— Потерпи, маленькая, — Рома подхватил меня на руки и быстро взбежал по ступенькам. Ногой он открыл дверь в свою спальню и бережно опустил на свою кровать.
Платье задралось до середины бедра, обнажая ноги и кружевной край чулок. Взгляд Романа стал таким жадным, и его пальцы играючи провели по голой коже чуть выше
кружева. Мое тело остро отреагировало на легкое прикосновение. Ноги задрожали, а между ног стало еще горячее. Я попыталась свести ноги, сжать их, но рука Романа нырнула под подол платья.
Я, словно околдованная, смотрела на большую горячую ладонь. Ощущение неправильности происходящего быстро исчезало перед более сильным чувством.
Взгляд мужчины гипнотизировал, и я даже не пыталась сопротивляться, когда пальцы притронулись к моим трусикам. Ощутила лишь слабую вибрацию и острое желание, чтобы Рома не останавливался.
Его пальцы ласкали меня поверх ткани трусиков, мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Все слова утратили свою ценность, права потеряли смысл, а запреты рухнули.
— Такая горячая, уже почти готовая…
Улыбка Романа отрезвила, в ней чувствовалась злость, а во взгляде я заметила презрение и превосходство. Туман рассеялся, и ко мне возвратилась способность мыслить.
— Стой! — я схватила его за руку и попыталась убрать ее с моих бедер, но мужчина слишком силен и теперь, когда рыбка решилась сорваться с крючка, он ухватился за нее сильнее.
— Не трогай меня, — паника накрыла меня с головой. Я забилась в его руках.
Как мне достучаться до Романа? Как убедить его, прекратить все?
— Поздно, — с насмешкой ответил Роман и накрыл меня своим телом, придавливая к матрасу. — Поздно, — повторил он, схватил мои запястья и сжал их, удерживая над головой.
Платье задралось до груди, оттого что я ерзала и вертелась под мужчиной, пытаясь вырваться.
— Рома, не надо, пожалуйста. Не делай этого! — молила я, пока он второй рукой ласкал меня, нагло отодвинув край трусиков.
Прохладные пальцы ощущались особенно остро на разгоряченной коже. Я чувствовала, как там все становится мокрее с каждой секундой. Туман возвращался, мысли вновь начали путаться, а время словно сошло с ума.
Казалось, всего секунду назад Роман удерживал меня, а я сопротивлялась. Теперь же мои пальцы зарылись в его волосы и прижимали к себе мужчину, пока он осыпал мой живот поцелуями.
В комнате было так душно, а одежда раздражала, мешалась. Кажется, я пожаловалась Роману, и он вмиг освободил меня из плена. Холодный шелк простыней остудил пылающую кожу, и она покрылась мурашками.
Щелкнула застежка на бюстгальтере и моя грудь обрела свободу, а затем время застыло.
Горячие губы целую вечность целовали чувствительную кожу, то покусывая, то играя язычком с набухшими сосками. Эта пытка была невыносимой.
Я сжимала простынь, приподнимала бедра, чтобы сильнее чувствовать возбуждение Романа, выгибалась дугой навстречу его языку и сама еще шире расставляла ноги.
— Скажи, что хочешь меня…
— Хочу! — почти выкрикнула я, не дав договорить Роману.
Я хотела, чтобы он не останавливался, мне требовалось получать такую желанную разрядку, но слишком поздно поняла, на что дала свое согласие.
Он вошел в меня одним рывком, и я закричала, вцепившись ногтями ему в плечо. Слезы выступили из глаз.
— Больно…
— Не дергайся, — рыкнул мужчина, придавливая всем весом, лишая возможно двигаться. — Иначе всё будет слишком быстро.
Наши взгляды встретились, и все слова застряли в горле.
Рома стал медленно и осторожно двигаться, внимательно наблюдая за моим лицом. Стоило мне скривиться от боли, как он останавливался, давал мне привыкнуть к нему, а затем продолжал все, но только еще нежнее.
Я больше не сопротивлялась, не вырывалась, напротив, пыталась подстроиться под него. Жар внутри становился невыносимым, и боль уходила куда-то далеко, осталось лишь возбуждение.
Мужчина постепенно наращивал темп, мне уже было мало медленных, осторожных проникновений.
Рома все понял без слов. Он уже давно не прижимал меня, а перенес свой вес на руки, но теперь поднялся, подтянул меня ближе к себе и я, прикрыв глаза, отдалась на волю ощущениям.
Его губы ласкали мою грудь, а член вбивался в меня все сильнее и сильнее. И это было прекрасно, восхитительно, так сладко…а затем мир взорвался фейерверком.
Я не чувствовала своего тела, словно превратилась в облачко. Мне не хотелось открывать глаза, не хотелось сталкиваться с реальным миром, вспоминать, что рядом со мной не муж, а другой мужчина.
Я малодушно зажмурилась, желая уснуть, а проснувшись поутру, понять, что все произошедшее лишь мой сон. Просто сон, который никогда не станет явью.
Глава 20 Роман
Сладкий сон, наполненный страстью и жаркими прикосновениями. Насыщенный невообразимым удовольствием и накалом невыносимых пиков, от которых хочется рассыпаться на мелкие искры и растаять в пучине умопомрачительных чувств. Так не бывает в жизни, поэтому хочется ухватить сновидение за хвостик и хоть ещё минутку понежиться в вихре приятных ощущений.
— Нам нельзя… — прошептала сквозь сон Милена.
