— Эмма! — вдруг с тревогой спросила Галя. — А он не может кнопок наесться? У тебя на столе были рассыпаны кнопки!
— Я убрала их. Ему все равно на стол не забраться. Не волнуйся. Он, наверное, спит где-нибудь, ведь он всегда засыпает в девять, а сейчас одиннадцатый час.
— Бедный малыш, — всхлипнула Галя, — я знаю, где он спит. Он спит в луже. И, наверное, простудится.
Мы задумались.
— Знаешь, что? Давай высадим дверь!
Мы встали спинами к двери и разом стукнулись в нее. На нас посыпалась штукатурка, но дверь не поддалась.
— Раз-два, взяли! — скомандовала Галя, и мы ударили снова. Опять полетело что-то белое, но дверь не шелохнулась.
— Безнадюга! — упавшим голосом сказала Галя.
— Мама, а как же я пойду в детский сад? — спросила Лялька.
— Вот что! — встала я решительно. — Халтурщика я беру на себя. Полезай в окно. Я тебя подсажу. Другого выхода нет. Смотри, уже скоро два часа, как мы тут сидим.
Галя тоскливо посмотрела наверх.
— А как же спускаться?
— Обвяжешь раму полотенцем и спустишься.
— Может быть, ты полезешь? — робко предложила Галя.
— Галочка, — сказала я мягко, — не дури. Если даже ты меня выдержишь, я же не пролезу в один пролет. Надо выбивать всю раму…
Галя сбросила с себя узкую юбку, взяла в зубы полотенце, в руки ковш и полезла на табурет. Оттуда, держась одной рукой за крюк от зеркала, она взгромоздилась мне на плечи.
— Погоди, не бей, — сказала я, — я прикрою голову твоей юбкой, а то на меня посыплются осколки. Лялька! Встань в тот угол и отвернись лицом к стене. Тетя Галя будет бить стекла, и на тебя посыплются осколки.
— Мамочка, я буду стоять в углу тихо-тихо, но я не хочу отворачиваться. Мне очень интересно посмотреть, как тетя Галя будет бить стекла. Я никогда не видела.
— Немедленно повернись! — закричала я. — Я тебя сейчас так нашлепаю, что ты своих не узнаешь!
Раздался треск стекла и звон осколков, упавших за стенкой. Подтянувшись, Галя перекинула ноги в дыру, завязала полотенце и спрыгнула туда.
— Наконец-то! — вздохнула я и сняла юбку с головы.
— Эмма! — раздалось из-за стенки.
У меня екнуло сердце.
— В чем дело?
— Эмма, — тихо повторила Галя, — уборная тоже заперта. Оттуда. Ведь дверь отходит, и ты сама ее сегодня закрыла на задвижку…
Мы помолчали. Капала вода. Лялька начала хныкать.
— Давай назад, — предложила я, — все-таки втроем веселее.
— Интересно, кто же меня здесь подсадит, — задумчиво сказала Галя.
Я взяла Ляльку на руки. И она начала засыпать у меня на плече.
— Пожалуй, инженеру Щукину было лучше, — раздалось из-за стенки. — Он, во всяком случае, не был отрезан от мира. Ему могли помочь. Одеть, накормить…
— Благодарю за классические примеры, — отозвалась я.
— Эмма! — позвала Галя. — Попробуй кричать в вентиляционную трубу. Я где-то читала, что по ней хорошо разносятся звуковые волны.
Я встала на табурет и начала кричать в черные дырочки:
— Соседи! Помогите! Откройте! Спасите!
— Не кричи «спасите!». «Спасите» кричат, когда кому-то плохо. Кричи «горим!» Горим — это всем плохо, и им тоже будет плохо!
— Соседи! — с удвоенной силой закричала я. — Горим! Спасите! Горим!
— Возьми ведро, — раздалось из окошка.
— Еще что? — огрызнулась я. — Ведь не горим же мы на самом деле!
— Дура! Кричи в ведро. Гульче будет.
Я взяла ведро, поднесла его к вентиляционной трубе, засунула туда голову и заорала снова. Получалось гульче. Звуковые волны рвали стены.
— Мама! — захныкала Лялька. — Мне страшно!
— Сядь на табуретку, прикройся халатиком и спи. Спи, маленькая, спи, моя ласковая… Соседи, горим! Двадцать шестая квартира горит! Спасите! Спи, Ляленька, спи. Баю, баюшки, баю, не ложися на краю… Караул, горим!
— Бей в ведро! — скомандовала Галя.
Я стала бить в ведро и орать еще сильнее. Галя в соседнем помещении била туфлей по унитазу в ритме танца с саблями и тоже что-то орала. Лялька ревела в голос. Звуковые волны летели в вентиляционную трубу. С трудом расслышали мы из-за входной двери слабый звонок.
Мы разом стихли.
— Откройте! — послышался мужской голос с площадки. Никогда не слышала такого приятного голоса.
— Это вы откройте! — заорали мы хором.
За дверью стихло.
— Он уйдет! Не уходите! — взвизгнула я и сорвала голос. — Скажи им, пускай попросят ключ от восемнадцатой квартиры, он открывает нашу дверь, — прошипела я в разбитое окошко, стоя на ванной.
— Возьмите ключ от восемнадцатой! — звонко закричала Галя.
— Где у вас горит? — спросили из-за двери.
— У нас не горит, — выкрикнула Галя, — то есть, горит, но не сильно… Одним словом — ломайте дверь!
Раздались несколько тяжелых ударов и треск взламываемой двери.
— Эмма! Быстро! Юбку! — крикнула Галя.
