— Пожалуйста, малыш, — хнычу я, требуя, чтобы он снова прикоснулся ко мне.
Он стягивает с меня шорты и целует, спускаясь ниже.
— Сядь, — приказывает он. — Обопрись на локти и смотри на меня.
Я делаю, как он говорит, приподнимаюсь, когда он поднимает мои колени.
— Не своди с меня глаз, иначе я остановлюсь. Понятно?
Я киваю. Шон избавляет меня от неловкости и застенчивости. Я не стесняюсь, когда мы вместе. Я чувствую себя сильной и красивой… как будто я единственная женщина в мире, которую он хочет. Его сильные руки раздвигают мои колени, и я смотрю, как его язык лижет мой клитор. Мне хочется закрыть глаза, но не потому, что смотреть на это невероятно возбуждающе, а потому, что меня переполняет удовольствие. Но потребность в том, чтобы он продолжал, не дает мне этого сделать. Он наблюдает за тем, как я смотрю на него, и это так возбуждает, что я могу поджечь дом. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, когда он снова поднимает меня на гору. Он толкает меня выше, чем раньше. Каждый взмах его языка подталкивает меня вверх. Боже, я вижу это. Я стону, не сводя с него глаз, наблюдая, как он любит меня своим ртом. А потом это становится слишком, и я больше не могу сдерживаться. Каждая секунда кажется раем, и я никогда не хочу спускаться. Опустив голову на подушку, я задыхаюсь, чувствуя, как он входит в меня одним толчком.
Я открываю глаза, желая запомнить каждую секунду.
— Я люблю тебя, — говорю я ему.
— Повтори это еще раз.
— Я люблю тебя.
Он толкается глубже.
— Еще, — требует Шон.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты мне нужен. Я твоя!
Я произношу эти слова со всей силой своих эмоций. Это все правда. Я люблю его больше всего на свете. Он нужен мне так сильно, что я боюсь его потерять. Я его, и всегда буду его. Что бы ни случилось, это никогда не изменится. Его руки обхватывают мое лицо, а зеленые глаза умоляют. «Останься со мной».
Противоречие раздирает меня с такой силой, что становится больно. Моя голова воюет с моим сердцем. Я хочу остаться. Я хочу, чтобы он остался навсегда. Наша жизнь могла бы быть такой прекрасной, но страх кричит на меня, уговаривая не говорить. Я борюсь за слова… те, которые моя душа отчаянно просит меня сказать. Сказать ему, что я останусь рядом с ним и мы все решим. Он толкается сильнее, глубже, как будто знает, что должен вытащить это из меня. Это самая сильная связь с другим человеком, которую я когда-либо испытывала. Как будто наши тела говорят, а рты не могут. Шон переплетает наши пальцы, а затем тянется так, что моя рука оказывается прижатой к подушке над моей головой. Мы соприкасаемся от кончиков наших пальцев до кончиков пальцев ног. Он снова делает толчок, и я чувствую, как он умоляет меня дать ему ответ. Он борется за меня. За жизнь, которую мы хотим. Я открываю рот, чтобы сказать это, но ничего не выходит, и тогда я чувствую, как он распадается на части. Он кричит, когда кончает, а потом я чувствую, как он покидает меня.
Глава сорок первая
Шон
— Ну, вот и все, — говорит Девни, держа в руках коробку. Остин уже в машине, пристегнут и готов вернуться в свой дом.
— Похоже на то.
Она пинает грязь и тяжело вздыхает.
— Ты будешь заезжать?
Я бы перевернул весь мир, если бы думал, что это что-то изменит, но это не так. С моей стороны эгоистично просить ее переехать во Флориду, и я не стану этого делать. Мы могли бы попытаться сделать это на расстоянии, но мы знаем, что это не сработает. Ей и так будет тяжело, если она попытается устроить Остина здесь. Я не могу просить ее постоянно путешествовать, а мой график непреклонен.
— Я бы хотел, но не знаю…
— Должны ли мы?
Срыв в ее голосе разрывает мне душу.
— Я не это имел в виду. Я просто не хочу усложнять тебе жизнь.
— Я не думаю, что это возможно. Сейчас это абсолютная пытка.
— Мне тоже нелегко.
Она смотрит на машину и снова на меня.
— Ты мой лучший друг, Шон. Пожалуйста, скажи мне, что мы не разрушили двадцатилетнюю историю за несколько месяцев. Я не могу… Я не могу потерять тебя, а ты обещал, что не потеряю.
Я делаю шаг к ней, и моя рука перемещается к ее щеке, чтобы я мог погладить мягкую кожу большим пальцем.
— Ты никогда не потеряешь меня, но мне придется понять, как перестать любить тебя так.
— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь это сделать, — признается она.
— Может, и я не смогу.
По ее лицу катится слеза, и я вытираю ее.
— Не плачь, милая. Это правильно, как бы больно ни было. Ты должна думать об Остине, а я всегда буду делать то, что лучше для тебя.
Ее прекрасные глаза закрылись, и по ее лицу потекла еще одна струйка.
— Все, чего я хочу, — это бросить эту коробку и отдаться тебе. Я хочу умолять тебя остаться, хотя знаю, что ты не можешь.
Я сдвигаюсь, позволяя руке опуститься, пока мое сердце неумолимо колотится.
— Я могу перестать играть.
— Нет, — она качает головой. — Ни в коем случае, Шон Эрроувуд. Бейсбол — твой ребенок. Я не попрошу тебя прекратить играть по тем же причинам, по которым ты не попросишь меня оставить Остина.
