Она отпускает свою руку.
— Он улыбнулся, когда я сказала, что Шон приедет сегодня днем.
Мое сердце замирает при звуке его имени. Мы виделись каждый день. Он приходит в больницу каждое утро, приносит нам еду, остается ненадолго, а потом идет по делам или еще куда-нибудь. После обеда он обычно возвращается с пакетом вещей, которые могут мне понадобиться, прежде чем они с Остином говорят о бейсболе. Мне так хочется броситься к нему в объятия, чтобы он обнял меня, но я каждый раз немного отстраняюсь. Ничего не изменится. Мы должны перестать обманывать себя, что у нас будет что-то большее, чем эти шесть месяцев. Он уедет во Флориду, а я буду растить Остина в Шугарлоуф.
— Шон хорошо к нему относится.
— А к тебе?
Я киваю.
— Очень.
Мама на мгновение замолкает, а потом ее голос немного меняется.
— Я знаю, что была строга с тобой. Я все усложняла, и я никогда себе этого не прощу, но я должна сказать тебе, что, если ты позволишь тому, что у тебя есть, ускользнуть, ты будешь дурой.
— Я не хочу упускать это.
Ее взгляд встречается с моим, и я вижу, как напрягается ее челюсть.
— Тогда не надо.
— Все не так просто.
— Вот тут ты ошибаешься. Все очень просто. Ты любишь его, а он любит тебя. Он каждый день сидит в больнице с твоим племянником. Он приносит ему книги, говорит с ним о спорте и дает этому маленькому мальчику ощущение нормальности. Он делает все это, а также заботится о тебе.
Я дергаюсь в ответ.
— Заботится обо мне?
Моя мама закатывает глаза.
— Серьезно, Девни, ты даже не представляешь. Как ты думаешь, сколько известных, богатых мужчин вели бы себя так, как он? Черт, а сколько мужчин вообще? Убери все остальные прилагательные. Не многие. Шон Эрроувуд всегда был твоим камнем, не бросай его в реку.
— Я и не бросаю.
— Тогда позволь ему заботиться о тебе. Позволь Шону показать тебе, каким мужем он будет. Сейчас у него есть прекрасная возможность уклониться и сбежать, если он этого хочет, но я вижу только мужчину, который хочет помочь. Ты не представляешь, как тяжело быть родителем, но сделать это в одиночку… ну, я не могу себе представить. Вот почему я была так строга к тебе. Я ошибалась. Я думала, что если бы ты вырастила Остина, то он был бы добрее к тебе.
Она так говорит, но ее действия это опровергают. Сейчас у меня нет настроения спорить с ней. Проще оставить все как есть и молиться, чтобы эта… более добрая версия моей матери осталась.
— И все же я здесь, в одиночку буду воспитывать Остина. Какая ирония, не правда ли?
Мамины глаза наполняются слезами.
— Нет, это грустно, и после всего, через что ты прошла, чтобы дать ему то, чего не могла, это… несправедливо. И все же я не могу не думать, что все было не так, как должно было быть.
— Ты о том, чтобы я его воспитывала?
Она кивает и вздыхает.
— Я знаю, что это ужасно, но я не могу не задаваться вопросом, не было ли это планом.
Если она хотя бы вскользь подумает, что я должна была заботиться об Остине и поэтому мои брат и невестка мертвы, я могу закричать.
— Мама…
— Нет, послушай, я думаю, что то, что ты отдала Остина, было правильным выбором — единственным выбором. Ты не была готова, а Хейзел и Джасперу нужен был ребенок, которого можно любить. Это был план. Это было невозможно, трудно и правильно. Но, как и то, что теперь ты будешь рядом с ним. Вы с Шоном сможете помочь ему пройти через это так, как не смогли бы мы с твоим отцом.
— Мы и не должны были. Этого не должно было случиться.
Она кивает и смотрит назад сквозь жалюзи.
