломала руку Петру. А вчера вообще пропустила все занятие. Ты либо не отвечаешь на наши вопросы, либо грубо огрызаешься. Прости. Я подумал – я не знал, что это серьезно. – Он переминался с ноги на ногу и теребил свой воротник. – Если хочешь, то есть если это для тебя важно, мы можем попробовать поцеловаться.
Лада посмотрела на него, не веря своим ушам. Затем, устав от напряжения прошедшей недели, закинула голову и расхохоталась. Смех изливался из нее горным потоком; она смеялась так, что упала на землю, больно ударившись животом.
Николае нахмурился и слегка подтолкнул ее ногой. – Это самый оскорбительный отказ от предложения наладить романтические отношения, который я когда-либо получал. А это кое-что значит, поскольку отказов я получал много.
– Ты идиот, – выдохнула она. – Ты невыносимый высокомерный осел. Думаешь, я так обезумела из-за тебя?
Он присел рядом с ней.
– Да, ты права. Пока во мне осталось хоть немного достоинства, не могла бы ты сказать, что произошло на самом деле?
Она вздохнула, вытерла слезы с глаз и села так, что их плечи соприкасались. Она знает Николае. Она может ему доверять.
– Я уезжаю. – И тут же поправилась, скорчив гримасу: – Убегаю.
– Почему?
– Раду написал из осады. Мехмед болеет… вернее, болел.
Она попыталась проглотить боль, которая разрослась в горле как раковая опухоль, но она не сдвинулась с места. Письмо было аккуратно сложено и спрятано под рубахой, возле свисавшего с шеи мешочка, у самого сердца.
– Он умирает. Или уже умер. Он – человек, благодаря которому у меня есть хоть какая-то свобода и власть. Если он умрет, я это потеряю. – Она указала на площадку для тренировок и на маленькое здание, которое ей разрешалось использовать в качестве личной казармы. – Мурад любит Раду, но все равно хочет моей смерти, и никто его не остановит. Никому не будет до меня никакого дела. Поэтому я уезжаю.
– Ну, наконец-то!
Лада повернулась к нему, удивленная.
– Что ты имеешь в виду?
– Удивительно, что тебе понадобилось столько времени, чтобы решиться на побег! Я никогда не понимал, что тебя здесь держит, ведь у тебя есть ум и способности, которые бы позволили тебе сбежать много лет назад!
– Я… не могла. Если бы я могла, я бы попыталась…
Николае поднял брови, и шрам на его лбу съежился.
– Ты имеешь доступ к деньгам и лошадям. Ты умеешь охотиться, выслеживать, сражаться. Приложив немного усилий и разработав план, ты могла бы пересечь границу и отправиться домой в любое время!
Лада прислонилась к стене. У нее закружилась голова. Николае был прав. Сегодняшний день ничем не отличался от любого другого за последние два или три года. Разве что…
Мехмед.
Она оставалась здесь из-за него.
– У меня нет дома, в который я могла бы вернуться, – сказала она, стараясь не смотреть в глаза Николае, чтобы он ненароком не догадался о ее истинных мотивах. – Наш отец дважды предал и бросил Раду и меня. Первый раз – когда оставил нас здесь, а второй – когда подписал наш смертный приговор, нарушив свой контракт. Он был… – Она закрыла глаза, и ей стало больно при воспоминании о том, как она жаждала его внимания, как старалась заработать его одобрение. – Он никогда не был великим человеком, и теперь я это понимаю. Если я к нему вернусь, он найдет другой способ обменять меня на крохи власти, которые тут же промотает. – Это была правда. Если она вернется домой в Валахию, ее выдадут замуж прежде, чем она успеет показать отцу, что выросла и стала такой, какой он и не мечтал ее видеть.
– Тогда поедем куда-нибудь еще.
Лада вытаращила глаза.
– Поедем?
– Это место не было веселым до твоего появления, и станет еще менее веселым после твоего ухода. Я же сказал: я последую за тобой на край света. Хотя я бы предпочел, чтобы край света находился скорее ближе, чем дальше, поскольку верховая езда больно натирает одно мое драгоценное место.
– Я не могу просить тебя поехать со мной.
– Ты не можешь просить меня остаться.
– У тебя здесь работа. Деньги. Уважение.
– Я – раб, получающий жалованье. Мы оба это знаем.
Лада кивнула, и волна облегчения согрела ее как камин в вечернее время. Как же будет хорошо, если Николае поедет с ней!
– Тебе следует спросить у других солдат, – сказал Николае.
Она покачала головой.
– Чем больше людей мы с собой возьмем, тем выше шансы, что нас раскроют. Я не стану рисковать их жизнями. И я сомневаюсь, что они согласятся бежать.
– Думаю, ты удивишься. Ты умеешь выбирать солдат.
– Я подумаю. У нас есть два дня. Приготовь все необходимое.
Он встал, протянул ей руку и помог подняться, а потом надолго сжал ее ладонь в своей.
