Ник Шимански передал демозапись Эми Нику Годвину. На ней была написанная Эми песня «Oestrogenius» – шестиминутное стихотворение с плохим гитарным аккомпанементом. Но от ее голоса у него пошли мурашки. Когда они пригласили Эми побеседовать, она впорхнула в комнату со своей небольшой гитарой, порвала струну и отказалась перед ними играть. К счастью, они пригласили ее еще раз, и она все же исполнила песню. А когда они спросили ее о планах на будущее, Эми ответила: «Да не знаю – петь, наверное. Или стать официанткой на роликах?» Ох, Эми.
Формальная встреча с Brilliant 19 состоялась лишь в начале лета 2001 года. Митчелл все больше присутствовал в ее жизни и помнит, как Ник Годвин пригласил нас на ужин, чтобы обсудить перспективы Эми. Я лишь слегка припоминаю, что нас приглашали в офис Brilliant 19, который находился напротив Баттерси-Парка на южном берегу Темзы. Там нас представили обоим Никам, и они стали говорить о потенциале Эми и о плюсах заключения контракта. Ни я, ни Митчелл понятия не имели, о чем они говорят. Они не предлагали контракт на запись, только возможный менеджерский контракт.
Эми была несовершеннолетней, ей было всего 17, и я сильно сомневалась. Куда это ее приведет? Есть ли у нее шансы пробиться в такой перенасыщенной индустрии? Да и за саму Эми. Проблема была в том, что я видела в ней лишь ребенка. Моего ребенка. Я знала, что у нее есть талант и желание, но я также осознавала, что ей не хватает зрелости для такого большого шага. Она была мудра не по годам, и это заметно по ее текстам, но она не умела оборачивать эту мудрость в пользу себе. Более того, я знала о том безрассудстве, с которым она прошла через школьные годы, и волновалась, что она психанет и уйдет в саморазрушительный загул, если что-то пойдет не по плану.
Brilliant 19 убедили нас, что позаботятся о ее музыкальных и деловых интересах, но я не знала, даст ли это Эми желанное моральное удовлетворение. Чуть позже мы с Митчеллом обсудили предложение. Нам казалось, что Эми нужно продолжить учебу, что ей нужно встать на ноги, а уже потом что-то подписывать. Мы не хотели сделать Эми звездой и не заставляли ее подписывать контракт – совсем наоборот. Мы с Митчеллом были лишь заверителями. Именно Эми настояла на том, что этот путь – для нее. Эми не волновала деловая часть сделки или продажи. Она просто хотела писать песни, исполнять их и быть признанной как музыкант. Именно этим она измеряла успех.
Последующие несколько месяцев мы обсуждали контракт Эми, который был окончательно подписан Brilliant 19 в июне 2001 года. Контракт заключался на четыре года, в течение которых компания контролировала всю ее активность в индустрии развлечений, включая не только музыку, но и появления на ТВ, радио или личные инициативы, а также получала стандартные 20 % от всех доходов.
В течение четырех месяцев – начиная с октября 2001-го – она получила 6000 фунтов, выплаченных частями, – я хранила их для нее в Национальном банке Эбби. Деньги выплачивались за счет ее будущего заработка, однако они позволили ей уйти с новой работы в World Entertainment News Network (WENN) – новостном онлайн-агентстве, которым владел отец ее подруги Джульетт Джонатан Эшби. После увольнения из кэмденских магазинчиков она начала углубляться в шоу-бизнес в качестве журналиста. Однако вскоре выяснилось, что новостником ей не быть. Платили ей, кажется, не много, да и сама работа была Эми не по душе – она ненавидела все, что имело строгую иерархическую структуру и подразумевало ежедневные походы в офис. Но во время работы в WENN она познакомилась с коллегой-журналистом Крисом Тейлором. Эми сама сделала первый шаг, и они начали встречаться. Именно расставание с ним вдохновило Эми на создание большинства песен для первого альбома, Frank.
До этого Эми не особо интересовали отношения. Я с трудом припоминаю мальчика по имени Мэтт, который иногда появлялся в доме на Гринсайд-Клоуз, и знаю, что в Кэмдене у нее были друзья постарше. Как и многие девочки-подростки, она утаивала от меня интимную сторону своей жизни. Она никогда не рассказывала мне подробности, даже если я спрашивала.
Крис был на семь лет старше Эми, я виделась с ним всего пару раз. Это был ее первый настоящий парень. Эми моментально становилась одержима всем, что видела. Мне казалось, что ей следует быть осторожной и с отношениями. Крис был тихим и спокойным, слишком изнеженным парнем, так что Эми постоянно за ним присматривала. Она была главной в отношениях – это противоречило ее желанию иметь сильного парня, «мужчину». В общем, Крис не удовлетворял ее фантазии о настоящем мужчине, и это ее расстраивало. Расставание было его инициативой, но казалось, что Эми это ничуть не задело.
Наверное, все изменилось, когда они разговаривали о чем-то в ее комнате на Гилдаун-авеню. Я не слышала, как кто-то входил или выходил, но чуть позже Эми крикнула: «Мам, можешь отвезти меня к Крису?» Она сидела на полу в гостиной, собирая все его вещи и подарки в старую коробку из-под обуви, которую собиралась ему отдать. Как и многие мамы, я подрабатывала личным шофером Эми, что забавно: ее отец сдавал специальный экзамен и был реальным таксистом.
