Чтобы продумать и сконструировать эту отчаянную авантюру – поездку по Японии без провожатых, минуя общепринятые туристские маршруты, - я, как на работу, целую неделю ходила улаживать дела в натуральное японское агентство в Сиэттле. Штат агентства составляли исключительно косоглазые, хорошо понимавшие свою родину - они сходу посоветовали мне не тратить время на Токио, город слишком модерновый и слишком людный, даже для Японии.
Сговориться с косоглазыми из Сиэттла было легко – они отлично владели английским, но я оценила это их умение только в Японии, где ни один встреченный мною японец по-английски не говорил и не понимал. Я не преувеличиваю – ни один! И даже молодые ребята из туристского агентства, обслуживавшего физическую конференцию в Сендае, могли понять мой простой вопрос, типа: «Сколько часов идет поезд из Киото в Токио?», только тщательно записав его иероглифами и добросовестно обсудив всем коллективом – их было четверо, три парня и девушка. С трудом осознав смысл моего вопроса, они все вчетвером медленно-медленно переводили на английский ответ, типа «Три с половиной часа», и выпускали с докладом девушку, как самую шуструю. И хоть была она шустрее парней, понять ее на слух было почти невозможно.
Вопросы о расписании поездов были для нас самыми актуальными, так как наши американские косоглазые уговорили меня купить страшно дорогой железнодорожный билет первого класса, настаивая на том, что во втором классе могут ездить только японцы. Сразу же по приезде, на вокзале Токийского аэропорта, в ожидании поезда, направляющегося в Сендай, я оценила ценность этого совета – увидев битком набитые бескондиционерные вагоны второго класса, я поняла, что круглоглазый фраер средних лет живым в этих вагонах не доедет даже до ближайшей станции.
Я очень быстро оценила человеколюбивые порядки вокзала Токийского аэропорта, где некоторые надписи были сделаны по-английски. С тех пор, как мы этот вокзал покинули и смело отправились без гида в японскую глубинку, латинские буквы я видела только на вывеске, украшавшей бесконечное число огромных серых зданий, щедро рассыпанных по всей стране. Здания были стандартные – серые бетонные параллелепипеды без окон, увенчанные одним и тем же непостижимым неоновым выкриком «ПОЧИНКО!».
Путешествуй я по Украине, я бы решила, что это неграмотно сформулированная реклама починочной мастерской, но что это слово значило в Японии, постигнуть было невозможно. В центре первого этажа зияла высокая, широко распахнутая дверь, почти ворота, через которые непрерывно струился людской поток: слева внутрь, справа - наружу.
Однажды, не в силах обуздать свое любопытство, мы, рискуя заблудиться и навсегда затеряться в японской толчее, выскочили из автобуса, остановившегося перед одним из таких зданий. Автобус укатил, а мы, робея, влились в косоглазый поток, текущий внутрь. Билетов у входа не продавали, так что мы свободно вступили в огромный сумрачный зал, размером с самолетный ангар, озаренный неоновым сиянием бесконечных рядов игровых автоматов. Мы прошли весь этаж, отметив, что почти все автоматы были заняты игроками, и поднялись на эскалаторе на второй этаж – он ничем не отличался от первого. Как не отличались от него залы третьего, четвертого и пятого этажей.
Бесчисленная армия молодых японцев – впрочем, может, не столько молодых, сколько моложавых, ведь на них возраст не виден до старости - исступленно двигала джойстики, вперив остро сфокусированные взгляды в переливчатые экраны. Потом нам объяснили, что компьютерные игры считаются одним из лучших способов снятия стресса, наравне с алкогольными напитками. Стресс у японцев – самый большой в мире, если судить по количеству ежедневных самоубийств на душу населения, по которому Япония занимает первое место. Так что имя «Починко», подсознательно прочитанное мною как название ремонтной фирмы, неожиданно приобрело реальный смысл – людской поток вносил внутрь здания надорвавшихся, а выносил наружу восстановленных после починки.
Но все это обнаружилось уже потом, когда мы, вволю настрадавшись от полного отсутствия контакта с местным населением, рады были любому знаку, не похожему на иероглиф. А в начале мы, поглядев на пассажиров второго класса, стиснутых телами соседей до невозможности упасть даже в обморок, радостно погрузились в свой привилегированный вагон первого класса и отбыли в сторону Сендая.
В вагоне было прохладно и пусто, тогда как за окном было людно и жарко - 34 градуса жары на фоне стопроцентной влажности. Потом люди рассеялись, и за оконным стеклом мимо нас помчалась настоящая Япония – сразу было видно, что это не Европа. Невысокие горы казались декорациями – они вежливо взбирались друг на друга ровными лесистыми ступенями, какие в моих представлениях способна создать из папье-маше рука человека, но уж никак не природа из подсобных материалов.
Столпившиеся вблизи железной дороги деревья тоже были мало похожи на настоящие – почти плоские купола их крон были широко распластаны и напоминали зонтики, но зонтики фальшивые. Потому что все быстро укорачивающиеся кверху ветки росли строго по линеечке перпендикулярно к стволу, а листики на ветках стояли дыбом, строго перпендикулярно к веткам, так что в результате каждое дерево казалось совершенно прозрачным, и не отбрасывало тени.
