вписывается.
На совместных мероприятиях все сходит на нет – драма, слезы, примирения. И ты в тупике, если не ходишь на эти мероприятия. Лиза монстр, но она права. Никто не захочет весь сезон наблюдать, как я кручу педали велотренажера. ДАЖЕ ДЖЕССИ. В голове вдруг всплывает ошеломляющее предчувствие: Келли во вступительных титрах к следующему сезону, не я. Откладываю нетронутый черный тост на кофейный столик.
Арч тычет меня в бедро костистым пальцем.
– Эй. Ты сегодня поедешь к Иветте, чтобы заключить перемирие с Джен? Возможно, она пригласит тебя, когда вы все уладите.
После тестовой поездки на велосипедах для членов консультационного совета я поеду к Иветте. И там, крепко стиснув свой зад, протяну оливковую ветвь Зеленой Угрозе. Веганы ведь едят оливки, верно?
Арч смотрит на время на модуле кабельного телевидения.
– Хочешь первой принять душ?
– Лучше ты, – отвечаю я и, скинув ее ноги с коленей, иду на кухню в поисках телефона. Практически сразу становится ясно, что Арч его спрятала. Я упираю руки в бока, и Арч смеется.
– Обещаю сказать тебе, где он, после того как примешь душ.
Включаю воду в ванной и, пока она медленно нагревается, усаживаюсь на унитаз – без телефона я даже не знаю, чем занять руки. Смываю и встаю под поток воды, хотя по температуре он напоминает забытый чай. Скорее всего, Арч захочет присоединиться ко мне, но я не в том настроении.
Наношу на волосы кондиционер – секрет моих замечательных волос в том, что я их почти никогда не мою – и тянусь к бритве. Что-то маленькое и блестящее со звоном ударяется о плиточный пол, и я замираю, чувствуя каждый удар лейки душа. Большим пальцем ноги подталкиваю то, за чем Арч отправила меня сюда, будто опасаюсь, что этот предмет начнет кусаться. В сравнении с кольцом СС выбранное Арч украшение куда более широкое и прочное, такое носил бы мой папа. И я понимаю, что Арч вообще не знает, чего я хочу, – эта лесбиянка хотела бы бриллиант. Грусть похожа на порез бумагой. Быстрая, не угрожающая жизни, жесткая.
Так и не побрившись, поворачиваю смеситель влево. Если я побреюсь, Арч узнает, что я нашла кольцо и не… что? Не закричала? Не заплакала? Не выложила в Инстаграм? Возможно, она думала, что придет сюда, стянет свой топик и наконец-то извлечет пользу из этого спа-душа размером с маленькую машину… Выключаю воду и практически приклеиваю полотенце к своему телу.
– Би? – кричит Арч, услышав, как открывается дверь в ванную.
– Секундочку! – кричу в ответ и тороплюсь в спальню. Открываю ящик с нижним бельем и роюсь в нем.
Арч говорит что-то еще, но я не понимаю.
– Секундочку! – повторяю я. Мои пальцы натыкаются на бархатную коробочку.
Арч стоит на диване на коленях и выглядит как сурикат, выискивающий взглядом хищников, вплоть до темных, полных страха глаз. Моя кожа, теплая после душа и холодная от пота, пульсирует от нервов.
– Что ты делаешь? – взволнованно спрашивает Арч, когда замечает мою руку за спиной.
Я вдыхаю через нос и выдыхаю через рот, как мы учим на занятиях. Пусть идет как идет. Если ты цепляешься за то, что удерживает тебя, отпусти это. Я протягиваю руку Арч.
– Я думала, ты никогда не спросишь. Поэтому решила сама.
Арч ахает, когда видит бриллиантовое обручальное кольцо, купленное на прошлой неделе на 1st Dibs после того, как я отправила ссылку Иветте и получила от нее одобрение. «Оно такое красивое. Я очень, ОЧЕНЬ за тебя рада, дорогуша».
