Вскоре после передозировки Эми я впервые поговорила с прессой. Моя наивность не знала границ. Журналисты нашли меня через нашу синагогу. Один из них связался со мной: его отец тоже был местным прихожанином, так что мой телефон пошел по рукам без разрешения. Митчелл отлично управлялся с журналистами, но я была другой. Теперь и моя уединенная жизнь подходила к концу.
Тот случай был не первым и не последним, однако я по сей день не знаю, зачем решила впустить журналистов в свою жизнь. Эми всегда говорила мне: «Ты не должна с ними говорить, мам», – но их подход здорово подкупал. «Возможно, это поможет что-то изменить», – сказал мне один репортер. Люди частенько говорили, что моя беседа с прессой поможет другим семьям справиться с зависимыми детьми. Наша семья искала решение проблем Эми, и теперь я понимаю, что это делало меня легкой добычей. Если существовал хоть маленький шанс вразумить Эми и изменить ее жизнь, то какая мать не схватилась бы за него? В конце концов я решила, что мне нечего терять.
Я не сразу осознала, что мы стали такой же кормушкой для таблоидов, как и Эми. Когда я принимала то решение, вокруг меня не было пиарщиков и советчиков. Их нет и сейчас. Тогда я чувствовала себя бессильной перед медиа. Я не взяла денег за первую статью. Вместо этого я попросила их внести пожертвование в Общество рассеянного склероза. Я решила, что кто-то должен получить выгоду.
Два журналиста пришли в мою квартиру в Хай-Барнет. Стены украшали платиновые пластинки Эми, на полках стояли ее награды. Было странно: с одной стороны, я гордилась ее достижениями, а с другой – я беседовала о проблемах, которые могут ее убить. Удивительно разные эмоции.
Первый материал вышел в Daily Mail, и я, открыв газету, ужаснулась, когда увидела на страницах наши семейные фотографии. Во время визита они спросили, нет ли у меня детских фото Эми, и я спокойно вынесла семейный альбом. А какая мать не вынесла бы? Там была Эми в своих маленьких розовых туфельках, Эми на моем выпускном – счастливые моменты, оставшиеся далеко позади. Фотограф без разрешения начал листать и фотографировать альбом. Я не сразу поняла, что он делает, так как наивно предполагала, что в конце мне дадут выбрать снимки Эми, которые я хочу опубликовать. Как бы не так. Я была опустошена тем, что фото, которые я делала много лет назад, теперь красовались рядом с материалом о передозировке Эми. Вскоре Daily Mail оформили права на те снимки, и я навсегда потеряла драгоценные моменты своей жизни.
Сегодня я даю интервью с радостью, ведь мне нужно рассказывать о работе фонда и повышать осведомленность о рассеянном склерозе. Но в 2007 году я находилась в шатком положении. Подобное безумие с легкостью утягивает тебя за собой, словно оползень. После того как я впервые пустила журналистов в свой дом, мне стало сложно отказывать им. Возможно, у меня просто не было сил им противостоять. Сейчас бы я поступила иначе. Я усвоила урок.
А вот кого я действительно ненавидела, так это шныряющих по моему району папарацци. Не знаю, на что они надеялись: Дженис Уайнхаус несет пакеты из магазина? Моя подруга Стефани всегда посылала их куда подальше. Один молодой парень, лазящий где не надо, получил столько, что не унести, – целую тираду о том, что он ниже, чем задница червя, если я правильно помню.
Эми называла папарацци, круглосуточно стороживших ее дом, «паразитами». Если поначалу она старалась с ними подружиться, то теперь они пугали ее. Никогда не забуду, каково это – находиться у нее дома, зная, что они выжидают снаружи. Они облокачивались на машины или стояли у ворот. Фотографы казались мне муравьями, роящимися возле своей добычи. Эми расстраивалась, потому что больше не могла пользоваться общественным транспортом из-за папарацци.
Просто тихо проскользнуть мимо она тоже не могла. Вот чего я не понимала: она выходила на улицу только при полном параде – с прической и макияжем. Ей либо нужен был этот образ, чтобы защитить себя, либо она боялась, что разговоры вокруг нее утихнут. Не могу это ничем объяснить. Могла ли Эми? Она определенно понимала, что создала монстра своими руками.
Алекс приехал к Эми и Блейку после их возвращения с Осеи. Они заселились в отель «Сандерсон» в Вест-Энде 22 августа.
После передозировки Эми Алекс не находил себе места – он не замечал, какая жизнь теперь окружает его сестру. От дилеров до папарацци – разносортные гады наживались на каждом ее движении. Как и я, Алекс больше не узнавал Эми, но продолжал ее защищать – кто обвинит его? Он часто предлагал ей пожить в его доме в Хорсни, если ей вдруг захочется укрыться от скандалов. «Можешь прийти на пару часов, на день, там ты будешь в безопасности», – говорил он. Но в то время прятаться она не собиралась.
Той ночью Алекс разругался с Блейком, а потом и с Эми из-за употребления наркотиков. Он высказал им за всех нас, но Эми ненавидела, когда ей указывали. Алекс наверняка понимал тщетность этих разговоров. Он сказал свое слово и ушел.