Потом деревья остались позади и началась долгая дорога через равнину. Поезд мчался мимо высоких темно-зеленых кустов, густо усеянных крупными белыми цветами, похожими на птиц. Пока я в них всматривалась, пытаясь понять, цветы они или птицы, некоторые цветы оказались птицами и взлетели, оставив остальных в недоумении колыхаться на ветвях.
А потом мы приехали в Сендай, в котором на первый взгляд не было ничего японского кроме жары, настолько тяжкой и влажной, что хотелось для передышки хоть на минуточку смотаться в Тель-Авив. Однако, как только мы вошли в свой номер в сендайском отеле, стало ясно, что мы в Японии. Его дизайн в своем стремлении к экономии пространства в точности соответствовал идее ночного горшка ручкой внутрь. Чтобы уместиться на кровати, ноги приходилось протиснуть под стол, - может, японцам это было не так тяжело, потому что в среднем они гораздо короче круглоглазых. То же можно сказать и про унитаз, засунутый под умывальную раковину, так что выпрямиться в туалете было невозможно.
В вестибюле отеля ни один клерк не понимал по-английски. И когда на экране телевизора возникла непрерывно повторяющаяся картинка идущего на Сендай тайфуна, не у кого было даже спросить, когда он свалится нам на голову. К счастью, информацию о тайфуне удалось извлечь на конференции из физиков-японцев, живших Америке только их английский можно было понять на слух. Не помогли громкие заявления некоторых европейских коллег, что мы, мол, иностранцы и юрисдикции тайфуна не подлежим, он все равно неумолимо пер на нас со страшной скоростью, громко завывая за окном и ломая испуганные деревья.
А потом, ни с того ни с сего, вдруг одумался и, сменив направление у самого входа в Сендай, пошел крушить бумажные стены домов в окрестных деревнях.
Назавтра во всю светило солнце, на улицах было тихо и чисто, сломанные деревья за ночь убрали, кучи сбитых веток и листьев увезли на свалку, и я осмелилась выйти на разведку. Понимая, что спросить дорогу мне вряд ли удастся, и больше всего боясь заблудиться, я судорожно сжимала в руке карту города с английскими названиями улиц. Вид этой карты, смятой моей испуганной ладонью, оказался необычайно сильной приманкой для прохожих - они устремлялись ко мне, как мотыльки на свечу. Узнавая знакомые улицы по рисунку карты, каждый доброхот старался объяснить мне что-то важное, а я никак не могла понять, куда же мне направить свои сбивчивые шаги.
Придя в отчаяние, я спрятала карту подальше от сострадательных туземцев, и самовольно отправилась куда глаза глядят. Сендай – город современный, никаких особо интересных храмов там не предполагалось, но я все же набрела на один – храм Риноджи, вмонтированный в лиственную благодать окружающего парка как драгоценный цветок в японский букет – икебана.
Пресытившись обилием красоты, поданной с подогревом в 34 градуса при стопроцентной влажности, я двинулась к центру города, рассчитывая на стандартизацию современной цивилизации – главное, нужно было найти какое-то убежище, облагодетельствованное кондиционером. И не ошиблась – через несколько кварталов я набрела на супермаркет.
Я, конечно, не сразу поняла, куда меня занесло, потому что картина была непривычная, и все надписи были сделаны иероглифами, но, оглядев обширное, хорошо охлажденное подземное пространство, я заключила, что передо мной супермаркет, хоть и японский.
Больше всего он был похож на кунсткамеру, потому что вместо привычных параллельных рядов полок, уставленных банками и пачками, просторный зал был заполнен низкими застекленными прилавками, экспонирующими невероятное разнообразие малосъедбных, на мой неразвитый европейский вкус, монстров, мелких и крупных, жаренных, сушенных и маринованных.
Чего только там не было! Кузнечики всех цветов и фасонов, зеленые, оранжевые, коричневые и красные, осьминоги, целиком и вразбивку, крабы, улитки, креветки, ракушки, пестрые рыбки, похожие на червей, и черви, похожие на рыбок. И все это предлагалось попробовать. Это было очевидно, потому что окружающие покупатели – а супермаркет был так же набит битком, как остальная Япония, - то и дело набирали в горсть очередное лакомство и вдумчиво жевали его или сосали, чтобы лучше оценить его достоинства. Одна продавщица долго кланялась мне, заманивая, так что я из вежливости подержала между пальцев щепотку жареных мух, но положить их в рот не решилась, а незаметно сунула в урну, чтобы не обидеть любезную женщину.
Молочных продуктов я не обнаружила, хлебного отдела тоже, только в дальнем, явно непочетном углу продавали микроскопические кусочки какого-то мяса. Зато маринованных овощей и водорослей было ползала. Некоторые из них я все же решилась попробовать, однако и они были не по мне - скользкие и обжигающе острые, они меня скорей отвратили, чем привлекли.