— Все в порядке с Оливером? — спрашивает папа.
— Да. Он… он переезжает.
Мамины глаза встречаются с моими.
— Куда? Ты уезжаешь? Он сделал предложение?
О, это будет как удар кирпичом. Моя мать считает Оливера солнцем и звездами. Он был ее единственной надеждой избавиться от меня.
— Мы с Оливером расстались, мама.
— Прости?
— Пару недель назад мы расстались. Все было очень мирно, и нам лучше быть друзьями.
Папа немного сдвигается.
— Он тебя обидел?
— Конечно, нет, — быстро говорит мама. — Мы все знаем, кто здесь виноват. Это был твой шанс, Девни. Первый раз, когда ты обрела счастье после… после всех ошибок, которые ты совершила.
— Мы с Оливером не были счастливы.
Она вскидывает руки вверх.
— Как ты думаешь, что такое жизнь? Радуга и единороги? Вытащи свою голову из облаков, девочка! Таких мужчин, как Оливер Паркерсон, не так уж много.
Нет, не много. И Оливер заслуживает женщину, которая падет к его ногам. Та, которая не будет мечтать о единственном поцелуе, а в животе у нее будут порхать бабочки. Я не такая девушка. Я та, кто думает о нем как о теплом молоке — спокойном, стабильном и надежном. Это было привлекательно, и я была бы довольна этим, если бы после него не сделала глоток другого напитка. Тот, от которого по моим венам разлился огонь, а в груди заныло. Он был похож на тот, что я пробовала раньше, только тот, черт возьми, чуть не разрушил мою жизнь.
Папа наклоняется вперед и смотрит в лицо моей матери.
— Она уже не маленькая девочка. Девни совершала ошибки, но и мы не святые. Пришло время отпустить.
— Ошибки? Это то, что мы называем ее выбором? — моя мать вскакивает на ноги. — Да, я совершала ошибки, но я не та, которая спала с женатым профессором и имела дело с последствиями этого.
Наконец-то.
Наконец-то она произнесла эти чертовы слова.
— Да, я переспала со своим женатым профессором, мама. Какая же я позорная шлюха, да? А не то, что он воспользовался девятнадцатилетней девушкой, лгал мне, использовал меня, а потом бросил, верно? Это была моя вина. Это должна была быть я, потому что в твоих глазах я просто позор.
— Я учила тебя быть лучше! — кричит она, отворачиваясь от меня.
— Я была молода! Я поверила ему, и это я пострадала от всего этого!
— Лили, — говорит папа, но она не смотрит на него.
— Это не моя ошибка. Я сделала для нее все, что могла! Все головные боли, которые пережила наша семья из-за того, что она не смогла стать той девочкой, которую я вырастила.
Должно быть, у нее болит шея от того, что ей приходится смотреть так далеко вниз с пьедестала, на котором она восседает.
— Я и есть та девушка. Я верю во все ценности и убеждения, которые у меня всегда были. Я любила его и думала, что он любит меня. Он лгал мне, что женится. Он клялся, что бросит университет и женится на мне. Все это разорвало меня на части, но хуже всего было то, как ты относилась ко мне с тех пор. Я не гордилась тем, что сделала. Мне было стыдно и неприятно, но последние шесть лет после окончания колледжа ты заставляла меня переживать это снова. Я перешла в другой колледж. Я переехала подальше от него и своих ошибок. Почему ты просто не можешь понять мою сторону?
— Ты ведешь себя так, будто мы можем просто забыть обо всем этом.
— От чего, черт возьми, тебе пришлось страдать?
— Ложь! — кричит она.
Точно. То, что, заходя в церковь по воскресеньям, она должна притворяться, что я идеальный ребенок. Боже упаси.
— Ты думаешь, что у женщин, с которыми ты так тесно общаешься, нет скелетов в шкафу? Разве о прощении и принятии не говорится в проповедях, которые вы слушаете по утрам в воскресенье, пока вы все сидите и обсуждаете, как вы собираетесь спасать город?
Мама хмыкает и отводит взгляд.
Папа качает головой.
— Это должно прекратиться.
Мамины глаза встречаются с моими.
— Если ты хочешь получить прощение, ты должна искупить свои ошибки, а ты этого явно не сделала. Ты просто свалила всю вину на своего профессора, как будто ты тут ни при чем.
— Я не обвиняю только его! Я просто говорю о реальности. Я была чертовски замкнутым подростком, который отчаянно искал своего первого парня, а он обратил на меня внимание, заставил меня думать, что я особенная!
— Ты всегда была особенной, Девни, — говорит она с ноткой грусти. — Мы все это знали, но ты была так увлечена мальчиками Эрроувуд, бегая с ними, что не ходила на свидания.
Голубоглазая девчонка, покинувшая Шугарлоуф в семнадцать лет, не имела ни малейшего представления о мире. Я так привыкла к тому, что все происходит по правилам, а тут передо мной открылась совсем другая жизнь. Никто не говорил мне, что я хочу или не хочу делать. Я чувствовала себя свободной и живой. Передо мной открылись возможности, которые никогда не казались мне возможными, и мужчина, который никогда бы не посмотрел в мою сторону в Пенсильвании, осыпал меня вниманием. Кристофер был очарователен до невозможности, а я была доверчива до безобразия.