— Я не должна хоронить своего сына… — мама поворачивается ко мне, мягко улыбаясь. — И я рада, что тебе тоже не придется узнать, каково это. Доверься своему сердцу, Девни.
Она целует меня в щеку, а затем уходит в сторону медпункта. Я стою, ошеломленная и не в силах пошевелиться, потому что у нас только что был разговор, который не закончился ссорой, и она защищала Шона. Я знаю, что он хорошо ко мне относится, но так было всегда. Я никогда не волновалась, когда он рядом, потому что Шон просто… любит. Это не значит, что теперь у нас все будет хорошо. Сейчас, как никогда, я должна подумать о будущем. Мы не можем принимать судьбоносные решения, когда в нашей жизни нет ничего надежного.
Медсестра выходит.
— У него все хорошо. Мы подготовим его к выписке завтра рано утром.
— Спасибо.
Трепет наполняет мой желудок, а в горле появляется тошнота. Завтра мы должны вернуться домой и начать это новое путешествие, а я не знаю, как в нем ориентироваться. У нас с Остином были самые замечательные отношения, потому что мое место в его жизни всегда было ему понятно. Я была его тетей. Со мной было весело, я водила его в разные места, покупала ему вещи и утешала. А теперь я стала родителем. Джаспер всегда шутил, что мне досталась хорошая часть сделки, и так оно и было. Я была частью его жизни в самом лучшем смысле этого слова. Динамика должна измениться, и я хотела бы, чтобы у меня был он, чтобы сказать мне, что делать. Но его больше нет, и я должна сама разобраться в этом. Я уже не маленькая девочка, и они доверили мне воспитывать его, если их не станет.
Я открываю дверь, и Остин поднимает голову.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю я.
— Мне больно.
— Так и должно быть.
Его глаза наполняются слезами.
— Я скучаю по ним.
— Я тоже, — говорю я, сжимая его лицо в своей ладони. — Я так по ним скучаю.
— Доктор сказал, что завтра я могу ехать домой.
— Да, а ты…..ты знаешь, куда бы ты хотел поехать? — мой голос дрожит. — Я могу переехать в твой дом, чтобы тебе не пришлось уезжать.
Он быстро качает головой.
— Я не хочу туда ехать.
— Почему?
Остин вытирает лицо.
— Потому что их там нет.
О, мое сердце может разбиться еще больше.
— Хочешь поехать к Шону?
Он поворачивается ко мне, в его заплаканных глазах впервые с тех пор, как он очнулся после операции, появилась надежда.
— Мы можем?
— Конечно, можете, — голос Шона наполняет комнату властью.
Я поворачиваюсь и смотрю на него, пока он идет к нам.
— Если твоя тетя не против.
Глаза Остина сияют.
— Я бы предпочел поехать к нему домой.
Я и сама думаю, что именно так бы ответила. В голове звучат мамины слова о том, что нужно доверять своему сердцу.
— Хорошо, но в какой-то момент нам придется вернуться. Например, когда Шон вернется во Флориду.
— Я знаю.
Шон кладет руку мне на плечо и сжимает.
— Мы разберемся с этим — вместе.
Я стараюсь не поддаваться эмоциям, но их невозможно игнорировать, поэтому я прислоняюсь головой к его груди и позволяю его силе наполнить меня. Он держит меня, и он не даст мне упасть.
Я провожу рукой по своему черному платью и снова вытираю глаза. Водостойкая тушь для ресниц — это просто ужас. Количество слез, которые я выплакала, могло бы заполнить океан.
— Я никогда больше не увижу своих родителей, — говорит Остин, глядя на гробы, стоящие над ямами.
Переживать это слишком тяжело. Я не могу избавить его от боли. Все, что я могу сделать — это держать его за руку и пытаться помочь ему справиться с этим. Прошлой ночью он заснул в моих объятиях, намочив мою футболку, когда плакал о моем брате. Мне ничего не оставалось делать, как обнять его и плакать вместе с ним. В какой-то момент пришел Шон, перенес Остина, а меня отнес в нашу кровать. Мы все знали, что сегодня будет тяжело, но это была мука.
