силы прийти поужинать со своими воинами, но большинство из них были на дежурстве. Мехмед доверял им более, чем когда-либо, и теперь они были постоянно заняты.
– Как ты? – спросил Богдан.
Лада закатила глаза, сожалея, что недостаточно сильна, чтобы наказать его физически за столь глупый вопрос.
– Неделю назад меня пырнул ножом и избил наставник, которому я доверяла.
Он ответил таким же тоном:
– Я там был.
Лада не знала, испугался он или разозлился при мысли о том, что она может умереть сразу после того, как они наконец-то воссоединились. Но лицо Богдана оставалось совершенно невозмутимым.
Богдан был дураком, если считал, что она оплакивает смерть сводного брата Мехмеда. Убийство мальчика не привело ее в восторг, однако она не стала бы притворяться, что не видит в действиях Хюмы разумного зерна. Это было бы лицемерием и даже неуважением.
– Все уже об этом знают, да? – спросила она. Раду в записке сообщил ей, что Мехмед собирается издать братоубийственный указ, но она думала, что это будет только завтра. Ее задело то, что Мехмед не спросил ее совета.
Лада боялась, что пройдет целая вечность, прежде чем он сможет простить ее за все, что всплыло на поверхность. Что она будет делать все это время?
Богдан пожал плечами.
– Мне сказал Петру.
Лада нахмурилась.
– Петру сегодня не дежурил. Как он узнал об Ахмете?
– Кто такой Ахмет?
– Сводный брат Мехмеда.
– О чем ты говоришь?
– А ты о чем говоришь?
– Твой отец. – Богдан замолчал. Его челюсть стала каменной. – Они тебе не сказали.
Лада смотрела в лицо Богдана, но не видела его. Она не видела ничего. – Мой отец мертв?
– Мне очень жаль. Петру думал, что ты уже знаешь. Хуньяди и бояре убили твоего отца. И Мирчу.
Лада кивнула. Ее голова раскачивалась вверх-вниз по своей воле, а уши заполнил рев. Рев, похожий на тот, когда ветер спешит вдоль берегов реки Арджеш и тянет за собой растущее у камня дерево.
– Когда?
– Петру подслушал Мехмеда и Раду неделю назад. Прямо перед восстанием.
– Неделя. – Ее рука потянулась к мешочку на шее – но он исчез.
Она этого даже не замечала, не проверяла с того дня, как сразилась с Ильяшем.
Мешочек исчез.
52
Все, чего хотелось Раду, – это спать, но стук никак не прекращался. Пошатываясь, он подошел к двери и резко отворил ее, готовый наорать на любого, кто там окажется. На пороге стояла его сестра, хотя гораздо больше она была похожа на призрак.
– Наш отец умер, – сказала Лада, устремив на Раду огромные и пустые глаза.
Раду тяжело прислонился к дверному проему, и Лада медленно вплыла в его комнату. Он запер за ней дверь.
– Почему ты мне не сказал?
Раду был рад, что в комнате темно, и он не видит ее лица.
– Я не знал, как сказать. – Он взял ее руку; в его ладони она казалась холодной и крошечной. – Мне очень жаль. Я знаю, ты его любила.
– Я его не любила. Я его боготворила. А потом он предал нас, оказавшись человеком – никчемным, жалким человеком. Он оставил нас здесь ни с чем и сделал для нас невозможным возвращение домой.
– Я его боялся.
Лада резко рассмеялась.
– Братишка, ты всех боялся.
– Это верно.
– Мирчу тоже убили.
– Да. – Раду вспомнил, как искренне горевал Мехмед после убийства своего маленького сводного брата. Думая о смерти Мирчи, Раду ничего похожего не чувствовал. Возможно, с ним было что-то не так. Ему хотелось узнать, горевала ли по Мирче Лада, но он ее об этом не спросил.
– Помнишь то лето? Когда отец вывез нас за город? – спросила Лада.
– Да. Меня так сильно покусали жуки, что я с трудом передвигался.
– Я думала, что он увидит меня. Я думала, что если мы уехали из Тырговиште, подальше от глупого Мирчи, если мы оставили позади бояр и их беспрестанные ссоры, он увидит, какой я стала. Увидит, что я готова на все, чтобы ему понравиться. Как-то раз я решила, что он это заметил. Это был самый счастливый день моей жизни. А потом он уехал, как всегда.
– Он любил тебя.
– Ты говоришь так уверенно. Откуда тебе знать?
– Потому что он пытался тебя спасти, в тот день, когда султан потребовал оставить нас у него.
– Он не смог.
– Но хотя бы попробовал. Ради меня он даже не старался.
Немного помолчав, Лада громко рассмеялась.
– Я все время думаю о том, как Мирча злится, что его убили.
– Я тоже об этом думаю!
Они посмеялись, а потом в комнате стихло. Они стояли рядом, окутанные теплом и безопасностью разделенного детства. Они думали о том, что у них было, о том, что они потеряли и что могли понять только они.
– У меня для тебя кое-что есть. – Раду залез в коробку на прикроватном столике и достал оттуда медальон. – В ту ночь, когда врач сшивал тебе спину, я нашел твой маленький медальон. Тот, что ты всегда носила на шее. Он сломался, но… я сохранил то, что было внутри, и попросил починить его для тебя.
Он протянул ей металлический медальон, тяжелый и холодный.
Шмыгнув носом и вздохнув, Лада повесила медальон на шею и прижала к груди.