Арч спрыгивает с дивана и медленно подходит ко мне. Откидывает с моего лица мокрые волосы и наклоняется. Меня сковывает страх, когда я закрываю глаза и отвечаю на ее поцелуй, когда думаю о натянутой улыбке Стефани, когда она узнает об этом.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, что говорит наш главный инженер, но меня отвлекает неожиданная ремарка одного из присутствующих в комнате человек. Когда мы вошли, Шэрон Сонхорн, которую Келли привезла из Алабамы – бизнес-классом – воскликнула своим приторным южным акцентом, который звучит ужасно наигранно: «Ты просто бесподобна!»
Наш консультационный совет состоит из восьми человек – пяти мужчин и трех женщин – в возрасте от тридцати пяти до семидесяти двух. Они живут в Нью-Йорке, Техасе, Алабаме, Бостоне, Лос-Анджелесе и Лондоне. Один темнокожий, один азиат и один гомосексуалист. У двоих нет никакого опыта в индустрии здоровья, у троих – в мире компаний-миллиардеров. Келли собрала их всех, основываясь на статье на сайте Forbes.com, в которой говорилось, что консультационный совет должен состоять из самых разных людей – в прямом смысле. Никто не захочет платить кучке подпевал за потраченное ими время. Нужно окружать себя теми, кто бросает тебе вызов, кто предлагает различные перспективы, кто постоянно просит тебя пересмотреть свою точку зрения. «Это не зря потраченные деньги», – напоминает она мне всегда, когда я вижу, сколько стоит перелет бизнес-классом из Нью-Йорка, чтобы услышать, что мои идеи – отстой.
– Послушайте, – говорит Сет, главный инженер, включив электровелосипед. Когда мы зашли, тот был накрыт бежевой тканью, что позволило Сету сорвать ее, словно мы на каком-то шоу фокусников. Он даже сказал «та-да!» Несмотря на мою злость на Келли – за то, что встретилась за моей спиной с Джен, за то, что ее пригласили на вечеринку Лорен, за эту чертову косу, – мы с ней обменялись взглядами. Сет – самый милый и раздражающий человек в мире.
Шутки в сторону, мой новый велосипед действительно заслуживает торжественного «та-да» от мужчины средних лет! «Чертовски великолепно, – сказал наш парень из Лондона. – Я бы себе тоже такой хотел». И все засмеялись, представив раскатывающего по Ноттинг-хилл Гейт на блестящем красном велосипеде с красным кожаным сиденьем и округлым розовым рулем чопорного Джона Теллмана – жуть как смешно.
– Я ничего не слышу, – говорит Лайла, ее велосипед стоит на земле. На этих велосипедах будут ездить и девятилетки, поэтому Келли подумала, что неплохо бы показать управлению, что двенадцатилетняя девочка может легко и безопасно управлять этой техникой.
Сет показывает на Лайлу пальцем: «Динь-динь-динь».
– Юная леди выигрывает «Тойоту Камри» 2016 года! Электронные модели работают так тихо, словно они выключены, поэтому всегда проверяй выключатель перед тем, как сесть, ладно, Лайла?
Келли тянется, чтобы затянуть ремешок на шлеме Лайлы. Лайла в этом году переросла меня, и в этом нет ничего удивительного, но она почти догнала Келли, которая выше меня на несколько дюймов. Не помню, чтобы Фэд был высоким, но, возможно, у него имелись высокие родители и сестры. Этого мы никогда не узнаем.
– Мам, – стонет Лайла, но задирает подбородок, позволяя Келли поправить ремешок. Шэрон умиленно вздыхает, показывая, как восхищена и косой Келли, и ее чрезмерной опекой, и потворством Лайлы этой опеке. У Шэрон тоже есть дочь-подросток. Только Шэрон почти шестьдесят.
Лайла перекидывает ногу через розовое сиденье.
– Посмотри на эти ножки, – шепчет Шэрон Келли, и та светится. – И на ее кожу. Как латте. Она могла бы сниматься для Vogue.