– На край света, – сказал он.
– На край света. – Сдержанно улыбнувшись, она повернулась, чтобы уйти.
– Лада? Что касается Мехмеда – мне очень жаль. Я знаю, как он тебе был дорог.
Она споткнулась и едва не упала.
– Это так странно, – сказала она, и ее глаза заблестели. – Потому что я сама этого не знаю. – У нее были лишь ее чувства, то есть смесь злости, горечи, ревности, желания и сочувствия, и она понимала, что ей никогда не удастся распутать эту смесь и узнать, что находится в ее центре.
Она пошла в свою бывшую комнату в крепости посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь ценного. В комнате все было по-прежнему, так, как в тот день, когда она отсюда ушла. На всем лежал ровный слой пыли. Здесь было пусто. Пустое прошлое, пустое будущее, и не осталось никого, кому она была бы небезразлична.
– Отправляйся ко всем чертям, Мехмед! – вскричала она, обезумев от горя и ярости. Это он во всем виноват. Она осталась ради него, позволила ему усыпить ее разум и наполнить ее чувством, будто у нее есть опора, безопасность и будущее. Но, как обычно, ее жизнь зависела от мужчин. И Мехмед покинул ее, как и отец.
– И куда же это мне отправиться?
Лада резко развернулась. Ее сердце заколотилось барабанной дробью. Мехмед стоял, опершись о дверной проем, и его новое, незнакомое, утомленное осадой лицо освещала радость. Он выглядел изможденным, осунувшимся, его щеки впали, а темные круги под глазами свидетельствовали о долгих неделях почти без сна. Он подошел к ней, раскрыв объятия.
– Ты умер! – Она оттолкнула его, всматриваясь в его лицо. Он изменился, но это был он. Живой. Здоровый.
– Да неужели? Какая жалость. Мне так хотелось выжить, чтобы снова быть с тобой. Хотя я и боялся, что ты меня убьешь.
Она притянула его к себе и позволила себя обнять, дрожа и не веря своему счастью.
– Я получила письмо. В нем говорилось… я думала, что ты умер. – Она вытащила письмо и протянула его Мехмеду. Нахмурившись, Мехмед прочел его, и линия между бровями стала еще глубже.
Ей нравилась эта линия. Она думала, что потеряла ее навсегда. Облегчение и радость боролись в ней с яростью. Когда он уехал, она осталась ни с чем и больше не могла делать вид, что у нее здесь своя жизнь. Но теперь он вернулся. И это… поставило ее в тупик.
– Почерк не Раду, но подпись его. Кто бы это ни написал, это был точно не он. Кто-то хотел, чтобы ты ушла. – Мехмед продолжал озабоченно смотреть на письмо, будто оно могло раскрыть свои секреты. – Кому это было на руку?
Несколько мрачных мгновений – самых мрачных в ее жизни, даже худших, чем когда она считала Мехмеда погибшим – Лада размышляла, не затеял ли это все сам Раду. У нее было то, чего хотел он. Это был идеальный способ избавиться от нее, не убивая.
Но нет. Это не мог быть он. Что бы между ними ни произошло, Раду не мог ей так навредить. Сама она никогда бы так с ним не поступила, а Раду не мог быть более жестоким, чем она.
Мехмед продолжал.
– Это должен быть человек из его ближайшего окружения. Кто-то с доступом к его подписи. – Он посмотрел на нее, будто ожидая ответа.
– Тебе лучше знать, – огрызнулась она, выпрыснув весь яд, оставшийся от долгих месяцев ожидания и одной недели скорби. – Я находилась здесь, где ты меня и оставил. В то время как Раду был с тобой.
Мехмед покачал головой.
– Он с моим отцом. Я видел его всего однажды. Он командует небольшим отрядом подчиняясь напрямую султану.
– Тогда это мог быть кто угодно. Я не являюсь фавориткой ни твоего отца, ни Халил-паши, ни кого-либо еще. Мое отсутствие никого бы не расстроило.
– Меня бы расстроило. Каждую минуту каждого дня.
– Правда?
Взгляд Мехмеда стал тяжелым от страстного желания.
– Правда.
Она отвернулась.
– Я собиралась уходить.
Он притянул ее ближе и зарылся лицом в ее волосы.
– Я запрещаю.
– Ты ничего не можешь мне запретить. – Но это прозвучало глухо и принужденно. За прошлую неделю она поняла, какая жизнь ждет ее без него: жизнь, в которой нет ничего, кроме украденной лошади, единственного верного друга и мрачного и холодного будущего.
От ее волос он перешел на ее ухо, пройдясь по нему губами и обдав жаром своего дыхания. Ее тело ответило, несмотря на ее решение наказать его и быть злой.
Он все еще хотел ее, а теперь она знала, каким мимолетным и драгоценным даром это было для женщины – быть желанной и получать за это власть. Потеряв это, она была готова бежать, но теперь…