Джазовый фестиваль Сент-Люсии начался за день до нашего с Ричардом приезда в Коттон Бэй, и весь остров буквально сотрясался. Эми должна была выступать вечером в пятницу восьмого числа. Первые дни мы с Ричардом просто изучали остров, посещали импровизированные джазовые выступления и проводили время друг с другом и Эми. По словам Марджори из бара, Эми не хотела там выступать, однако организаторы продолжали настаивать. Видимо, Эми удалось убедить себя, что она вновь готова выйти на сцену. Ближе к пятнице яркое тропическое солнце скрылось и начали сгущаться тучи.
Я не видела Эми в тот день. Ее музыканты приехали на остров и были готовы репетировать. Рэй Косберт тоже прилетел и находился рядом с Эми, а я не могла дождаться ее выхода. Ее сет назвали «возвращением», что мне совсем не нравилось. Ей только завышенных ожиданий не хватало. Однако я молчала – никогда не комментировала ее карьеру. Это все равно ничего бы не изменило.
В восемь вечера, после того как мы с Ричардом поели, помылись и оделись, за нами приехала машина. Менеджмент Эми достал нам VIP-пропуска, чтобы мы смогли пройти на афтепати. На подъезде к Голубиному острову, заливу и национальному парку северной части страны у меня появилось плохое предчувствие, и погода лишь усугубляла мое состояние. Нельзя было найти более прекрасного места для концерта, но, как только мы вышли из авто и пересели в гольф-кар, я ощутила невыносимую влажность местного воздуха. Ветер дул с такой силой, что мы едва слышали друг друга.
Палатка звукорежиссера находилась в метрах 150 от сцены, и рядом с ней расположились два пластмассовых стула с приклеенными листами с надписью «Уайнхаус». Кто-то даже принес нам холодильник с парой бутылок вина и прохладительными напитками. Слава богу, мы сидели под крышей. KC и The Sunshine Band как раз заканчивали разогрев, когда мы подошли.
Все мое внимание было приковано к сцене, я даже не замечала шумную толпу вокруг нас. Я не заметила и того, что крупный сент-люсиец пробрался к нашим сидениям и смотрел на нас со смущением.
«Вы – мама Эми?» – спросил он, как только мы обратили на него снимание.
С моим лицом было бы трудно это отрицать.
«Вы правда ее мама?» – повторил он.
Я улыбнулась и кивнула.
Он залез рукой в карман и достал свой телефон. Я решила, что он хочет сфотографироваться, на что я, конечно, согласилась бы, хоть и не без стеснения. Но нет, он быстро нажимал на кнопки.
«Мам? – закричал он. – Я разговариваю с мамой Эми Уайнхаус… Нет, мам, я не могу дать ей трубку… Поверь мне, я тут с мамой Эми Уайнхаус!»
Мы с Ричардом укатывались со смеху. Я знала, что Эми очень любят на Сент-Люсии, но понятия не имела, что встреча со мной может кого-то так обрадовать. В итоге мы подарили ему бутылку вина из нашего холодильника.
«Я не стану ее открывать, – сказал он. – Это вино от мамы Эми!»
Ее сет должен был вот-вот начаться – издалека она выглядела как куколка, вышедшая на сцену, поэтому я смотрела на большие экраны, стоявшие по обе стороны от нее. Я сосредоточенно наблюдала за ней с чувством, которое отточила за годы практики. Небеса разразились дождем, и с нашего навеса полилась вода – в Сент-Люсии дожди что надо. Звук то и дело пропадал. Эми выглядела неуверенно и некрепко стояла на ногах. Она снимала и вновь надевала свои туфли, задирая голубое платье так высоко, что виднелось ее белье. Было непонятно, что происходит, но с первых секунд я заметила: она была пьяна. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, стараясь успокоиться: иногда йога и правда помогала.
Толпа начала свистеть. Мне хотелось протянуть руки, снять Эми со сцены и унести ее подальше отсюда. Но я уже много лет не могла так делать. Как бы я ни хотела помочь ей наладить жизнь, я не могла. Местами выступление шло гладко – но меньше чем через час она окончательно ушла со сцены. Мы нервно ожидали продолжения, однако ведущий сообщил, что концерт отменяется из-за плохих погодных условий. Но я знала настоящую причину.
Мы с Ричардом лишь пожали плечами. Нам было тяжело не только морально – мы буквально застряли под навесом. Земля, на которой стояли зрители, превратилась в кашу, и гольф-кар, очевидно, не мог проехать, чтобы забрать нас.
На удивление команда Эми не забыла про меня. Из ниоткуда появились два крепких мужчины, и один из них подхватил меня вместе со стулом. Мы дружно довихляли до закулисья – Ричард все время держал надо мной зонт. Все, должно быть, решили, что я царица Савская из Северного Лондона!
Больше всего мне хотелось увидеть Эми. Я огляделась, но не увидела ни ее, ни ее команду. Нас ожидала машина, и вскоре мы вернулись на виллу. Мы увидели Эми лишь вечером следующего дня, когда она вышла ужинать.
«Что вчера произошло, Эми?» – вежливо осведомилась я.
«Не надо, мам, – сказала она. – Мне очень стыдно».
Конец истории.