— Бейсбол — это еще не все.
— Нет, но ты не готов отказаться от него.
— Я сделаю это ради тебя.
— Я не позволю тебе.
И на этом моя последняя «Аве Мария» заканчивается. Не говоря уже о том, что, если я нарушу контракт, это обойдется мне в миллионы долларов неустойки. Все это так хреново. Мой брат подходит к ней и берет коробку из ее рук.
— Я пойду поговорю с Остином, пока вы двое попрощаетесь.
Она смотрит на него с такой болью, что Джейкоб вздрагивает, прежде чем поцеловать ее в висок.
— Не торопись.
Нет никакого времени. В этом-то и проблема. У меня осталось несколько недель, прежде чем мое время закончится, как и все, что имеет значение в моей жизни. Мне придется уехать, и я чувствую, как сердце рвется из груди. Я люблю ее. Она — все хорошее в моем мире, и она уходит. Мой мир уже никогда не будет прежним.
— Я не знаю, как с тобой попрощаться.
Между нами нет преграды, и я подхожу ближе, притягивая ее к своей груди. Я крепко обнимаю ее, вдыхая мягкий аромат ее шампуня.
— Мы никогда не говорим «прощай».
Ее пальцы сжимаются, когда она прижимается ко мне.
— Спасибо.
— За что?
Медленно ее взгляд поднимается к моему.
— За то, что любишь меня.
— Я буду любить тебя вечно.
— И ты всегда будешь у меня.
Я киваю и ослабляю хватку. Я должен быть тем, кто делает то, что правильно. Один из нас должен быть сильным, хотя я ненавижу, что это должен быть я.
— Тебе стоит идти. Одному Богу известно, чему Джейкоб научит Остина.
Ее улыбка выглядит вымученной, но она кивает. Ее губы подрагивают, как будто она хочет что-то сказать, но я делаю шаг назад. Нет ничего, что могло бы облегчить ситуацию, и ничего, что мы уже не сказали. Мы любим друг друга, хотим друг друга, нуждаемся друг в друге, и все же мы не можем друг друга иметь. Когда мы приземлились вчера, мы знали, что это конец пути, а теперь я должен наблюдать, как она делает поворот.
Девни доходит до двери, открывает ее и еще раз оглядывается на меня. Она поднимает руку, чтобы помахать, прикрывает рот и исчезает. Я не слышу и не замечаю, как мой брат направляется ко мне. Я просто стою здесь и смотрю, как ее задние фонари исчезают на дороге.
Его рука ложится мне на плечо.
— Мне жаль, Шон.
— Это никогда не сработает.
— Не говори так.
— Вот почему я никогда не боролся за это раньше. Вот почему я, блядь, лгал и не позволял своим чувствам стать чем-то большим, чем дружба. Черт! Я знал, что это плохая идея… — я отпихиваю его руку от себя и иду на крыльцо. Я сижу там, надеясь, что машина снова появится.
Он сидит рядом со мной в кресле-качалке, тихий и одновременно чертовски громкий. Каждый раз, когда он смотрит на меня, я чувствую его разочарование.
— Что? — огрызаюсь я, когда снова ловлю его взгляд.
— Ты уверен, что все кончено? Вы никак не можете договориться?
— Да. Все кончено.
— Я не понимаю.
Я делаю тяжелый вдох через нос и смотрю на пыль, которая пытается осесть обратно.
— Я тоже.
На самом деле, я ничего не понимаю в жизни. Смерть моей матери была ужасной. Потом был наш дерьмовый отец, который избивал нас, убил двух человек и почти разрушил все наши жизни. Почему бы, черт возьми, не потерять девушку, которую я люблю? Что еще нужно на этом этапе?
— Она ушла, потому что Остин — ее сын? Я не понимаю.
— Это сложно.
Мы с Джейкобом всегда были близки. Я рассказывал ему обо всем, и он был для меня открытой книгой. Не знаю, может, это потому, что Деклан всегда казался намного старше, поэтому, когда я был с ним, я старался быть хладнокровнее и взрослее. Когда я был с Джейкобом, я был самим собой. Я мог быть спокойным, веселым и просто смеяться над жизнью. Коннор был самым младшим, и он смотрел на нас снизу вверх, поэтому мы командовали им. И, хотя он самый близкий мне человек, я не хочу ничего ему говорить. Я хочу кричать, швыряться вещами и уехать из этого дерьмового городка.
— Потом все уладиться.
— Ну почему я об этом не подумал? — язвительно спрашиваю я. — Я имею в виду… это просто охренительно. Я должен пойти и облегчить жизнь нам с Дев, потому что ты об этом упомянул. Итак, как изменить ситуацию и сделать ее лучше… Есть идеи, гений?
— Во-первых, ты можешь перестать быть мудаком и повзрослеть.
Я игнорирую его и откидываюсь на спинку кресла, двигаясь в такт своему разбитому сердцу. Боль — мой постоянный друг. Она напоминает мне, что все было по-настоящему, и я переживаю это.
После нескольких минут молчания Джейкоб снова заговорил.
— Остин был расстроен.
— Я тоже.
— Когда мы сидели в машине, он все время спрашивал, почему ты не можешь быть его отцом.
Я делаю глубокий вдох.
— Потому что я не заслуживаю этого ребенка.
— Ты сейчас тоже не заслуживаешь Девни. На самом деле, единственное, что ты должен получить — это удар кулаком в лицо.