[38].
При этом он допустил фундаментальную ошибку именно западный рабочий класс, воспитанный в обществе ярых индивидуалистов, мало способен на коллективный труд, как он пишет в своих работах о коммунизме. Западная цивилизация приучена думать в первую очередь о себе, в отличие от России, где общинная система издревле подразумевала коллективный труд. Почему революция в итоге победила именно у нас? Ведь были социалистические республики в Германии, Австрии и других странах Европы, но их сразу задавили. О своей приверженности коммунизму немецкие рабочие будут вспоминать, только попав к нам в плен, а до этого будут послушно выполнять приказы своего командования в надежде получить после войны у нас наделы и рабов.
– Я этого так не оставлю! Это уже прямой троцкизм!
– Как раз наоборот, это Троцкий все стремился к мировой революции, и для него Россия была лишь топливом для нее, при этом ему было плевать, что станет со страной и ее народом. В отличие от него, товарищ Сталин трезво смотрит на мир и потому строит коммунизм в отдельно взятой стране, поскольку отлично понимает, что лишь на реальном примере можно доказать всему миру жизнеспособность коммунистической идеи. Только на собственном примере мы сможем показать рабочим всего мира, что можно жить по-другому, а насильно коммунизм им не принести.
Еще минут десять я спорил с этим твердолобым ортодоксом, но все же настоял на своем, надавил своей должностью и приказал немедленно начать скрытую эвакуацию. При этом я нисколько не сомневался, что сразу же после совещания на меня в Москву ушли телеги доносов.
Двумя днями позже, Кремль, Москва
– Уймись Лева, Павлов все сделал правильно.
– Но его высказывания о Марксе!
– Ты сам читал все его работы или только «Капитал»? Павлов прав, Маркс был жутким русофобом, просто это не афишируется, чтобы не портить в глазах людей его облик. И про семьи комсостава он тоже прав, пусть командиры думают о своих бойцах, а не о своих семьях.
– Но война… Почему Павлов так уверен в ее начале?
– Чутье, все, что он мне предсказал о развитии событий в Европе, уже сбылось, да и немцы не просто так стягивают к нашей границе свои войска. Тебе все ясно? Павлова не трожь! Он за последние несколько лет столько сделал для страны и армии, как никто другой. Все, иди.
Раздраженный Мехлис вышел из кабинета Сталина. Павлов не понравился ему еще несколько лет назад, но повода для заведения на него дела не было, да и явная поддержка того Сталиным связывала ему руки, вот и теперь Сталин прямо дал понять, что лезть в дела Павлова и тем более трогать его – нельзя. Но ничего, он подождет, он умеет ждать.
Ничего этого я не знал, в оставшееся время носился по частям, проверяя их боеготовность и развертывание на рубежах будущей обороны. Вот так и наступил вечер субботы 21 июня 1941 года. Рано вечером я лег спать, приказав разбудить меня в час ночи, а также всем работникам штаба быть после 12 ночи на своих местах. Приказ о приведении всех войск в полную боевую готовность отдал еще в пятницу вечером. Согласно ему еще оставшиеся в своих расположениях войска ночью на субботу скрытно выводились в поле и занимали там оборону, а в местах расположения оставалась лишь хозобслуга, которая и имитировала для возможных наблюдателей нормальную жизнь частей.
В три часа ночи в штабе стали раздаваться многочисленные телефонные звонки от постов ВНОС о приближающемся шуме моторов. Началось! Не дожидаясь, пока немецкие самолеты пересекут нашу границу, по ВЧ связи позвонил в Москву Сталину. Он, как и я, не спал.
– Товарищ Сталин, это Павлов, думаю, началось, посты ВНОС докладывают о многочисленных шумах моторов в воздухе. В любом случае еще максимум полчаса, и будет все ясно.
– Товарищ Павлов, у вас все готово?
– Да, товарищ Сталин, все войска выведены на свои позиции и приведены в полную боевую готовность. В местах их постоянного расположения, технических парках, складах и аэродромах устроены засады для немецких самолетов.
– Хорошо, сразу сообщите, как начнется.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
Глава 8
22 июня 1941 года, штаб 3ОВО, Минск
Буквально минут через 10 после моего разговора со Сталиным по ВЧ, посыпались многочисленные телефонные сообщения о массовом переходе, вернее перелете, границ СССР немецкими самолетами. А еще минут 15 спустя и первые сообщения о бомбово-штурмовых ударах. Все они приходились на места расположения наших частей и в первую очередь – аэродромов.
В отличие от той истории, на этот раз немцы под массированным зенитным огнем бомбили пустышки, вместо техники и самолетов на земле были или их муляжи, или списанные машины. В это время наши истребители атаковали уже сами немецкие самолеты, одновременно с этим в воздух с замаскированных аэродромов поднимались и наши бомбардировщики. В первый налет немецкие бомбардировщики и штурмовики вылетели без истребительного прикрытия, так как, по замыслу немецких генералов, оно было не нужно. Все советские самолеты должны были в это время мирно стоять на своих аэродромах, а потому помешать немецким бомбардировкам никак не могли.