Я перекинула ей юбку.
В коридоре послышался шум от множества ног. Двери распахнулись, и мы вышли. В прихожей и в коридоре толпились люди. Впереди стояли незнакомые парни с красными повязками на рукавах. Из-за их спин выглядывали соседи. Дворничиха тетя Маша в белом фартуке таращила на нас глаза. В открытую дверь входили все новые люди.
— Где горит? — спросил старший дружинник с черной бородкой.
— Нас заперли, — просипела я, держа сонную Ляльку за руку.
— Сережа, беги, позвони ноль один. Скажи — ошибка. Быстро! — сказал старший. — Так кто нахулиганил?
— Вот кто, — сказала Галя, вынося из комнаты Игорешку. Он спал у нее на руках, завернутый в синее байковое одеяло.
— Вот этот? — протянул бородатый и оглянулся на своих. — А ходить он умеет?
— Конечно, умеет, — обиделась Лялька. — И ходить, и бегать, и задвижку закрывать.
— Пошли, ребята, — сказал бородатый. — Все в порядке, граждане. Спокойной ночи!
Под окном раздалась сирена пожарной машины…
Ленинград, июнь 1963 г.
Колька
Нас трое на лугу: хозяйская корова Белянка, Колька — соседский дачник — и я.
Кольке четыре года. У него круглая светлая головенка, серые лукавые глаза и лупящийся от загара нос. Он весь украшен воинскими шрамами: на руке ссадина, коленка темнеет свежим кровоподтеком, когда он улыбается, то видно, что не хватает двух передних зубов.
Встает он рано. Красная Колькина тюбетейка мелькает то за домом, то в саду. У него много дел. Прямо со своего трехколесного велосипеда он залезает по стремянке на крышу сарая и оттуда дразнит Рекса. Потом гоняет кур. Позавчера он сунул хозяйского кота в бочку, вкопанную под умывальником, и на даче разразился скандал, когда мокрый и злой, распространяя зловоние, кот влетел в хозяйскую половину и прыгнул на пикейное покрывало. Кольке здорово влетело за это от матери, и его басовитый рев разносился по всей даче.
Каждое утро Колькин нос прилипает к стеклу нашей веранды и произносится неизменная фраза:
— Дядя Лева, выходите гулять!
Я выхожу со складным стулом и пластилином в руках и направляюсь к калитке. Колька немедленно атакует меня:
— Дядя Лева, вы вышли гулять?
— Да.
— А это что?
— Это складной стул.
— Он раскладается?
— Да.
— А вы куда?
— Я пойду лепить Белянку. Пойдем со мной!
— Пойдем. А вы мне на стуле дадите посидеть? А можно я его понесу?
Я даю ему стул, и мы идем на широкую зеленую лужайку за дачами, где, привязанная к колышку, пасется Белянка — большая холмогорка. Светло-коричневые пятна раскиданы прихотливым узором на ее крутых боках, породистая морда абсолютно белая, и только левое ухо, как бы случайно, залито коричневым. Белянка лениво пощипывает траву и медленно описывает большие круги по лужайке вокруг столбика.
Я усаживаюсь немного поодаль и начинаю лепить. Колька пристально смотрит на корову. Видимо, моя модель внушает ему опасения.
— Дядя Лева! А мама не позволяет подходить к Белянке…
— А мы и не будем подходить. Мы будем тут сидеть и лепить. За тот камень не ходи.
Пауза. Колька думает.
— А если она на нас полезет?
— Ну так нас же двое! Я с тобой не боюсь!
Он медленно поворачивает ко мне голову — во взоре и в оттопыренной нижней губе изумление. Потом переводит взгляд на Белянку. Силы врага устрашающи.
— Я ей как дам по морде! — говорит он не очень уверенно.
— Как же ты дашь ей по морде?
— А кирпичом! — кровожадно говорит Колька. — По морде!.. У них морда, у коров и у лошадев.
На лужайке тепло, светло и зелено. Трава пахнет сладко и как-то особо, по-летнему. Белянка хорошо позирует, она медлительна и ленива, красивые карие глаза ее то косятся на нас, то закрываются белыми ресницами от мух. Она жует и дремлет.
Колька между тем вооружается. Он натаскал и сложил около моих ног целый арсенал: кучу щепок, обломки кирпича, камешки. Притащив откуда-то ржавую проволоку, Колька машет ею над головой, рассекая воздух, и вызывающе кричит в сторону Белянки. Помахивая хвостом, она поворачивается задом.
Между тем проволочный каркасик у меня в руках постепенно обрастает пластилином. Появляется тело Белянки, ноги, морда. Маленькая коровка быстро набирает объем. Солнце ярко освещает мою натуру, бабочки гоняются друг за другом, теплый ветерок приятно дует в спину.
Колька — весь внимание. Щербатый рот его открыт. В грязных кулаках зажато по камню.
— Дядя Лева, это вы Белянку хочете вылепить? — вежливо спрашивает он.
— Белянку.
— И рога сделаете?
— И рога.
— И хвост?
— И хвост.
— А где же у нее подойник?
— Какой подойник?
Колька озабоченно смотрит на пластилиновую корову, потом на живую, потом на меня.
— А вот тут! — Колька тыкает пальцем в брюхо пластилиновой коровы.
— Колька, это называется вымя! Я его обязательно вылеплю.
В это время на луг неторопливо выходит черная коза. Направление Колькиных мыслей моментально меняется.
— Дядя Лева, а кто сильнее — корова или коза?
— Корова.
— А корова может козу съесть?