Распахнул глаза и посмотрел на спящую рядом женщину. Голова её лежала на моей руке, из-под тёмной тени ресниц по нежной щеке скатилась прозрачная капля и коснулась кожи моего плеча.
Никакой, мать его, это не сон!
И вихрь эйфории, и стоны, и сладостные движения, — всё реально. И искажённое болью лице Милены, и кровь на наших телах… В груди кольнуло, душу будто завернуло в покрывало тьмы.
Она была девственницей! Я стал первым мужчиной Милены…
Как это возможно? Блять! Я же слышал её стоны, они точно доносились из спальни отца. Они же трахались! Она не может быть чиста.
Боль, будто некто выдирал из меня жилы, — мучительно медленно, — пронзила всё тело. Я ошибался. Это не месячные, не обман. Милена вышла замуж, но почему-то осталась девушкой. Может, поэтому отец не спешил и медленно готовил её к сексу. А я…
Дебил! Идиот! Гад последний.
Я застонал, ощущая, будто в груди проворачивают гвозди, а на голову льют раскалённый металл. Не мог понять. Не смел принять… Ведь это разорвёт меня, разрушит всё, во что я верил. Как можно быть такой красивой, такой сексуальной, и оставаться чистой? Разве это реально?
Но я знал, что стал у Милены первым. Этого не спутать. И ночью я это понимал. Так узко! Так сладостно… Ей было больно, и я старался быть осторожным. Сам был опьянён страстью, не мог остановиться. Так хотел её, что, казалось, взорвусь, если не погружусь в горячее лоно.
Твою мать!
Её ласки, такие неловкие, такие искренние — я не мог бы устоять, даже если бы не желал эту женщину как безумный. Я обезумел Миленой.
Чёрт!
Я влюбился, как последний дурак, но сопротивлялся сам себе. Доказывал, что она шлюха. Хотел не отца в этом убедить, а лишь удостовериться, что и эта тварь не имеет права на моё сердце.
Я сцепил зубы, чтобы не заорать.
Милена была такой, какой и выглядела. Чистой, непорочной, светлой… А я, как последняя сволочь, растоптал её. Сломал этот нежный цветок, смял лепестки, ободрал сочные листья. Я всё испортил!
Как теперь быть? Что делать?
Я хочу эту женщину! Но она не моя…
Даже если сейчас она спит в моих объятиях, а на моём члене её девственная кровь, Милена мне не принадлежит. Она законная жена моего отца, и я не имею права претендовать на неё. Она была чиста, а я её испачкал. Собою, своими подозрениями, упорными обвинениями.
Как же я себя ненавижу сейчас!
Звякнул телефон, и Милена вздрогнула. Распахнула глаза и обожгла меня небесной синевой. Страхом. Паникой.
Она будто очнулась и, осознав, что произошло, отпрянула и начала задыхаться.
Я подался к побледневшей женщине и сжал её хрупкие плечи.
— Милена, дыши. Спокойно. Давай, маленькая. Вдох-выдох… Вот так.
Убедился, что паническая атака отступила, и щёки женщины слегка порозовели, только тогда отстранился и взял телефон.
— Да. Уже едешь? Всё хорошо… Милена? Наверное, спит ещё, потому и не отвечает. Не знаю, я с вечеринки только вернулся.
Отключил сотовый и посмотрел на женщину. Милена молчала, и эта тишина обвиняла. Давила. Убивала. Обнажала и оборачивалась правдивым зеркалом, в котором на
месте себя я видел чудовище. Тварь! Как ещё назвать мужчину, который споил жену отца и обесчестил её?
В груди заныло так, что захотелось разодрать себя, вырвать сердце к чертям. Бросить ей в ноги в качестве расплаты за боль, что я причинил.
Страх в лазурных глазах Милены сменился обречённым отчаянием, и от этого перехватывало дыхание. Я ощущал боль женщины, как свою, и от этого хотелось выть раненым зверем. Как я желал её обнять, утешить. Прижать к себе, покрыть поцелуями мокрые щёки, убедить, что всё будет хорошо… Но не мог. Не имел права.
Она не моя.
И не будет всё хорошо.
Я упрямо сжал челюсти.
Будет!
— Отец едет.
Голос мой прозвучал скрипуче, будто некто открывал старую проржавевшую дверь в склеп, где хранились мои страхи и обиды на женщин. И сейчас спёртый воздух застарелых убеждений отравлял меня, лишал сил и насыщал лёгкие болезненной горечью.
— Он ничего не узнает.
Слова давались с трудом. Я не хотел произносить их. Осознав, что люблю эту женщину, я желал бы никогда с ней не расставаться, но… Поздно. Я всё сломал. Уничтожил. Своими руками убил шансы на счастье.
Моя вина. И моя ответственность.
— Ты не виновата.
Голос звенел от ярости, ведь я догадывался, что произошло. И почему Милена упала в мои объятия, и отчего я был настолько слеп, что не смог остановиться. С трудом отвёл взгляд и глухо добавил:
— Забудь о том, что произошло. Иди в душ. Я тут… приберу.
Я не поднимал головы, пока не услышал шорох. Тихие шаги растаяли, мягко хлопнула дверь, раздался шум льющейся воды. Лишь тогда я осмотрелся и, при виде пятен крови на простыне, застонал в голос.
Какой же я подонок! Тварь последняя! Почему я не поверил, что на свете есть чистые, нежные и честные создания? Почему не разглядел сокровище? Почему не принял щедрый подарок судьбы? Слепой ублюдок! Только такой мог взять невинную женщину отца в его же спальне.