– Спасибо. В последнее время я потеряла слишком многое.
Она приникла головой к его плечу. Раду знал, что кое-что она потеряла лишь ради его спасения. Как она делала всегда, по-своему. Он вздохнул и приготовился сказать, что ему очень жаль. Что он любит ее. Что он ее понимает.
– Трон твой, – сказала Лада, нарушив паузу и снова опустив на Раду ночь со всеми ее темными страхами.
– Нет.
– Твой. – Она заговорила громче, с таким волнением и огнем, который мог гореть только в Ладе. – Нас здесь больше ничто не держит. Ты никому ничем не обязан, никому ничего не должен. Ты можешь потребовать титул князя. Мехмед тебя поддержит, он будет рад. Мы можем вернуться в Валахию, вместе, сильные, и никто нам не скажет…
– Нет! Лада. Нет. Я не хочу возвращаться.
– Но там наш дом.
Раду покачал головой и присел на край кровати.
– Мой дом здесь.
– Ты имеешь в виду, Мехмед здесь. – В ее тоне не было осуждения, но то, как она это сказала, больно ужалило Раду.
– Да. – Он не стал этого отрицать, но и не хотел называть ей другие причины. Мечети, с их куполообразными башнями, наполнявшими его несказанно приятным чувством того, насколько он ничтожно мал. Молитвы в полной гармонии и единении с окружающими его братьями. Возможность иметь свое место, жизнь, работу, положение, которым он дорожил. И – да – делать все это, находясь рядом с Мехмедом. Даже если он никогда не получит столько Мехмеда, сколько ему нужно.
Как будто уловив ход его мыслей, Лада сказала:
– Он никогда не полюбит тебя так, как ты любишь его.
Раду рассмеялся, но смех получился скрипучим.
– Думаешь, я этого не знаю? Но это лучше, чем все, на что мы можем надеяться в Валахии. Как ты этого не понимаешь? У тебя есть он, Лада. У тебя есть его сердце, его глаза и его душа. Я видел, как ты ждешь, чтобы он посмотрел на тебя, как ты наслаждаешься его вниманием. Ты делаешь вид, что не любишь его, но меня не обманешь. – Он помолчал. Затем, не в силах остановиться, раздраженно добавил. – Никто никогда не полюбит тебя так, как он – как равную, – и ты это знаешь. Ты от этого не откажешься. Ты не сможешь.
Она ощетинилась. Раду увидел, как ее пальцы сжались в кулаки, готовые к бою.
– Я смогу. Я уже начала. Он никогда не простит меня за предательство.
Раду вспомнил, как она избивала сыновей бояр в лесу под Тырговиште. Эти кулаки не давали спуску никому. А он вдруг сделал ее любовь к Мехмеду преградой, которую нужно преодолеть. Подшучивая над ней, что она не сможет уйти, он гарантировал то, что именно это она и сделает. При этой мысли его сердце болезненно сжалось.
Возможно, он знал это всегда.
– Поедем со мной, – приказала она. – Я не поеду домой без тебя. – Она помолчала, а потом добавила таким отчаянным и мягким тоном, что Раду пришел в замешательство. – Ты же выбрал меня.
Он выбрал ее. И Лада очень давно ни о чем таком его не просила. Она была его сестрой и умоляла выбрать ее снова. Но существовала вероятность того, что, если Лада уедет, Мехмед, наконец, выберет его.
– Я дома, Лада. – Раду лег в постель и отвернулся от нее.
53
Лада не знала, что ее ждет, но была уверена в одном: будет больно и придется быть сильной.
Она надела кольчугу и янычарскую форму, все, кроме шапки. Распустила перепутанные кудри, в нарушение и янычарских, и женских обычаев. На ее бедре висела сабля, а на запястьях – кинжалы.
Ее хребет был сталью. Сердце – броней. Глаза – огнем.
Рядом с ней были Богдан и Николае. Богдан – как напоминание о том, что она оставляла позади и могла обрести снова. Николае – как напоминание о том, что она – командир, и ее солдаты готовы за ней последовать.
Мехмед изумленно взглянул на Ладу, когда она вошла в приемную. Он сидел за столом в позолоченном кресле, одетый в красивый бордовый наряд. Слуга, отвечавший за подставку для ног, стоял рядом и ждал. Раду за спиной Мехмеда переминался с ноги на ногу и избегал смотреть ей в глаза.
Мехмед не ожидал ее появления и вопросительно поднял брови.
– Оставьте нас, – сказал он, и слуги тут же исчезли.
Лада стояла, широко расставив ноги.
– Сделай Раду князем Валахии.
Раду покачал головой, отвернувшись от нее к окну.
Отчаяние на лице Мехмеда сменилось равнодушием. Как давно он знал об ее отце и скрывал от нее? Почему? Однако Лада не собиралась задавать ему такие вопросы. Так она показала бы свою слабость. Она пришла требовать, а не спрашивать.
– Зачем мне это делать? – спросил Мехмед.
– Прежде чем идти на Константинополь, тебе нужно добиться максимальной стабильности. Тебе разве не хватило проблем с Валахией, вступившей в союз с Венгрией, Трансильванией и Молдавией? Сделай Раду князем – и получишь гарантию, что ни один договор с Валахией не будет нарушен.
Мехмед откинулся на спинку кресла и потянулся, став похожим на гибкого и хитрого кота.