Я снова смотрю на ее грудь, не в силах остановиться.
— Почему?
— Потому что ты все время смотришь на меня как… ну… вот так!
— Это как?
Я подталкиваю ее.
— Как будто ты хочешь забраться в эту постель вместе со мной.
Она даже не представляет, насколько она права.
— И это было бы плохо?
Глаза Девни расширяются.
— Да! Да, это было бы плохо.
— Но ты уже в моей постели.
Ее карие глаза метнулись по сторонам, когда она соскользнула с кровати, и я охренел. На ней самые короткие шорты, которые я когда-либо видел. Я даже не уверен, что это шорты, они выглядят как нижнее белье. Она поворачивается, чтобы что-то взять, и я думаю, не подведут ли меня колени. Сзади написано «Поцелуй меня».
О, милая, просто попроси.
Она стонет, когда не может найти то, что ищет, а я смотрю, как эти длинные, подтянутые ноги направляются ко мне. Я перебираю в уме всех мерзких жуков, рыб и отвратительные запахи, чтобы не опозориться перед ней.
— Я могу перебраться туда.
— Ни за что.
— Почему нет?
— Потому что я не позволю тебе спать в том сарае, пока я здесь. Либо ты останешься в сарае со мной, либо останешься здесь.
Девни прикусила нижнюю губу.
— Я найду себе жилье.
— Нет. Ты останешься здесь столько, сколько захочешь.
Ее рука ложится на бедро.
— Ты здесь только на пять месяцев.
— И?
— А потом ты уедешь.
— Хорошо. Ты можешь остаться в этом доме, пока мы не разберемся с этим. Деклан и Коннор никогда бы не выгнали тебя, а Джейкобу понадобится присмотр взрослых, когда он приедет. Все образуется.
Она проводит пальцами по длинным каштановым волосам, перебирает их и выгибает спину так, что ее сиськи выпирают в мою сторону.
Ради всего святого.
Я прочищаю горло и отступаю назад, на этот раз эрекцию уже не остановить.
— Мне нужен душ.
— Я приготовлю завтрак.
Я киваю и начинаю уходить, но потом останавливаюсь.
— Эй, Дев?
— Что?
Я поворачиваюсь, позволяя своему взгляду еще раз пройтись по ее телу, прежде чем мой голос испортит вид.
— Оденься, если только ты не пытаешься меня убить. Если да, то тебе это удается.
Я вижу, как в ее глазах вспыхивает удивление, прежде чем она опускает взгляд.
— О Боже! — ее руки прикрывают грудь, и я выхожу за дверь, прежде чем окончательно выставить себя в дурацком положении.
Я быстро принимаю душ, как только включается вода, надеясь, что холод поможет — но это не так. На самом деле, от этого становится только хуже, потому что в душе лежат все вещи Девни. Ее цветочный шампунь и ванильное мыло для тела. Как дурак, я подношу их к носу, вдыхая сильнейший аромат, желая проверить, останется ли он на ней ночью. И тогда мне хочется сделать с ней гораздо больше. Это гребаный ад. Месяц здесь, а я так сильно ее хочу, что даже холодный душ не избавляет меня от стояка. Мне гораздо хуже, чем я пытался себя убедить. Я не только люблю Девни, но и хочу ее. Она нужна мне. Я должен проверить, насколько мои чувства взаимны. Конечно, она меня поцеловала. Да, похоже, ей это действительно понравилось, но горит ли она? Поэтому ли она выгнала меня в эту лачугу? Есть только один способ выяснить это.
И он начинается прямо сейчас.
Глава одиннадцатая
Девни
Спать в этой постели было ошибкой всей жизни, но я была одинока. Все, чего я хотела — это почувствовать близость с ним, а потом я попалась на глаза мужчине, которого пыталась избегать. Однако я сильная и решительная женщина. Я не поддамся на мужские уловки, которые грозят ослабить мою бдительность. Я не повторю ту же ошибку, и мы с Шоном вернемся в зону дружбы. Вот и все. Я еще раз переворачиваю блинчики, кладу их на тарелку и поворачиваюсь, чтобы направиться в столовую. Но вместо того, чтобы двигаться. Я превратилась в статую. Мои кости — гранит, а сердце остановилось. Стоит Шон… мокрый, с него капает вода. Струйки воды в замедленной съемке падают по его груди, скользят по плоскостям и контурам его очень, очень подтянутого тела, а затем задерживаются на полотенце, обмотанном вокруг его талии.
Я прослеживаю путь каждой капли, мечтая о том, чтобы мои пальцы оказались на его коже, чтобы почувствовать, как я спускаюсь вниз.
Его глубокий гул прерывает мой взгляд, и когда я ловлю его глаза, то вижу в них озорство.
— Ты меня слышала?
Он говорил?
— Нет. Прости, я… задумалась.
— О чем?
О твоем теле.
— О еде.
— Ну, раз уж я спросил об этом… нам повезло.
Юмор в его голосе невозможно перепутать. Он прекрасно знает, что делает, и что я точно не думала о еде. Мне нужно контролировать эту ситуацию и вернуть нас на землю. Вот только я никак не могу перестать наблюдать за тем, как вода каскадом стекает по его коже.
— Ты собираешься завтракать в полотенце? — спрашиваю я, чувствуя, как горло сжимается от последнего слова.
— Обычно я завтракаю голым.
