Дацыка аж передернуло от такой манеры общения, и он со злостью переломил о колено ту палку, которой разбил мне бровь.
– Сюсюкай с ним, заигрывай, белобрысый дурак, – мстительно пробормотал он, кидая сушняк в костер. – Смотри только, чтобы он не перегрыз тебе сонную артерию.
Лера вернулась с зеленой матерчатой сумочкой на «молнии».
– Я уже сказала ей, что Вацура здесь, – объявила она.
Дацык нервно дернул головой.
– А тебя кто-нибудь просил об этом?
– Не дергайся, – сказал мне Альбинос, прижимая ватный тампон, смоченный чем-то пахучим, к моей брови.
Я не чувствовал ни боли, ни прикосновений. Мои чувства, словно хор, поющий по нотам классика, воссоздавали и проигрывали во мне чужие переживания. Переживания Ирины… Она плачет от счастья, покусывая губы? Она схватилась за ржавую решетку, прижалась к ней лбом и вглядывается в темноту? Или торопливо расчесывает спутавшиеся волосы, пытается дрожащей рукой подкрасить губы, отряхивает платье… Нет, костюм… А в чем она была, когда ее похитили? Здесь холодно, вместе с ночью в ущелье скатился с гор стылый холод. Догадался ли кто-нибудь дать ей теплую одежду? Или моя несчастная Ирина кутается в какое-нибудь рваное одеяло, давно оставленное здесь туристами? Сдержаться бы мне, не показать подонку Дацыку своей слабости.
– Сойдет! – удовлетворенно произнес Альбинос, отойдя от меня на шаг и любуясь моим лицом. – Тем более там темно. Можно отводить.
И он занялся Мурашом. Дацык поиграл пистолетом перед моими глазами. Он мне напоминал туриста в зоопарке, которому разрешили зайти в клетку со львом. Все говорят, что это совершенно безопасно, ибо лев сыт и ленив, но у туриста на этот счет свое собственное мнение, и вот он тянет время, топчется у клетки, и отказаться стыдно, и войти страшновато.
– Имей в виду, скотина, – предупредил он. – У меня нервы фиговые. Сделаешь резкое движение – стреляю без предупреждения.
– Да веди же! – крикнул я.
– Ладно, ладно! – приструнил меня Дацык и посветил мне фонариком в глаза. – Не повышай голоса! Топай вперед, куда свет фонарика, туда и ты. Как Иван-царевич за клубочком. Понял?
Я пошел в горку, с каждым шагом быстрее и быстрее. Представляю, как тяжело сейчас Ирине, от которой ничего не зависело. Я мог побежать, сократив время ожидания на несколько секунд, она же не могла ничего. Ее боль терзала меня, и я в самом деле побежал, но Дацык сразу завизжал:
– Медленнее, скотина!
Это хорошо, что он крикнул. Может, Ирина услышала и поняла, что я уже рядом. Желтое пятно света, сжимаясь и вытягиваясь, как кальмар, скользило по траве и камням на полшага впереди меня. Мой союзник, моя путевая звезда. Хочется забыть, что с фонариком в руке за мной идет Дацык, что световое пятно управляется его рукой… Темно, хоть глаз выколи. Но вот впереди замерцал тусклый свет. Маленький светящийся прямоугольник. Окно? Теперь я смотрел только на этот маячок. Мне уже мерещился милый профиль Ирины, стоящей у окна. Лишь бы Дацык оставил нас наедине! Нам надо столько сказать друг другу!.. Хижина все ближе. Я уже различал ее продавленную покатую крышу, залитую лунным светом. Кто-то из спасателей ночевал в ней. Там вполне сносные условия. Кажется, есть нары, полки для продуктов, стол и табуретки. И ржавая буржуйка, на которой мы каждый вечер сушили насквозь промокшие сапоги… Я представил, как Ирина растапливает ее колючими ветками терновника, как отогревает замерзшие руки, как смотрит в огонь и думает обо мне, о том, что связывало нас уже столько лет…
От волнения у меня пересохло в горле. Все, пришел. Вот он, конец необыкновенно долгого и жестокого пути. Я оперся руками о шершавую каменную кладку хижины. Какой-то неизвестный романтик не поленился притащить сюда мешок цемента, замесить раствор и возвести каменные стены. Не знал, что его творение когда-то станет тюрьмой для милой, нежной, удивительно доброй женщины…
– Ирина, я здесь! – крикнул я, но голос предательски дрогнул.
Никто не отозвался. Или стены не пропускали звука, или Ирина просто не в силах была ответить. Вот дверь. К ней прибиты «ушки» для замка, новенькие, еще в смазке. Но замка нет, в «ушки» продет изогнутый кусок арматуры.
– Не торопись, успеешь, – проворчал Дацык и ткнул мне в спину стволом пистолета. – Отойди на три шага!
Я подчинился. Теперь я был готов на все, лишь бы не отдалять свидание с Ириной. Больше нет сил ждать. Слова покаяния, которые я собирался произнести, уже обжигали мне губы. Я виноват в том, что она оказалась здесь. Это я заточил ее сюда, в каменный сарай; это я отдал ее в руки убийце; это я по собственной воле ломал, корежил, крошил и растирал хрупкую, как китайский фарфор, жизнь Ирины. Виноват, бесконечно виноват…
Дацык вынул скобу из «ушек», попятился от двери и великодушно позволил:
– Заползай, скотина!