Я зачесываю назад темно-каштановые волосы Остина.
— Они любили тебя. Очень сильно.
Он кивает.
— Я просто хочу вернуть их, но они ушли.
— Я знаю, что сейчас это тяжело, но мы никогда не позволим себе забыть, какими замечательными они были. Хорошо? Мы будем помнить, как нам было весело и как нам повезло, что мы любили их и были любимы ими.
Остин фыркнул.
— Я не хочу возвращаться домой, но я волнуюсь за животных.
Шон приседает так, что они оказываются лицом к лицу.
— Не хочешь привести свою лошадь в наш сарай? Она будет с Хэдли, и мы сможем лучше за ней присматривать?
— Да. Мне нужно, чтобы она знала, что не одинока.
В каждом слоге столько боли, что это подчеркивает его основную мысль. Он чувствует себя одиноким.
Я собираюсь что-то сказать, но Шон меня опережает.
— Никто не одинок в этом, приятель. У тебя есть тетя Девни, бабушка и дедушка, Хэдли, я и мои братья. Мы все здесь ради тебя, понимаешь?
Остин смотрит на меня с непролитыми слезами.
— Мы можем пойти домой?
— Да, конечно, можем.
Остин не хотел пользоваться своими костылями, поэтому Шон предложил на день стать его ногами. Клянусь, когда мне кажется, что я не могу любить этого человека еще сильнее, он делает что-то вроде того, что поднимает Остина на руки и несет его.
— Не хочешь зайти к нам сегодня? — спрашивает мама, когда мы садимся в машину.
— Нет, спасибо, бабушка.
— Хорошо, но ты скоро приедешь ко мне?
Ее глаза опухли, а нос покраснел. Это был тяжелый день для нее. Джаспер был ее старшим, а теперь его нет. Я отвечаю за него.
— Мы приедем в дом на Рождество, мама. Как всегда.
Я вижу, как дрожат ее губы, когда она кивает и обнимает моего отца.
— Тогда увидимся, — отвечает он.
Пока мы едем к дому Остина, Шон держит меня за руку, и они с Остином немного говорят о бейсболе. Весь день он находил способ быть моим якорем. Его рука была в моей, его рука обнимала меня, или его ладонь была прижата к моей спине. Я никогда не беспокоилась, потому что он был рядом. Как только мы припарковались, он нежно прижался ко мне и повернулся к Остину.
— Как насчет того, чтобы проверить лошадей и взять еще несколько вещей?
Остин смотрит в окно и вздыхает.
— Хорошо.
— Дев, ты можешь сходить за всем, что нужно Остину еще на несколько дней, пока я отведу его в конюшню?
Я улыбаюсь, благодарная за то, что он не будет ему мешать, и я смогу взять то, что нам нужно. Мальчики отправляются в сарай, а я вхожу в дом. Забавно, что дом становится домом благодаря людям, которые в нем живут. Место, где мы живем, определяется теми, с кем мы делим это пространство, и сейчас здесь пусто. Джаспер и Хейзел ушли, забрав с собой тепло и любовь, которые жили здесь. Я прохожу по дому, собирая посуду, оставленную на столе, и убирая ее в шкаф. Кое-что осталось без присмотра: почта, которая лежит в подставке, рюкзак Остина, оставшийся с зимних каникул. Я хватаю его, притягиваю к груди и опускаюсь на пол. Так много вещей, о которых я никогда не задумывалась. У него будет школа, а я понятия не имею, когда они возвращаются. Я не знаю, как зовут его учительницу и как с ней связаться. На стене передо мной висит семейная фотография, на которой они втроем. Моя невестка улыбается, и, клянусь, мне кажется, что она видит меня.