— Голым?
Шон ухмыляется.
— Я подумал, что это хороший компромисс.
Да, компромисс.
Я закрываю глаза, вздыхаю и сосредотачиваюсь.
Я могу это сделать.
Он пытается вывести меня из себя, заставить сказать, как сильно я его хочу, или даже соблазнить, чтобы я сделала какую-нибудь глупость вместо того, чтобы просто подумать об этом. Я снова напоминаю себе о том, что я сильная и не испытываю влечения к этому мужчине. Это ложь. Он меня очень привлекает, но не интересует. Да, потому что интерес ведет к желанию, а желание ведет к плохому выбору, а плохой выбор ведет к пожизненным сожалениям, которых у меня уже предостаточно. О Шоне Эрроувуде я не буду жалеть, потому что он не будет никем иным, кроме как другом.
— Можешь есть голым, если хочешь. Это твой дом и все такое.
— Ты хочешь, чтобы я был голым?
Я поднимаю глаза на него.
— Я этого не говорила. Я просто сказала, что это твой дом.
— Я слышал «Шон, раздевайся».
— Тебе нужно проверить слух.
А мне нужна лоботомия.
— Я внесу это в расписание, — Шон садится за стол, а я ставлю тарелку и спешу на кухню за беконом.
У меня покалывает кожу, когда я опираюсь обеими руками о стойку. Это Шон. Это парень, который раньше не проявлял ко мне никакого интереса. Мы сотни раз спали в одной постели, и я ни разу не представляла его голым. Но сейчас. Боже, теперь я не могу ничего делать, кроме как представлять его. Если бы это полотенце хоть немного сползло, не было бы больше никаких чудес. У меня запульсировало сердце, когда я начала представлять, что могло бы произойти, если бы я подошла, прижала руку к его твердой груди и позволила теплу его тела окутать меня. Я хватаюсь за край гранита и держусь, чувствуя, как ускользаю. Затем я чувствую, как рука прижимается к моей спине.
— Девни, — голос Шона глубокий и хриплый.
Я не отвечаю, а мой пульс учащается.
— Ты в порядке?
Нет. Я определенно не в порядке. На самом деле я нахожусь настолько далеко от нормы, что не помню, на что это похоже. Его рука движется вверх по моей спине, а затем сжимается, когда он доходит до моего плеча.
— Я в порядке.
— Нет.
Я должна это прекратить. Нам нужно создать новые границы, о которых я даже не подозревала, это не работает. Мне нужно где-то остановиться, хотя бы ненадолго, но я не могу уйти. Я поворачиваюсь к нему лицом, чувствуя такую сильную тягу к нему, что у меня голова идет кругом. Я открываю губы, чтобы сказать все это, но ничего не выходит. Что-то есть в его глазах. Темный ободок стал шире, и между нами разгорается голод, который становится все сильнее.
Я прочищаю горло.
— У меня есть бекон.
Его губы медленно растягиваются в ухмылку.
— Да?
— Да. Бекон. Я его приготовила.
— Хорошо. Я люблю бекон.
Он придвигается ближе, но я никуда не могу деться, потому что спина упирается в прилавок. Шон наклоняется, его одна рука лежит рядом со мной, а другая тянется к тарелке, которая стоит позади меня.
— Шон, — говорю я в качестве предупреждения.
Но он берет кусок бекона и отправляет его в рот.
— Ммм… — стонет он, и мой желудок опускается. — Вкусно.
Я быстро моргаю, изо всех сил стараясь не думать о том, что он издает эти звуки, пока делает что-то… другое.
— Тебе нужно одеться.
Он снова смотрит на полотенце, а потом на меня.
— Я причиняю тебе неудобства?
Если он имеет в виду, что мне хочется делать совсем не дружеские вещи, то да. Но у меня нет ни единого шанса сказать это. Шон получит от этого слишком много удовольствия.
— Не то, чтобы слишком.
Две недели мне удавалось избегать всего сексуального, но сейчас я хочу сорвать с него полотенце и прижаться к его губам. Он наклоняется ближе, на его губах все еще витает аромат бекона, и мне хочется попробовать его на вкус — бекон, а не его.
— Знаешь, когда ты врешь, твой глаз немного подергивается. Вот здесь… — его большой палец касается уголка моего левого глаза, и я заставляю себя не двигаться.
Губы Шона складываются в легкую улыбку, когда он тянется за очередным куском жирной вкуснятины.
— Отойди, чтобы я могла принести еду, которую ты продолжаешь есть, на стол.
Он смеется, откусывая кусочек.
— Даю тебе две недели.
— Две недели?
— Да, — он стучит беконом по моему носу. — Две недели, пока ты наконец не признаешь, что хочешь полакомиться мной и больше не в силах сопротивляться.
О, он дурак. Может, я и хочу полакомиться им, но у меня гораздо больше самоконтроля, чем у него.
— Я в деле.
Он делает шаг ближе, тепло его тела затягивает меня в очень небезопасный кокон.
— Разве ты не хочешь узнать условия?
Я смеюсь с сарказмом.
— Пожалуйста, мне не нужно знать, потому что я планирую выиграть, несмотря ни на что.
— Но я все равно скажу, чтобы ты не могла пожаловаться на результат. Если ты сможешь продержаться две недели, я останусь в крошечном домике, а ты сможешь оставаться здесь, пока не захочешь уйти.