Лада насмешливо фыркнула, но Мехмед отвернулся от нее и посмотрел на Раду. Лада отпрянула, как от удара, ее лицо помрачнело.
– Тогда скажи мне, – попросил Мехмед. – Что мы должны сделать?
Раду просветлел:
– У меня есть идея.
– Я всегда считал, что красный идет мне куда больше, чем голубой, – сказал Николае. Его рот и нос скрывала вуаль, а руками он придерживал струящиеся юбки.
– Мы никому об этом не скажем, – прорычал Мехмед. Если кто-нибудь станет слишком внимательно разглядывать новых наложниц, то, конечно, будет напуган, увидев их лица.
Лада молча ждала, когда последние из ее мужчин поднимутся по стене и спрыгнут в освещаемые снегом сады гаремного комплекса. В общей сложности она привела сюда четверых воинов: Матея, Николая, Штефана и Петру. Раду не смог достать больше женской одежды, да и чем меньше был их отряд, тем меньше была вероятность привлечь к себе внимание. Другие солдаты вышли из города ожидать прибытия Ильяша.
Когда все перебрались через стену, Лада затащила веревку обратно, свернула ее в кольцо и засунула себе под пояс. Раду нехотя наблюдал за тем, как Мехмед ловит каждое ее движение, не сводя с нее глаз.
– Они будут смотреть на Хюму, – сказал Раду. Чтобы пробраться в гарем, он солгал насчет встречи с больной Хюмой, но на самом деле они ее в свой план не включали. Она была слишком непостоянной, непредсказуемой, и слишком очевидным вариантом. – Самый короткий путь отсюда до дворца пролегает через покои султана. Для нас это лучшая исходная точка. – Раду потер подбородок и улыбнулся. – Всем известно, что я – фаворит Мурада. Следуйте за мной. И старайтесь выглядеть как женщины.
– И как мне это сделать? – пробормотал Петру.
– Брать пример с Лады? – предложил Матей. К счастью, едва сдерживаемый смех воинов скрыли вуали, а Лада сделала вид, что ничего не заметила. Но по тому, как она поджала губы, Раду понял, что ей это становилось в тягость.
– Идите короткими шагами, – объяснила Лада. – Изогните тело, насколько это возможно. Скруглите плечи, вертите бедрами. Идите так, будто у вас между ног ничего нет, что для Николая и Петру не составит труда.
Раздался взрыв грубого хохота.
– И перестаньте смеяться и разговаривать, – добавил Раду, качая головой. Он двинулся вперед, уверенно возглавляя процессию. Когда они подошли к решетке ворот, он кивнул стражнику.
Евнух оглянулся и поднял брови.
– Врачи посоветовали нам пробудить чувства Мурада, чтобы помочь ему прийти в себя. Я подумал, ну… – Раду застенчиво улыбнулся, указав на стоявших позади него женщин.
Евнух открыл ворота, и они прошли. Раду молча молился о том, чтобы евнух не стал разглядывать «женщин» или их ноги. Найти для янычар башмаков он не смог, а их кожаные сапоги вряд ли могли сойти за повседневную обувь женщин, всю свою жизнь проводивших в одном здании и в окружающих его садах.
Следующая дверь была входом в приватные покои Мурада, в которых несли дежурство несколько янычар. Обливаясь под одеждой потом, Раду дал им такое же объяснение, снабдив его такой же понимающе-смущенной улыбкой. В ответ они лишь пожали плечами. Судя по всему, янычарам надоело охранять едва живого султана.
И вот они оказались внутри.
– Хочешь на него взглянуть? – спросил Раду, остановившись перед дверью в спальню Мурада. Он нервно посмотрел в коридор, уверенный, что с минуты на минуту янычары осознают свою ошибку и ворвутся сюда с саблями. Или придет врач и забьет тревогу. Или тут окажется сам Халил-паша.
Но пока они были одни.
Мехмед посмотрел на комнату своего отца и покачал головой.
– У меня нет для этого повода.
У Раду возникло странное желание подойти к Мураду и отдать ему дань уважения. Каким бы он ни был и что бы он ни сделал, Мурад был причиной, по которой они здесь находились. А этого Раду ни за что бы не изменил. Мурад забрал очень многое, зато подарил ему Мехмеда и ислам.
Раду положил ладонь на плечо Мехмеда и крепко его сжал. Затем провел группу через роскошную комнату в боковое помещение, которым пользовались очень редко. Оно было слишком тесным, чтобы здесь можно было развлекаться, а поскольку Мурад умирал, посетителей было мало, и они жались к главным комнатам.
Тихо закрыв за собой дверь, мужчины стали избавляться от маскировки, некоторые с большим рвением, чем другие.
– Ты симпатичнее, когда твое лицо скрывает вуаль, – признался Николае Петру, когда молодой человек сорвал с себя верхнюю одежду.
– А ты симпатичнее, когда держишь рот на замке, – парировал Петру.
Их отношения были пропитаны легкостью и абсолютным доверием, поскольку они знали друг о друге все. Возможно, они даже не нравились друг другу, но не сомневались, что, если придется, они защитят другого ценой своей жизни.