Я подвезла Эми до района с многоквартирными домами в Холлоуэе, где жил Крис. Она позвонила консьержу, и дверь подъезда открылась. Эми не было буквально пять минут, а вернулась она уже без коробки. «Окей, мам, поехали», – сказала она, запрыгнув на переднее сиденье. Вот и все.
Эми рассказывала эту историю в одном из своих ранних радиоинтервью. Она легла в основу песни «Take The Box», написанную уже после подписания контракта на запись в 2002 году и вышедшую вторым синглом с ее дебютного альбома. Эми утверждала, что приехала к Крису на черном такси и вручила ему коробку. Ну что за выдумки! Ясное дело, буржуазная поп-дива не могла признаться, что к Крису она приехала на мамином «Ниссане Черри», который ждал ее у обочины с заведенным двигателем.
Ник Годвин и Ник Шимански, казалось, быстро уловили суть Эми. Ей платили за то, что она развивает свой талант. Сюда входило создание песен и записи в студии. Кроме того, Эми вечно опаздывала в студию, а по приходе бродила туда-сюда без дела или занималась чем-то другим. Если ей нужно было явиться вовремя, а она задерживалась, ее менеджер звонил Синтии. Они сообразили, что бабушка была единственным человеком, который мог управлять Эми. Синтия много раз указывала ей верный путь.
В конце концов было решено: если Эми не идет в студию, то студия пойдет к Эми. Однажды днем грузовик с музыкальной аппаратурой появился около нашего дома на Гилдаун-авеню. Люди начали выгружать все в синюю комнату Эми. Там были микрофоны, магнитофоны, различное оборудование для записи и куча коробок. Так они пытались заставить ее работать над свежим материалом и выдать демозаписи, которые могли бы заинтересовать лейбл. Оборудование установили в углу комнаты. Знала ли я, что кто-то приедет? Конечно, нет. «Ой, это просто знакомые ребята, мам. Они заносят кое-что ко мне в комнату». Но даже гора аппаратуры в комнате не смогла заставить Эми работать усерднее. Лучше всего у нее получалось писать спонтанно, без дедлайнов и без дышащих в затылок людей с лейбла. Эми и Джульетт часами просиживали в комнате, но писала Эми лишь тогда, когда никто на нее не давил.
Летом 2001 года, когда Эми сконцентрировалась на музыке, мы с Тони решили поехать на отдых в Италию. Во время сборов я чувствовала себя морально уставшей, но физически была в порядке. Двумя годами ранее я начала посещать психотерапевта Джеки Льюис, которого мне порекомендовала моя подруга Пенни. Признать то, что я не радуюсь жизни, стало для меня важным шагом. Мои отношения с Тони продолжались, но в них определенно чего-то не хватало, хотя мы и пробыли вместе еще семь лет. Управляться с Эми и иметь полноценную работу было сложно, и мне стало трудно отделять важное от мелочей. Я не из тех, кто спокойно признается в эмоциональной слабости, но за те годы внутри столько всего накопилось, что я сбилась с пути и как мать, и как личность.
Иметь друзей, которым можно выговориться, – это чудесно. Как и занятия йогой, которой я до сих пор занимаюсь по четвергам. Если честно, то тогда йога стала для меня настоящей отдушиной. Каждую неделю ровно на час я вновь ощущала себя спокойным и более уравновешенным человеком, пока трудности Эми продолжали виться вокруг меня. Тогда именно Джеки поработала со мной и помогла осознать, что я должна отступить и передать Эми бразды правления собственным поведением.
Когда Эми подписала контракт с Brilliant 19, она словно успокоилась. Казалось, она наконец нашла свое место. Я ослабила хватку. Это было даже труднее, чем вечно волноваться за нее. Проще сказать, чем сделать. Тогда я еще не знала, что через несколько месяцев мое собственное выживание будет зависеть от расслабления.
Как только мы с Тони сели на самолет в Лутоне, чтобы отправиться в Неаполь, я почувствовала неладное. Тогда кругом гулял кишечный вирус, и я провела три часа полета в обнимку с унитазом лайнера. После приземления мне понадобилась помощь, чтобы спуститься по трапу, потому что у меня кружилась голова и я едва держалась на ногах. Должно быть, это вирус. Но этот вирус мучал меня все десять дней отдыха.
В день нашей экскурсии в Помпеи я так ослабла, что не могла есть. Весь день я делала вид, что все нормально, но мне было плохо и я не чувствовала вкус еды. Возвращение в Англию стало большим облегчением. Но и тут мне понадобилась помощь, чтобы выстоять очередь в автобус. У меня начались постоянные пульсирующие головные боли, а через пару дней, уже на Гилдаун-авеню, я потеряла сознание в гостиной. Внезапно мои ноги стали ватными и я почувствовала, как мои конечности потянуло вниз. Когда я очнулась, мое сердце стучало, словно сумасшедшее. Что это, черт возьми, было?
Я записалась на прием к своему врачу на утро 11 сентября. Есть дни, которые я вспоминаю, словно отрывки из фильма ужасов. Тот день был именно таким – из-за атаки на Всемирный торговый центр. В утренних новостях показывали, как дым клубами валил из башен-близнецов. Казалось нереальным, что подобная трагедия произошла в Нью-Йорке, в городе, где я родилась, который был мне дорог. Я ехала на прием, слушая радио, и не отрывалась от новостей. Люди на улицах и в коридорах операционных только об этом и говорили. Я отчетливо помню шок и помеш