Я рванул на себя скрипучую дверь, пригнулся и переступил порог. Дверь тотчас захлопнулась за мной. Я задыхался, будто меня долго держали под водой и вот наконец позволили вынырнуть. Свеча на лампадке под закопченным потолком, потрескивая, плакала горячими слезами. Пламя заволновалось, и по стенам поползли тени. Сумрачная, мрачная комнатка. Нары. Стол. Буржуйка… Из темноты на меня смотрели кричащие глаза. Фигура женщины была неподвижной, таящей в себе взрывную силу, как в заведенной пружине. Я сделал шаг вперед. В первое мгновение мне показалось, что Ирина избита, отчего глаза заплыли, как у Мураша, и лицо измождено, и губы высохли так, что уже невозможно воспользоваться губной помадой, ибо нечего красить…
Я сделал еще шаг, схватил ее за плечи и потянул на себя, к свету умирающей свечи… От непередаваемого ужаса у меня заледенело сердце. Я подумал, что вдруг сошел с ума и уже не в состоянии узнать Ирину…
Передо мной стояла другая женщина.
Глава 32БЕГОМ ОТ ЛЯГУШЕК
Сам не знаю, зачем я схватил ее за горло.
– Ирина где? – зашипел я, подталкивая онемевшую женщину к стене. – Где?! Ирина?!
Оттолкнул ее, кинулся к нарам, сорвал постель, заглянул под стол, непонятно для чего сметая на пол чашки и банки с кофе и чаем. Мне хотелось крушить все подряд. Я сам себе напоминал гранату, у которой сначала выдернули чеку, а потом вдруг решили вставить ее обратно. За кретина меня держат? Шутить надо мной вздумали?
Я повернулся, задев головой свечку. Горячий парафин выплеснулся мне на голову. Сарай был слишком тесен для меня. Что-то еще с грохотом полетело на пол. Женщина завизжала и забилась в угол. Наперсточники ублюдочные! Кинули меня, как последнего лоха. Запустили в клетку ко льву свору обезьян, вооруженных бананами… Удар кулаком по столу. На нем подпрыгнул чайник, звякнула ложка в стакане.
– Я тебя сейчас придушу! – предупредил я женщину и двинулся на нее, потому как она осталась единственным предметом, на котором я еще не разряжал свою ярость.
– Ненормальный! – завопила она, прикрываясь какой-то тряпкой – то ли полотенцем, то ли майкой. – Я и есть Ирина! Не узнаешь, что ли?
От моего свирепого дыхания задрожали ее волосы, выжженные перекисью и уже почерневшие у корней. Бледные узкие губы, невыразительные глаза, веснушки на щеках, как рыжие лесные муравьи. Похожа на куклу Барби, которой уже отыграли свое да забросили на дачный чердак, и вот она там пролежала пару лет… Вот теперь я вспомнил ее. Конечно, это она, конопатая! Та самая амбициозная мадам, зацикленная на замужестве, которую я имел несчастье пригласить к себе домой сразу после прилета из Беслана.
– А-а-а! – протянул я. – Значит, это ты здесь с ними? И когда только успела снюхаться? Ирина где? Моя Ирина где?
– Да что ты на меня орешь? Не знаю я никакой твоей Ирины! И тебя знать не хочу! Откуда ты тут взялся?
Я вскинул руку и помахал пальцем перед самым носом женщины.
– Вот что! Ты мне не ври! Ты глаза не прячь! Я из тебя все равно всю правду вытряхну. Что вы с ней сделали? Куда вы ее упрятали?
– О, боже мой! – завыла женщина. – Что ты от меня хочешь? Никого никуда я не прятала! Меня саму сюда упрятали! Я не знаю, какая тебе еще Ирина нужна!
– Врешь ведь? – с надеждой спросил я и снова схватил конопатую за плечи. – Ну, пожалуйста, скажи, что врешь. Признайся. Умоляю тебя.
Женщина отрицательно покрутила головой, закрыла лицо руками и тихо заскулила. Я с силой оторвал ее ладони и заглянул ей в глаза. Она плакала, всхлипывала и со страхом, как на психически больного, смотрела на меня.
– Не вру я. Не вру…
– Значит, ты тоже Ирина?
– Я не «тоже Ирина». Я просто Ирина. Ирина Тучкина.
– Ладно. Дальше! Как ты здесь оказалась?
– Помнишь, как мы после аэропорта приехали к тебе? – тихим и нежным голосом, каким разговаривают с детьми, спросила она. – Пили коньяк и закусывали виноградом. Наверное, мы друг друга неправильно поняли, я обиделась и ушла. Помнишь? И только вышла на улицу, как ко мне подъехал Альбинос.
– А-а-а, все-таки Альбинос! – крикнул я.
– Но тогда я еще не знала, как его зовут! – тоже повысила голос женщина. – Тогда он был для меня просто высоким красивым молодым человеком, который как-то сразу вызвал доверие. Спросил, куда мне надо. Я села в машину, вся в слезах, ничего не понимаю, а он вместо того, чтобы отвезти меня домой, поехал в аэропорт, взял два билета до Минвод, и мы полетели…
– А на хрена ты дала ему свой паспорт?
– Да ничего я ему не давала, он сам взял! И еще угрожал, что голову отвинтит, если я пикну…
– А где в это время была моя Ирина?
– К-к-какая Ирина? – заикаясь спросила женщина, вытирая ладонями слезы.
– Моя! Ирина Гусарова, сотрудница частного детективного агентства, моя подчиненная, моя любовница, жена, друг, брат…
– Какой еще брат? – дрожащим голосом уточнила женщина. – Никого с нами больше не было. Только я и Альбинос. Потом в Минводах он взял машину и привез меня сюда. Посадил под замок и сказал, что если я буду хорошо себя вести, то он скоро меня отпустит да еще денег даст…
– Денег даст! – взвился я. – А теперь подробнее: за какие такие услуги он пообещал тебе денег?