Раду подумал, каково это – просто дружить: без страхов, без запутанных и нежеланных эмоций. Кумал был для него больше наставником, нежели другом: он был старше и не мог считаться ему ровней. Раду доверял Лазарю, но в последнее время чувствовал себя рядом с ним неуютно и вынужден был постоянно защищаться. Остальных своих солдат он держал на расстоянии из страха, что они разглядят в нем то, что разглядел в нем Лазарь, Хюма и Лада. И чего до сих пор не разглядел Мехмед.
Раду не знал, радоваться ему или страдать от острой, как нож в сердце, боли, вызванной тем, что Мехмед был не в состоянии догадаться о чувствах Раду по одним только его глазам.
– И что теперь? – Мехмед посмотрел на Раду.
Раду почувствовал, как его грудь наполнилась гордостью, а плечи выпрямились, завоевывая себе больше пространства.
– А теперь я пошлю за командиром янычар.
Лада покачала головой.
– Слишком рискованно.
– Да. Но еще более рискованно оставлять городских янычар за пазухой у Халил-паши. Если он увидит нас сегодня, он может нас предать. Но если мы не убедим его поддержать Мехмеда, нам придется сражаться с ним на улицах города.
– Я согласен, – сказал Мехмед.
Заманить командира янычар в покои Мурада оказалось проще простого. Раду не сказал слуге, кто просит его присутствия. Казанци Догану не терпелось увидеть Раду, поскольку во время осады он общался с ним так много, что они стали близки. Раду улыбнулся и махнул рукой, приглашая следовать за ним.
К его чести, Казанци Доган умело справился с шоком, когда открыл дверь и увидел Мехмеда, сидящего на искусно позолоченном стуле, в темно-бордовой одежде и темно-красном тюрбане. Он держал саблю так же непринужденно, как дышал.
– Заходи, – сказал Мехмед.
В знак признательности Казанци Доган наклонил голову и вошел в комнату. Его глаза бегали туда-сюда, осматривая мрачные лица стоявших вдоль стен воинов. Лада сидела в углу, закинув одну ногу на скамью, а другой свободно покачивая. Она завязала плотный узел и уронила аркан, позволив ему небрежно свисать над полом, как будто позабыв о нем.
Раду ощутил к ней прилив нежности, который перекрыл даже гнев. Порой она была действительно великолепна.
– Я не знал, что вы прибыли в город, – сказал Мехмеду Казанци Доган.
– Да. Удивительно, что никто не счел нужным сообщить мне о том, что мой отец при смерти. Но поскольку все мы стоим на пороге больших перемен, нам с вами необходимо прийти к соглашению.
Казанци Доган ничего не ответил.
– Во время моего прошлого правления у ваших людей были проблемы с дисциплиной. Вам удалось взять их под контроль?
Лицо Казанци Догана предательски покраснело.
– Мои янычары делают для империи больше, чем любые другие солдаты. Это моя работа – следить за тем, чтобы они были под контролем.
– Разумеется. Напомните мне о структуре войск.
Нахмурившись, Казанци Доган объяснил, что он – главнокомандующий и что ему докладывают командиры каждой дивизии и гарнизона. Мехмед задумчиво кивал.
– И ты предан султану и никому больше?
Казанци Доган с легкостью ответил:
– Да.
– Но султан не командир. Командир – ты.
– Да.
Мехмед кивнул.
– Это хорошо, что ты действуешь отдельно от сипахов и их бесконечных политических интриг. Своих янычар я ценю превыше всего. Так скажи мне: что я могу сделать, чтобы помочь тебе руководить твоими людьми?
На лице Казанци Догана появилось хитрое выражение.
– Мы устали, сир. Осада против Скандербега была долгой и утомительной. Многие мои люди переболели и лишь недавно пришли в норму. Существует опасение, что… – Он остановился, осторожнее подбирая слова, – …что, когда вы взойдете на престол, их тут же бросят в очередную затяжную осаду.
Мехмед удивленно наклонил голову.
– У меня нет никакого желания идти против Скандербега. Это были раздоры моего отца, а не мои.
– Не Скандербега.
Наигранное смущение на лице Мехмеда едва не заставило Раду улыбнуться.
– А кого мне еще осаждать? У меня уже есть империя, которой нужно уделять внимание, а мне потребуется время, чтобы научиться лучше ею управлять. И в этом я буду зависеть от янычар, ведь они – мои руки. Это мой единственный план на будущее.
Казанци Доган непроизвольно хмыкнул.
– Как ты думаешь, мой отец хорошо управлял империей? – Мехмед улыбнулся, увидев тревогу на лице Казанци Догана. – Ну же. Он умирает. Это не предательство – обсудить, что мы сможем сделать лучше. Например, что твои люди думают по поводу жалованья?
Казанци Доган прочистил горло.
– Было несколько жалоб. Мы в поте лица стараемся во благо империи и знаем, что других оплачивают более щедро.
– Согласен. Первым делом я решу финансовые вопросы, определю, где неправильно используются налоги, и все возможные резервы направлю на повышение янычарского жалованья. Я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, какая сумма будет справедливой, но щедрой. Для меня важно, чтобы твои солдаты – и ты – знали, что никто не ценит вас и не сможет заботиться о вас так, как я. – Улыбка исчезла с лица Мехмеда, и его глаза стали такими же острыми, как и его тон. –