Как обычно, я уезжала от Эми со смешанными чувствами. Но меня приободряло, что сын Ричарда, Майкл, должен был прилететь на остров через неделю после нашего отъезда. Он был на полпути к получению диплома учителя, и ему предложили съездить отдохнуть. Как и всем нам, Майклу пришлось побороться, чтобы наладить с Эми контакт. Он избрал путь непротивления, принимая ее такой, какая она есть, несмотря на все трудности. Вместе с Майклом приехали школьная подруга Эми Лорен Гилберт и ее брат.
Со своими друзьями Эми была более откровенной, чем со старшими, и с годами я смирилась, что я никогда не узнаю о некоторых аспектах ее характера и жизни. За ту неделю, что Майкл провел на острове, они с Эми сблизились. Он сделал вывод, что наркотики и алкоголь довели ее до того, что она не могла быть трезвой. Мы говорили об этом незадолго до. Эми рассказала Майклу о планах на будущее. «Я серьезно настроена на выздоровление, я очень этого хочу». Она сказала, что очень хочет детей, хотя в то время физически не могла забеременеть. У Эми уже несколько лет не было месячных – но мечта о детях мотивировала ее на пути восстановления.
Эми любила находиться рядом с детьми, и иногда она сама казалась мне ребенком, застрявшим во времени. Это было заметно по тому, как она вела себя с Митчеллом: усаживалась ему на колени, сосала палец и говорила детским голоском. Ребенок был еще одной ее личностью. Я не совсем это понимала, но, возможно, притворившись маленькой, она просто удовлетворяла свою внутреннюю потребность в любви. На Сент-Люсии я наблюдала, как она игралась с кучей детей на пляже, и размышляла, сможет ли сама Эми когда-нибудь родить своих. Как она назовет их, какими они будут? Несмотря на все сложности в моей жизни, которые редко выпадают на долю большинства родителей, воспоминания о детстве Алекса и Эми служили мне опорой. Я помнила то ощущение счастья, которое мне подарило их появление на свет. Я надеялась, что однажды у Эми тоже будет возможность это испытать.
Но едва она доверялась Майклу, то тут же отталкивала его. Майкл вспоминает одну ситуацию, случившуюся в середине его каникул. Эми появилась в полдень. Когда она подошла, все сидели в баре на пляже – попивали апельсиновый сок и обедали. Она выглядела ужасно. Предыдущей ночью она страшно напилась. Эми одарила всех презрительным взглядом.
«Одну текилу», – крикнула она бармену.
«Эми, серьезно, всего час дня», – они попытались ее вразумить.
Эми сердито посмотрела на них и вновь крикнула бармену: «Две текилы!»
Когда шоты принесли, она выпила их один за другим и сказала: «Если вам что-то не нравится – идите на хер».
Это стало последней каплей для Лорен, которая отчитала Эми за ее «реабилитацию». Некоторым школьным подругам Эми не нравилось, как она справляется со своими проблемами, но я не буду вдаваться в детали того их разговора. Скажем, Эми не отмалчивалась. Она, конечно же, пожалела об этом, но отказалась извиняться перед Лорен на следующий день. Да и Лорен было бы непросто простить ее. Она должна была прекрасно понимать, что ссоры с Эми окажут обратный эффект. А Эми… ей нужно было многое понять. Включая ту боль, что она причиняет своим близким. Но зависимым нет до этого дела.
Эми вернулась домой в середине лета. Жизнь на Сент-Люсии стала финансово тяготить, ведь Эми совсем не работала, а дома у нее оставались нерешенные дела. Моя мама сильно заболела и находилась при смерти. Она жила в доме в Уиллсгарден-Грин, и несмотря на то что многие годы мы почти не общались, я навещала ее в последние недели ее жизни. Когда в июле она умерла, я помогала Брайану и Дебре организовывать похороны. Казалось, я скорбела по ней задолго до ее кончины. Наши отношения так и не наладились, она до конца держала дистанцию. Но мы все равно устроили ей приличное прощание на кладбище Рейнхэм, куда пришла вся семья.
Эми, конечно же, опоздала. Она пропустила церемонию прощания, а когда все же явилась вместе со своими охранниками, то скорбящие с соседних похорон – там умер ребенок – начали лезть к ней за автографом. Я не видела этой сцены, но злое лицо Эми говорило само за себя. Ей было неловко, тем более что это происходило на похоронах ребенка. Последней каплей стало то, что сам хазан пролез к Эми и раскрыл свою Тору для автографа. Эми расписалась, но вскоре покинула синагогу. Ситуация наверняка рассмешила ее: осквернять Тору автографом звезды – это ведь просто неприемлемо!
В том же месяце – в четверг 16 июля 2009 года, если быть точной, – Эми и Блейк официально развелись по решению Верховного суда. Эми отказалась от личного присутствия. Несмотря на официальный развод, я все равно переживала: Блейк и Эми разлучились лишь на бумаге и продолжали общаться. В любом случае развод стал шагом вперед.
Эми готовилась явиться в суд по обвинению в нападении на Шерин Флеш – она не могла такое пропустить. Митчелл решил пойти с ней, чтобы она не опоздала – это всегда было проблемой. В марте, когда ей предъявили обвинение, она с опозданием явилась в Вестминстерский суд. И хотя ее признали невиновной, адвокат очень разозлился. На заседании она вела себя неуважительно, и мы боялись, что это повторится вновь. Эми волновалась. Предыдущей ночью мы немного поболтали. «Не нервничай и говори правду», – сказала ей я. К счастью, справедливость восторжествовала. Окружной судья Тимоти Воркман заключил, что столкновение с Шерин Флеш могло быть случайностью и обратного доказать невозможно, так что ходатайство было отклонено.