Гроза разразилась лишь ранним утром. Между Эми и Блейком случилась страшная ссора – спровоцированная, конечно, наркотическим опьянением. Эми выбежала из отеля, Блейк ее догонял. На фотографиях они выглядят страшно пьяными. Тушь размазана по ее лицу. Они оба исцарапаны, на руке Эми глубокий порез, на колене ссадина. Пятна крови на ее балетках.
Газеты получили свою сенсацию – не факт, что Эми это даже заметила. Она бросалась из одного скандала в другой, и упаси боже кого-то встать на ее пути. Среди всех моих газетных вырезок с Эми не найдется ни одной с августа 2007-го. Я не могла даже смотреть на них. Она была моей дочерью. Как же это больно.
Вскоре после случившегося Митчелл начал организовывать встречи с Филдер-Сивилами, врачами Эми и ее звукозаписывающей компанией, но на них не было ни Блейка, ни Эми – без них во всем этом не было смысла. Митчеллу просто нужно было как-то среагировать. Я уверена, что он делал это из добрых побуждений. Не хочу говорить за него, но Митчелл тоже был очень напуган. Мы чуть не потеряли Эми парой недель ранее, когда ее жизнь висела на волоске.
Было сложно разбираться с ситуацией, не зная, что произойдет дальше. Эми тоже не была к этому готова, хоть и считала иначе. Ее жизнь оказалась слишком сложной даже для нее самой. И не просто сложной, а бесконтрольной и страшной.
Теперь меня волновала лишь ее безопасность – даже думать об этом было трудно. В отличие от большинства наркоманов, Эми не приходилось искать наркотики. Они сами приходили к ней. По законным причинам я не могу указывать на ее дилеров. Скажем, в ее жизни появились некоторые личности – это все, что мне известно. Никакой родитель не хочет, чтобы их ребенок общался с такими персонажами. Особенно дочь, которая становится слишком доверчивой в пьяном состоянии.
Неважно, как вела себя Эми, она всегда переживала за других. В ней было много любви, хоть ее поступки и ранили тех, кто ею дорожил. «Неважно, откуда ты, если ты достойный человек», – говорила она. В трезвом состоянии она отлично разбиралась в людях. Было ясно, что она окружила себя маргиналами, чтобы не волноваться о следующей дозе. Эти «друзья» очевидно использовали ее, а богатство лишь ухудшало положение дел. Как только Эми начисляли авторские, она тут же их тратила. Она была щедрой не только с друзьями – или чтобы ее приняли, или чтобы контролировать других. В детстве она не понимала смысла денег или жажды ими обладать, и музыка была для нее не способом разбогатеть. Теперь она давала свою карточку малознакомым людям и позволяла записывать на нее огромные счета. Она вела себя так, словно ей было плевать – наверное, так и было. Митчелл сказал мне после ее смерти, что однажды, будучи пьяной, за кулисами она отдала маме своей подруги часы за 20 000 фунтов. Деньги сыпались сквозь ее пальцы как песок.
Но финансовая сторона меня не интересует – я уже заплатила самую высокую цену, потеряв Эми.
Что было бы, будь Эми старше и сознательнее в пик своей славы? Все произошло слишком быстро, она была чересчур молода. В ней остро ощущалось отсутствие стержня, который мог бы поддержать ее. Эми добилась всего благодаря своей неординарности и отказу от компромиссов в работе: она не была ничьей пешкой. Меня расстраивает, что, сама того не понимая, теперь она становилась пешкой для каждого и обманывала себя, думая, что все еще стоит на вершине.
Глава 10. Fly Me To The Moon
Сразу после скандала в отеле «Сандерсон» начал ходить слух, что кровь на балетках Эми была результатом введения инъекции наркотиков. Я давно не понимала, что она вытворяет, но подобные разговоры старалась пропускать мимо ушей. Насколько мне известно, Эми только курила крэк-кокаин – это в интервью на шоу Джереми Кайла в 2013 году подтвердил Блейк. Но легче от этого не стало. Я задавалась новыми вопросами. Был ли алкоголизм лучше приема наркотиков? Было ли их курение лучше инъекций? Игра в «выбирайку». Будем честны: кто из нас хоть что-то понимал в те годы?
Когда после того скандала мы с Эми наконец увиделись, она просто отказалась обсуждать вопрос. Такое поведение стало для нее привычкой, скрытность стала ее лучшим другом. Казалось, я разговариваю со стеной.
«Эми, я не могу смотреть на тебя такую», – сказала я.
«Забей, мам, все нормально, – ответила она. – Не переживай за меня».
Слава богу, Синтия этого не застала, подумала я. Она бы не поняла. С другой стороны, может, именно ей удалось бы отрезвить Эми?
На той неделе Эми и Блейк улетели на остров Сент-Люсия. Митчелл хотел конфисковать паспорт Эми, но она подговорила Джульетт тайно принести их документы и деньги в отель, чтобы им удалось уехать. Эми всегда добивалась своего. Прозвучит ужасно, но та неделя стала для меня облегчением. Иногда мне не хотелось, чтобы телефон звонил. Я не знала, кто или что окажется на том конце провода. Я переживала из-за новых газетных публикаций. Как моя любовь к Эми, наша взаимная любовь, превратилась в это?
Во время зарубежной поездки Блейка и Эми Филдер-Сивилы решили высказаться. В том совершенно неадекватном интервью на Radio 5 Live они умоляли фанатов не покупать диски Эми, потому что это спонсирует зависимости молодоженов, а также заявили, что «ее зависимость и поведение просто неприемлемы».