– Приехали, – сказал водитель. – Над дверью найдешь звоночек. Нажми три раза: дзинь-дзинь-дзинь, и останешься доволен.
Я слишком устал, чтобы размышлять о нестандартном оформлении фасада гостиницы, подошел к двери и, как велел водитель, позвонил. Прошло немного времени, и где-то сверху вспыхнула замаскированная лампочка, освещая меня с головы до ног, а затем раздался щелчок электрического замка. Я зашел внутрь и оказался в узком коридоре с арочным потолком. Под ногами пружинил ворсистый ковер. На стенах висели макраме с искусственными цветами и овальные картины с изображением обнаженных натур, выполненные в стиле раннего кубизма. Навстречу мне из ярко освещенного холла вышла увядающая женщина, на лице которой при некотором воображении можно было угадать былую красоту.
– Добрый вечер, – очень приятным голосом произнесла она, остановившись передо мной ближе, чем следовало бы сделать трезвой женщине перед незнакомым мужчиной. – Я очень рада, что ты выбрал для отдыха наше уютное гнездышко. Проходи, чувствуй себя как дома.
Женщина отошла к стене, освобождая проход, и я прошествовал в холл. Он был обставлен со вкусом и дорого. Глаз радовали кожаный диван, фонтанчик с вращающейся мельницей, аквариум с золотыми рыбками и четыре девушки в предельно коротких юбках, которые улыбались мне, как старому знакомому. Их тонкие ножки в туфельках каким-то образом занимали все свободное пространство холла, и от такого количества оголенных конечностей у меня даже зарябило в глазах, будто бы я оказался на складе галантерейного магазина, заваленного гипсовыми ногами в чулках. Все красотки поздоровались со мной мяукающими, как у вьетнамцев, голосами; одна из них, с широким, как у лягушонка, ротиком, тотчас сняла с моей головы бейсболку, а другая, едва не наступив мне каблуком на ногу, предложила немедленно выпить с ней на брудершафт шампанского.
Я с опозданием понял, что я и девушки по-разному понимаем слова «спать» и «отдыхать», и в эту гостиницу мужчины приезжают вовсе не для того, чтобы как следует выспаться. Но отступать было поздно и, главное, некуда.
– У нас все номера по сто долларов, – сказала хозяйка гостиницы. – Остальные услуги оплачиваются дополнительно.
Последнюю фразу она произнесла тихим и томным шепотом и при этом сладко зажмурилась, как сытая кошка, которую погладили по голове. Я кивнул и полез в карман за бумажником. Сейчас зайду в номер, мечтал я, закроюсь на замок, приму душ и лягу спать. И попрошу не беспокоить. В конце концов, никто меня здесь насиловать не станет.
– Ты в сауну сразу пойдешь или после шампанского? – спросила хозяйка, приняв деньги. Она как-то странно взяла стодолларовую купюру: за оба уголка, приподняв до уровня своего подбородка. Получалось, что на меня смотрит и американский президент, будто хочет приободрить: мол, дуй в сауну, чувак, не робей, там тебе на сто пудов понравится!
– А разве в номере нет душа? – удивился я.
– Душ, конечно, есть, – в свою очередь удивилась хозяйка. – Но-о-о-о…
Она не успела ничего добавить, так как я решительно повернулся и пошел по коридору к номеру, громко объявляя:
– Мне ничего не надо. Я хочу спать. До утра меня не беспокоить! – И повторил сакраментальную фразу на трех языках, чтобы девочкам было понятнее: – Ноу дистарб! Нихт цу бойнрухиген! Не па деранже!
Мысли об Ирине не выходили из моей головы, и осознание страданий близкого мне человека начисто вышибло из моего тела тягу к плотским удовольствиям. Даже самые милые и красивые девушки способны были сейчас вызвать во мне только раздражение и обиду на несправедливость: Ирина тоже красивая и милая, но страдает неизвестно за что, а они щеголяют передо мной, демонстрируя свои длинные ноги, и думают о деньгах.
Номер был средней паршивости с узкой эксплуатационной направленностью. Душ, туалет и крохотная комнатушка, от стены до стены занятая двуспальной кроватью. Ни тумбочек, ни шкафов, ни телевизора. Впрочем, меня все устраивало и, стоя под тугими струями душа, я чувствовал себя едва ли не на вершине счастья. Засыпать я начал, когда вытирался, и плохо помню, как добрался до кровати.
…Выползание из глубокого сна было мучительным, сродни тому дискомфорту, как если бы нас из теплого дома нагишом выгоняли на мороз. Я еще кувыркался в синем небе на головокружительной высоте среди облаков, похожих на воздушные шары, но уже слышал доносящийся откуда-то извне стук, и он отвлекал меня от воздушных пируэтов, заставлял прислушиваться, думать о нем. В конце концов я ощутил себя лежащим на кровати под одеялом и в полной темноте.
Ага, я в гостинице. Ночь. Утром я должен проверить почту… В дверь кто-то негромко скребся.
– Миленький, открой одинокой кошечке, пожалуйста, – донесся до меня тоненький голосок, настолько тоненький, что он без труда пролетел сквозь замочную скважину.