Пользуясь моментом отсутствия в воздухе немецких истребителей, вся бомбардировочная авиация ЗОВО, до последнего самолета, способного взять бомбу или эрэс, под прикрытием части истребителей двинулась к польской границе и спустя некоторое время после начала бомбардировок немцами нашей территории нанесла уже свой массированный бомбоштурмовой удар по приготовившимся к атаке немецким частям на линии государственной границы.
Одновременно с этим открыла огонь и наша полевая артиллерия, так как рисковать тяжелыми орудиями я не стал, все они были заранее оттянуты к местам долговременной обороны. Пускай Ф-22 и УСВ были не такими мощными, но и их фугасные снаряды могли натворить дел, а там, где были скопления пехоты, в ход пошли устаревшие шрапнельные, и немецкая пехота оказалась под железным дождем.
Но это было у границы, а пока жители Минска ранним утром воскресного дня были разбужены ревом сирен гражданской обороны. И хотя зенитчики и истребители отработали на отлично, ни одна немецкая бомба не взорвалась в городских пределах, но по общегородской системе вещания всем жителям города было велено спуститься в подвалы своих домов.
Под этот вой сирен, который врывался в кабинет, и состоялся мой второй разговор за сегодняшний день с товарищем Сталиным.
– Товарищ Сталин, немцы бомбят нашу территорию.
– Что у вас там за шум, товарищ Павлов?
– Это сирены гражданской обороны.
– Немцы бомбят Минск?
– Пытаются, сначала на подходе к городу их встретили наши истребители, а затем – орудия ПВО.
– Как общая обстановка?
– Пока еще мало данных, товарищ Сталин, все только началось, но немцы клюнули на нашу обманку, бомбят подготовленные для них объекты и несут потери.
– Большие?
– Пока не знаю, еще не докладывали, да и бомбежки пока продолжаются.
– Ваши ответные действия?
– Вся авиация округа, способная нести бомбы и эрэсы, в воздухе и по идее уже должна достичь границы. Их прикрывает часть истребителей, отбомбятся они без особых проблем, а вот на обратном пути их, скорее всего, перехватят обозленные немцы, вот тогда истребительное прикрытие и сработает. Кроме того, по разведданным, как только это начнется, наша полевая артиллерия должна нанести артиллерийский удар по местам скопления противника.
– Почему не тяжелая?
– Может не успеть отойти, она вся стянута к узлам обороны, там от нее будет больше толка.
– Как вы думаете, товарищ Павлов, может, это все же провокация?
– Нет, товарищ Сталин, это война, но возможен нюанс, если нам удастся сразу нанести немцам большой урон, то они могут выдать это, скажем, за бунт части генералитета, решившего самостоятельно объявить нам войну. Конечно, всем будет ясно, что это натуральное вранье, но в таком случае результат будет зависеть исключительно от того, как мы решим интерпретировать это событие.
– А как, по-вашему, сможем мы нанести им такой урон?
– Сможем, вот только проблема в том, что не быстро. На границе – определенно нет, противник продвинется на значительную территорию вглубь нашей земли, до укрепрайонов точно. Только там, на специально подготовленных позициях, заманив его в ловушку, мы сможем нанести свой удар.
– Я так понял, что у вас это уже подготовлено?
– Да, товарищ Сталин, все войска уже заняли свои позиции, полевые укрепления построены, артиллерия стянута, осталось только дождаться противника.
– Хорошо, товарищ Павлов, не буду вас отвлекать, но при любых изменениях обстановки сразу звоните.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
Разговор закончился, и я выдохнул. Больше всего я боялся, что Сталин категорически потребует полного недопущения немцев на нашу территорию, а это просто невозможно. Хотя сейчас наша армия в гораздо лучших условиях, чем это было в моей истории, и подготовка, и оснащение, и даже то, что война не застала ее мирно спящей в казармах, но все равно она пока еще не готова. Ей надо сначала закалиться в крови, в смертельных сражениях, прежде чем она станет армией образца 1945 года, способной легко смести любого противника на своем пути. Теперь оставалось только ждать сообщений с мест.
22 июня 1941 года, 6 часов утра, штаб группы армий «Центр»
Командующий группой армий «Центр», генерал-фельдмаршал Федор фон Бок был не в духе. Совсем не таким он ожидал увидеть начало этой войны. Они должны были нанести свой удар по ничего не ожидавшему противнику, но это, судя по последним данным, не получилось. В местах сосредоточения вражеской техники и сил авиацию ждала засада, туда были стянуты значительные силы русской ПВО, а кроме того, их встретили русские истребители, которые, по всем расчетам немецкого генерального штаба, должны были быть в этот момент на земле, на тех самых аэродромах, которые бомбили асы Геринга.