— Мы никогда не договоримся, мама. Ты никогда не перестанешь видеть во мне шлюху, а я никогда не прощу тебя за то, что ты этого не понимаешь.
Она отворачивается, проводя рукой по лицу.
— Я не думаю, что ты шлюха, — слышу я ее надломленный голос.
— Но, черт возьми, ты заставляешь меня чувствовать себя таковой.
Она качает головой, ее голос разносится по комнате.
— Неважно, женат он или нет, ты спала с профессором.
Когда она поворачивается, я вижу, что грусть сменилась отвращением, и все шансы на разговор, в котором мы могли бы найти общий язык, исчезли. Она продолжает.
— С мужчиной, который был близок к возрасту твоего отца. Это было неправильно. Ты знала, он знал, и колледж тоже. Я даже не могу представить, если бы ты поступила в местный колледж.
— Да, тогда позор был бы публичным, — говорю я со смехом.
— Это было достаточно публично, — мама трет глаза и вздыхает. — Ты могла бы начать все с чистого листа с Оливером. Он хороший человек, который смог не обращать внимания на твои проступки и любить тебя. А теперь что? Ты останешься в этом доме, пока мы не умрем, и будешь продолжать растрачивать свою жизнь впустую?
Я думаю о текущем положении дел, и оно не очень хорошее, но я ничего не трачу впустую. У меня есть хорошая работа, на которой я помогаю людям, друзья, которые меня поддерживают, и моя семья, которую я очень люблю, особенно племянника. Все не идеально, но моя мать продолжает все усугублять. Я так устала. Я покончила со всем этим.
— Я понимаю, что ты так считаешь, и я ухожу.
Отец делает шаг ко мне.
— Куда?
— Подальше отсюда, где меня явно не ждут.
Папин взгляд метался между мной и мамой.
— Что ты хочешь сказать?
— Я лучше стану бездомной и буду спать в своей машине, чем пройду через это. Мне жаль, что я разочаровала тебя, — я смотрю на маму, которая не поворачивается ко мне спиной.
— Мне жаль, что боль, которую ты испытала, была такой сильной. Не ты ее пережила, но что, черт возьми, я знаю? Я ухожу.
Я направляюсь в свою комнату, слезы текут по моему лицу, пока я собираю все, что могу, а затем убираюсь отсюда.
Глава восьмая
Девни
— Какова истина о стреле? — спрашиваю я себя, сидя в конце подъездной дорожки к дому Шона.
Я сижу здесь уже десять минут, пытаясь заставить слезы утихнуть, но они не останавливаются. Долгие годы я держала свое прошлое в бутылке, заставляя его не выходить наружу, но теперь все открыто. Я любила лжеца. Женатого, изменяющего, глупого лжеца.
Самое ужасное, что мне пришлось уйти из колледжа после того, как я предстала перед дисциплинарным советом, а с ним ничего не случилось. Его жена, вероятно, так и не узнала, его работа не была разрушена. Я никогда не рассказывала никому за пределами своей семьи и знаю, что, появившись в дверях Шона, не смогу ему солгать. Я думаю о его матери и о том, что она могла бы подумать. Правда? Я больше не знаю правды. Может, я и не была родной сестрой Эрроувудов, но у меня была своя поговорка.
— Мне не нужны никакие стрелы, — говорю я Шону, сидя на заднем сиденье его мотоцикла.
— Скажи это или я тебя выкину.
Я закатываю глаза. Он не посмеет, потому что я надеру ему задницу. Мне плевать, что я девушка, я его не боюсь.
— Ты сделаешь это и умрешь.
— Почему ты всегда такая надоедливая?
— Потому что ты это ненавидишь.
— Я сорву колышки, если ты не скажешь, и моя мама не даст тебе печенья.
Может, он так и сделает, а я люблю печенье, которое печет миссис Э. Она кладет в него побольше шоколадной стружки.
— Ладно, — скулю я. — Забудь о последней стреле, потому что только следующий выстрел имеет значение.
— Это было так сложно?
— Нет, но я не понимаю, почему ты хочешь, чтобы у меня была поговорка, как у тебя и твоих братьев.
— Потому что ты мой лучший друг, Девни.
— И ты мой. И всегда будешь им.
Шон оглядывается на меня через плечо.
— Хорошо. Мы никогда не оглядываемся назад.
Как бы мне хотелось, чтобы так и было. Мы были слишком молоды, чтобы понять, что прошлое определяет будущее. У каждого действия есть своя реакция, и, начав движение, его нелегко остановить. Я никогда не смогу полностью забыть те отношения. Теперь мне нужно найти способ идти вперед и забыть о последней ошибке.
Когда я паркую машину, Шон выходит из маленького белого домика, который выглядит так, будто ферма была создана вокруг него.
— Что случилось? — его голос полон беспокойства.
Я бросаюсь к нему, слезы текут сильнее, чем раньше. Его сильные руки обхватывают меня, и он крепко прижимает меня к себе. Сейчас я чувствую себя такой защищенной и в то же время такой уязвимой. Я не хочу рассказывать ему о Кристофере. Я не хочу произносить его имя, но Шон — мое безопасное место. Он не поступит так, как поступила моя семья, и я должна ему доверять. Нет, я хочу ему доверять.