Улыбка Келли ярче сияния алмаза.
– Не слишком быстро! – предупреждает она Лайлу.
– Он едет сорок миль в час. – Лайла закатывает глаза, глядя на меня – единственного человека здесь, который понимает весь масштаб примитивности Келли.
– Если сбить человека на такой скорости, он умрет, – в тон Лайле отвечает Келли, ясно давая понять, что не следует со мной сговариваться.
Мы наблюдаем, как Лайла направляет электроприводный прототип SPOKE в глубь склада, велосипед издает легкое гудение, которое усиливается из-за бетонного пола. Да я ползу быстрее.
– Моя дочь выбила бы дверь на скорости, лишь бы просто позлить меня, – говорит Шэрон Келли. – Материнство – архисложная задача, дорогая.
Раньше я считала, что похвалить материнские качества женщины – значит выбросить слова на ветер. Не думала, что требуется талант, чтобы быть хорошей матерью – просто не бить детей и временами водить к дантисту, и вуаля – вы хорошая мама. А чтобы их любить, вообще не требуется много усилий. Даже матери, которые бьют своих детей, любят их. А потом Келли родила Лайлу, и я поняла, как сильно ошибалась. Потому что материнские навыки Келли в первый год жизни Лайлы были в лучшем случае сомнительными, а в худшем – пренебрежительными.
Вы знаете, что папа дважды назначал по просьбе Келли фальшборт? Тогда только вышел фильм «Немножко беременна», и я не могла перестать говорить «фальшборт». «Замрите все! – восклицала я, когда Келли собиралась в клинику. – Время фальшборта!» А потом исполняла танец, двигая локтями, как куриными крыльями. Тогда я была профессиональной идиоткой, но профессиональный идиотизм – побочный эффект пятнадцатилетнего возраста (Лайла, конечно же, исключение).
Серьезно, я просто не знала, как адекватно объяснить Келли, что это не конец света. Не конец света, что она слетела с катушек после смерти мамы, не конец света, что занималась незащищенным сексом, и не конец света, что она перенесет безопасную легальную процедуру, которая уже тысячи лет была частью человеческого опыта.
Да, я хотела, чтобы Келли стало лучше, но не из кристально чистой бескорыстности. Мама только что умерла, и хоть наши отношения были непростыми, она все еще оставалась моей мамой, и я все еще ее любила. В наших жизнях царила неразбериха, и я в каком-то смысле думала, что если Келли просто вернется к учебе, окончит ее и станет рентгенологом, как всегда хотела мама, все вернется на круги своя. Станет относительно стабильным. И пофиг, что это не в моих интересах, потому что тогда Келли будет успешной, красивой, звездой. Но стабильность приносила бы комфорт, а мы всегда тянемся к комфорту, даже если это нас глубоко ранит.
Келли был нужен фальшборт, чтобы все стало относительно стабильным, только она не смогла заставить себя войти в клинику. «Я этого хочу», – неубедительно шептала она на парковке в обоих случаях. Затем родилась Лайла и как будто сломала Келли обе ноги, а не растянула влагалище. Она хотела есть в два часа ночи и кричала так, будто ее пытали водой, а Келли просто лежала на кровати с закрытыми глазами и притворялась спящей. У нас с папой не оставалось выбора, кроме как меняться сменами, что мы и делали первые несколько месяцев. «Келли нужно отдохнуть, – сказал мне папа. – Нужно прийти в себя». Я не знала, от чего, по его мнению, ей нужно прийти в себя, но мне было ясно: от шока от своей новой жизни. Сначала мне не нравилось вставать почти каждую ночь во время сна. Но через несколько недель я с нетерпением ждала, когда мне не придется с кем-то делить Лайлу, мечтала о неспешном и непрерывном времени вместе. Эти крохотные кулачки, в гневе взлетающие к ушам, когда я засовывала ей в ро