мак кропил огоньками траву.
И сказал проводник: «Господин! Я — еврей,
и, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
это все, что осталося нам».
Я спросил: «На цветы?» И услышал в ответ:
Господин! Это праотцев след.
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
красным маком восходит она.
Я впервые слышал эти стихи, и нарастающий с каждым словом интерес вдруг обернулся для меня ясным временным мостом между Маккавеями и Буниным, между Буниным и собой…
А на стенке в простой деревянной рамке алели мои маки, такие же прекрасные, как и две тысячи лет тому назад…
Притча о березе
Росла береза на краю елового леса.
И была эта береза так широка и раскидиста, что отдельные ее ветки аж в глубину еловника забрались.
И так они там привыкли и так прижились, что себя березовыми почитать перестали, а стали считать себя хвойного происхождения. Елки над ними посмеивались, но не мешали им так думать. Иногда даже милостью своей дарили — каплями смолы уроненными награждали, а березовые веточки те капли с жадностью ловили и на себя вешали — чтобы хвоей пахнуть.
Только начался однажды буран.
Зашевелил, раскидал он еловые ветки. Расшумелись, раскачались лапы еловые, стали больно толкать да колоть березовые веточки… — Вон отсюда! Без вас плохо!
Заплакали, зашелестели березовые веточки: Куда же мы? Мы же хорошие! Мы же елочки! Вон — и хвоей пахнем…
Да не верили им тяжелые зеленые лапы, толкали и ломали попрежнему. Кого поломали, а кого и оставили.
Буран тем временем и прошел.
Начали оставшиеся березки-веточки думать: как быть? Что делать? И порешили — надо, дескать, от березы отломаться, да к елке прилепиться. Тогда все ладно будет. И иголочки у нас может быть вырастут. Сказано — сделано. Стали они выкручиваться, да выламываться. Обломились у основания и на землю упали. Там им и конец пришел.
Береза подумала: Жаль. У меня на три веточки меньше стало. Подумала и забыла.
А елки вообще ничего не заметили и продолжали шуметь своими зелеными широкими лапами.