Я и не жил. Я думал о ней. Я понимал, что я ее не переделаю. Звонить ей не буду. Да пошла она! И так далее.
Через две недели я встретил ее в баре. Она была со своим оператором. Кроме них двоих за столом сидели еще два незнакомых мне парня.
Она увидела меня и как ни в чем не бывало крикнула:
– Иди к нам! У нас есть еще одно место.
Я взял свой кофе, сок, пятьдесят граммов метаксы, подошел к их столу и сказал:
– Я в гареме не уживаюсь. – И пошел в угол комнаты.
Сижу, пью свой кофе. Естественно, слежу за ней. Они попили, поели. Потом все мужики ушли. Она встала и направилась ко мне. Села за мой столик.
Я сказал:
– Я тебя сюда не звал.
– Выслушай меня.
– Не хочу с тобой разговаривать.
– Пожалуйста, не кричи, на нас обращают внимание.
Интересно, куда же делась ее гордость? Я ей хамлю в открытую, а она продолжает сидеть. Интересные существа – женщины. Никогда, никогда мне вас до конца не понять.
– Пошла отсюда! – уже совсем по-хамски говорю я. Мне терять уже нечего.
– Давай поговорим. Я ничего не сделала плохого.
– Оказывается, ничего! – возмущаюсь я. – Ты позоришь меня постоянно. Ты меня предаешь на каждом шагу. Я знать тебя больше не хочу. Уходи!
Она встает и уходит. На нас со всех сторон смотрят. Представляю себе эту картину. Красавица, гордая и необыкновенная, что-то лепечет этому уроду, а он просто хамит и прогоняет ее.
И такие мысли еще приходят мне в голову. Наверное, я тоже в какой-то степени артист, если все время вижу себя со стороны.
Вот и снова разошлись. Я хожу по Останкинскому телецентру и все время встречаю ее. Она постоянно со своим усатым оператором. Абсолютно ясно, что он по уши в нее влюблен. Они вместе работают над сюжетами. Однажды я сидел в нижнем баре, пил свою метаксу, запивал кофе. Она сидела за соседним столиком, кося глазом в мою сторону. Мы едва поздоровались. Она сидит одна. Я сижу один. Вдруг вбегает этот ее оператор, подскакивает к ней, перепуган, извиняется за опоздание. Она очень не любит, когда к ней опаздывают. Садится. Она уже взяла ему кофе. Они что-то бурно обсуждают. Все как когда-то у нас. Только маленькая деталь: вместо меня – он. А я сижу за соседним столом. И не могу понять – люблю ли я ее. Почему-то в душе моей нет боли. Хотя, казалось бы, я должен страдать. Но поскольку все делается у меня на глазах, открыто, не так больно. А может, я уже достиг того болевого порога, когда дальше некуда. И надеяться не на что. Мне все время вспоминается история Манон Леско. Ах, как хочется сделать из этой истории мюзикл. Он будет самым современным мюзиклом. Потому что за сотни лет не изменилось ничего. Жива она – Манон Леско. И жив кавалер Де Грие. В том или ином виде. Хотя и она не Манон, и я не кавалер. Ой, не кавалер. У нее своя жизнь, у меня своя. Я уже ничего от нее не хочу и никакого зла ей не желаю.
Я понимаю, что этот оператор ей помогает. Он ей для чего-то нужен. Он там где-то по пути к ее дому живет. А если чего-то в нем не хватает, она дофантазирует. Он ее еще и домой отвозит. А я мавр, маврушка, который сделал свое дело и может отдыхать.
Однако проходит еще пара недель.
Я в плохом настроении, а оно у меня сейчас почти все время плохое, вхожу все в тот же нижний бар. В конце очереди стоит оператор, за ним Татьяна. Мы уже, кажется, и не здороваемся. Так, едва замечаем друг друга. Чужие люди. У них обоих какой-то удрученный вид. Я встаю последним за Татьяной. Вдруг этот оператор, он высокий, симпатичный парень, поворачивается ко мне и через ее голову спрашивает:
– А почему вы со мной не здороваетесь?
И тут я срываюсь:
– А вы кто – мой друг, знакомый, родственник? Я даже не знаю, как вас зовут.
– Сережа, – говорит он мне.
– Вася, – говорю я ему и замолкаю. Мне становится стыдно. С чего это я на него набросился? Что он сделал мне плохого? Он мне не нравится только лишь тем, что он рядом с ней. Но он же не виноват, что влюбился.
Я стою, весь в ярости, перевожу глаза на ее лицо и вижу, как по щеке ее бледной катится слеза. Одна, потом вторая.
– В чем дело? – не выдерживаю я.
– Помоги мне, – говорит она. – Мне так плохо.
– Пойдем, – говорю я ей, беру за руку, и мы уходим из бара. Надо было видеть лицо этого оператора. Нет, лучше не надо. Не надо было видеть этого лица.
Я и не оглядывался, ведь некоторое время назад я был в его положении. Мне даже жалко его стало.
Мы с Татьяной вышли из бара, сели за столик в соседнем буфете. Я сел напротив нее. Взял ее руки в свои. И началось.
– Они меня ненавидят. Они готовы меня сожрать. Они все делают мне назло. – Это о ее группе, где она работает уже в штате. С карьерой актрисы уже все закончено.
Я сижу, слушаю, держу ее руки в своих. Потом говорю, что она сама ведет себя неправильно, высокомерно. Она должна понимать, что она красивее окружающих ее женщин. И вызывает этим раздражение. Она не оставляет им шансов на успех у мужчин. Она должна вести себя скромно. Не тянуть одеяло на себя. Она здесь работает, а не ищет ухажеров. Если ее кто-то не любит, значит, она неправильно себя ведет. Надо разговаривать с людьми. Она тебя терпеть не может, а ты сделай для нее что-то хорошее. Похвали ее платье, прическу, ну и так далее.