Я рывком сел на кровати, пытаясь привести в порядок мысли. Ну, разве можно так быстро выходить из глубокого сна? Мысли растрепаны, сон и явь перемешаны. До дверного замка можно было дотянуться, не вставая с кровати. Из слабо освещенного коридора мне в номер хлынул приглушенный розовый свет. Треугольный луч тотчас разлегся на полу, словно малиновая собака, которую впустили в дом. На пороге стояла девица с ротиком, как у лягушонка. Она прижимала к груди крохотный, расшитый золотыми нитками ридикюльчик и часто моргала глазками.
– Ну? – спросил я не очень вежливо, зевая и почесывая растительность на груди.
– Мне очень холодно, – промяукал лягушонок, впиваясь безгрешным взглядом мне в глаза.
– И мне тоже, – добавила еще одна девица, выглядывая из-за дверного косяка, и качнула головой, показывая, какие у нее красивые кудри.
– Что, сразу обеим? – уточнил я.
– Ага, – хором кивнули девицы.
– Попросите у хозяйки теплые одеяла, – посоветовал я и бережно, чтобы не сломать ножки девицам, закрыл дверь.
Не успел я прилечь, стук раздался снова.
– Эй, подруги! – прикрикнул я, подтягивая край одеяла к подбородку. – Кончай стучать! Вы все мне очень нравитесь, но завтра у меня тяжелый день.
Зря я вступил с ними в переговоры!
– А мы недолго, – пообещали девушки какими-то сдавленными голосами. Наверное, они прижимались губами к щели между дверью и косяком. – Мы немножечко с тобой погреемся и уйдем. Неужели у тебя сердечко не дрогнет и ты не впустишь нас к себе?
Я лег на бок и положил на голову вторую подушку. Сон одолевал меня. Глаза закрывались сами собой. Мое дыхание становилось ровным и спокойным. Вокруг меня уже начали прорисовываться облака, плывущие по лазурному небу, как все вдруг в одночасье куда-то рухнуло и нервы завибрировали от громкого и требовательного стука. Я метнулся к двери и распахнул ее. На пороге стояли уже три девицы. Третья, только что пришедшая на помощь, со свежим напором шагнула ко мне.
– Какой мужчинка! – певучим голосом произнесла она и протянула к моей щеке свою узкую ладошку с необыкновенно длинными, разрисованными цветочками ногтями. Я схватил ее за запястье.
– Вот что, девчонки, – сказал я сердито. – Оставьте меня в покое. Я ничего не хочу, понимаете?
– Это тебе только так кажется, – уверенно возразил лягушонок. – Очень даже захочешь. Давай поспорим?
– Вам дать денег, чтобы вы оставили меня в покое?
Свежая девица ахнула, прищурила глазки и покачала головой:
– Ты просто лапочка! Но покой стоит в три раза дороже.
– Я умру, если не поглажу его грудь! – страдальчески произнесла кудрявая.
– Умрешь, – подтвердил я. – Потому что женщина должна приносить мужчине радость. А вы меня сейчас только раздражаете! – Я подумал и добавил фразу, которая, по моему мнению, должна была их здорово напугать: – Если вы не отвяжетесь, то потеряете меня навсегда как стабильного клиента.
Я сам не знал, что имел в виду под термином «стабильный клиент». Наверное, со стороны эти ночные разборки выглядели комично. Голый детина держал оборону, подпирая плечом дверь, а к нему в номер ломились три путаны. Можно было бы, конечно, отдать себя им на растерзание, чтобы отработали и быстрее отвалили, но я был по натуре человеком упрямым, к тому же привык слов на ветер не бросать. Если отказал – то баста! Умру, но буду до конца стоять на своем. К тому же я считал полезным время от времени проверять свою стойкость перед сильнейшим человеческим искушением. В этом плане мы с Ириной были очень похожи.
Воспоминание об Ирине придало мне решительности, и я закрыл дверь. Природа не схалтурила, постаралась, вылепливая этих девиц, думал я, снова погружаясь в сон. С таким качественным генофондом надо безостановочно плодить красивых и здоровых детей. А они уже посинели от противозачаточных таблеток. Это все равно что плодородный чернозем закатывать асфальтом. А во всем мы, мужики, виноваты. Делаем спрос, а предложение за ним – как эхо, не заставляет себя долго ждать.
Не успел я мысленно раскаяться за вину мужской половины человечества, как этажом выше, прямо надо мной, начало что-то ритмично скрипеть. Минутой позже в резонанс вошел мой потолок с люстрой, и вся комната стала содрогаться и гулко стонать. Не помогла подушка, которой я накрыл голову. Минуты три или пять, думал я, набираясь терпения. Если, конечно, он трезвый.
Оказалось, ни три, ни пять, ни двадцать пять. Все содрогалось и ходило ходуном уже полчаса. Сон у меня как рукой сняло. Я поднял с пола свои кроссовки и запустил их в потолок. Жаль, не оказалось рядом гранатомета «муха». Завернувшись в простыню, я стоял посреди кровати, отягощенный мрачными мыслями, словно Юлий Цезарь в белой тоге. Тут жрицы любви опять стали скрестись и стучаться в дверь. Я обратил внимание на узкую щель между ее нижним краем и полом: из нее, как из принтера, выползали цветные фотографии с изображением моих милых дев, раздетых до упора: лягушонок сидел на кресле, закинув ногу за ногу, и ее тело по цвету и фактуре напоминало эдамский сыр; кудрявенькая повернулась к объективу задней филейной частью и опустилась на четвереньки, словно хотела поиграть в лошадку; третья девица лежала на смятой постели, воссоздавая образ рембрандтовской Данаи, правда, зачем-то держала в руке сигарету.