Я говорю, глажу ее руки. И вижу, как на щеках ее выступает румянец, слезы давно высохли, глаза ожили. Лицо ее становится снова родным и близким.
– Спасибо тебе, – говорит она, совсем уже успокоившись.
– Теперь это твой парень? – спрашиваю я.
– Нет, мы просто с ним работаем.
– У тебя с ним любовь?
– Какая любовь, о чем ты говоришь? Один раз целовались в машине, вот и вся любовь.
У меня такое ощущение, что для нее поцелуй ничего не значит, что-то вроде рукопожатия. Впрочем, сейчас это не только у нее.
– Я так понимаю, что он должен тебе в чем-то помогать?
– Я тоже так вначале думала, а теперь вижу, что никакого веса у нас в компании он не имеет.
Бедный парень – попал хуже меня.
– Зачем же все это нужно?
– Работаем вместе – вот и все.
– А где же наш красавец-артист?
– Я его почти совсем не вижу. Только когда кто-нибудь из его друзей зовет в театр на премьеру, вот тогда и встречаю.
– Бьется ретивое?
– Ни капли, другая жизнь.
– Ладно, – говорю я, – иди к своему оператору, а то неудобно.
– Спасибо тебе, – опять благодарит она и, уходя, добавляет: – Я по тебе скучаю.
– Я по тебе тоже, – вырывается у меня.
Вот так мы и живем. Она продолжает встречаться с оператором, но я уже не ревную. Я понимаю, что шансов у него никаких.
Потом наступает Новый год. Мы празднуем его в Доме актера. У нас за столом человек десять. Я с другой девушкой. Я вижу вдалеке Татьяну. Она в другой компании. И какой-то незнакомый амбал все время танцует с ней. Мы только издали смотрим друг на друга. Только издали.
Через несколько дней случайно встретились в «Останкино», она меня спрашивает:
– Ну как Новый год?
– Нормально, – говорю я.
– А мне показалось, что у вас было не слишком весело.
– Это тебе только показалось. А что за амбал с тобой отплясывал?
– Это друг директора ресторана. Я дружу с его дочкой. Они меня и пригласили. А с тобой кто был?
– Девушка, с которой я встречаюсь.
– Симпатичная.
– А ты красивая.
– А что толку? – говорит она.
– А как твой артист поживает?
– Он болен. Я ездила к нему в больницу.
– Ты его до сих пор любишь?
– Нет. У него другая женщина. Я приехала в больницу, а она там. Но все равно он очень обрадовался.
– Что ж тут удивительного: человек болен, ты его навестила.
– Мне пришлось уйти. Я знаю, это его постоянная женщина. Может быть, уже жена.
– И какая она?
– Никакая. Совершенно обычная.
На лице ее было написано недоумение. Она – красавица, за которой ухлестывают все, стоит ей только захотеть, а он почему-то выбрал ту – никакую. Совершенно обычную.
– Значит, – сказал я ей, – у нее есть какие-то свои достоинства. Красавицы у него уже были. Наверное, ему с этой женщиной спокойнее и надежнее.
– Наверное, – сказала она раздраженно. И это раздражение передалось мне.
– А потом, я думаю, у него сработал инстинкт самосохранения. Он, в отличие от меня, почувствовал опасность и не влюбился в тебя. С тобой ведь только так и можно. Все время убегая от тебя.
– Ну и беги отсюда, – вспыхнула она.
– Уже в пути, – ответил я.
И мы разбежались.
Изредка мы с Таней виделись, иногда пили кофе. Она по-прежнему жаловалась на всех и на все. Вечно ее затирают, недооценивают. Иногда я видел ее с оператором, но, судя по их лицам, разговор шел только о работе.
Время от времени она рассказывала об очередном влюбленном в нее миллионере, предлагавшем снять ей квартиру, и, естественно, с полным обеспечением, но она на это не шла.
Муж продолжал ее третировать, поскольку жил в той же квартире. Он не давал ни копейки и по ночам поедал из холодильника все запасы съестного. И все время провоцировал Татьяну на скандал.
– Я вижу, что он очень хочет меня ударить, но я не подаю ни малейшего повода.
А то вдруг этот бывший муж пропадал куда-то месяца на два, и она уже думала, что он наконец-то нашел кого-то, но он снова возвращался, еще более агрессивный.
Так они и жили.
И я жил своей, не очень интересной жизнью. Встречался с разными женщинами, милыми и симпатичными. Это были ни к чему не обязывающие встречи. Ни в кого из этих женщин я не влюблялся. Мог появиться раз в две недели. Мы ехали куда-нибудь в ресторан, ужинали, потом занимались сексом, потом я делал какие-то подарки, и все довольны. Одна женщина, прелестная, полная, светлая, улыбчивая, когда я спросил ее: «Ты хочешь и дальше со мной встречаться?» – ответила: «Кто же не хочет праздника?»
Мне эти слова очень понравились. Я старался делать праздник в каждое наше свидание. Звали ее Лариса. Однажды мы поехали на дачу к одному моему знакомому грузину. На террасе сидела компания красавцев-грузин. Они встретили нас как родных. Говорили тосты и за меня, и за Ларису, и за ее родителей, которые создали такое чудо, как Лариса. Чего только они не наговорили! Лариса сидела с пылающими щеками. Хороша, глаз не оторвешь.