Залезаю на переднее пассажирское сиденье и включаю роутер. От пота солнечные очки сползают по носу, но я терпеливо жду, когда перестанет мигать световой сигнал.
Ну наконец-то – соединение установлено. Обновляю отчет The Smoking Gun, и вот он, наверху страницы. «Копаемся… в брехне Охотницы за целями Стефани Клиффорд». Я смеюсь. Да, такя фигня свойственна New York Post.
Номинированный на «Оскар» режиссер раскрывает, что ей известно.
Несколько месяцев назад она окрестила мемуары Охотницы «своим следующим большим проектом», назвав его «шокирующим, душераздирающим и важным».
Но анализ бестселлера номер один от Клиффордс, разошедшегося миллионным тиражом всего за пять месяцев, показывает, что самое шокирующее в мемуарах Клиффордс – то, что это и не мемуары вовсе.
Больничные записи, отчеты полиции и интервью с персоналом в центре реабилитации, куда Клиффордс, как она утверждает, поместила свою мать после сдачи в ломбард бриллиантов приемной матери, поставили под сомнение многие ключевые моменты в книге. После нескольких месяцев тщательной проверки фактов The Smoking Gun может первым сообщить, что тридцатичетырехлетняя писательница приукрасила и в некоторых случаях полностью исказила подробности своих отношений с биологической матерью и ее соседом из Пенсильвании, в которого она влюбилась, пока ее искала.
По-видимому, Клиффордс сошло с рук подслащивание правды, потому что она на самом деле сирота. Ее приемная мать умерла в 2011 году. Чуть ранее в этом году Клиффордс процитировали в New York Times: «Наверное, я наконец осмелилась рассказать свою историю, поскольку больше не обременена защитой чувств моей приемной мамы. Она бы ужаснулась, узнав правду».
В то время как Клиффордс утверждает, что ее биологическая мать умерла у нее на руках, когда ей было всего семнадцать, больничные записи показывают, что Шейла Лотт умерла в 2004 году в реабилитационном центре South Ridge в Ньюарке, Нью-Джерси, когда Клиффордс было двадцать и она перешла на второй курс Колгейтского университета.
Есть еще одно огромное несоответствие – «Эй Джей», восемнадцатилетний сосед Шейлы Лотт, которого Клиффордс назвала своим любовником и обидчиком. Клиффордс утверждает, что в первый день поиска биологической матери она познакомилась и завязала восьмимесячную интрижку с местной звездой футбола, который жил по соседству с ее матерью. Клиффордс получила свою долю сочувствия за то, что объявила себя жертвой домашнего насилия, тогда как, по статистике, темнокожие женщины более подвержены насилию со стороны романтического партнера и менее склонны выдвигать обвинение своим обидчикам. Пока что The Smoking Gun не удалось идентифицировать «Эй Джея».
Прокручиваю кучу рекламы и щелкаю «Далее». Впереди еще шесть страниц, но экран слишком долго светится белым. Я смотрю на вай-фай. Сдохла батарея.
– Там ваши друзья, – говорит водитель, показывая сигаретой на наш передвижной спектакль, похожий на шествующего на параде китайского дракона, Бретт в качестве яркой головы, а Лиза – острый хвост. Марк снимает Келли и Джен, когда они начинают выгружать из грузового фургона велосипеды, Лорен услужливо не вмешивается. Бретт играет роль фейсконтроля, широко распростерла руки, чтобы удержать прыгающих ребят. «Потерпите, – смеется она. – Вы прокатитесь на них. Просто потерпите».
Замечаю, как на участке молодой травы, окруженном скалистыми утесами, две девочки в оранжевых головных платках делают селфи. Это Лайла и Квеллер, которая, похоже, подарила такой же платок своей напористой американской подруге. С моего места они могли бы показаться сестрами. И в любой другой день это было бы мило.
Кого я обманываю? Я фыркаю и обедаю таблетками и водкой, которую возит с собой Лорен в бутылке из-под воды. Потребуется еще одна жизнь, чтобы в таком ключе подумать об этих двоих.
Чуть севернее от деревни нас приветствует пятнистая долина, скудно усеянная сортом рождественских елок, которые в Нью-Йорке принимают за символ престижа. Видели бы вы Whole Foods в декабре, все рвутся оказаться в начале очереди и заявить о своей потребности в шестифутовой елке, ведь их потолки такие высокие. Охотницы охают и ахают, глядя на маячащие перед нами горные вершины, искривляющие случайную грунтовую дорогу, что не так уж и здорово. Мы с таким же успехом могли проехаться по Марсу, все такое же коричневое и сухое.
– Ну разве природа не величественна? – вздыхает у моего плеча Джен. Поворачиваюсь к ней, раздувая ноздри. И решаю не говорить нашей единственной еврейке, что над ее губой пыльное пятно а-ля Гитлер. Тупая предательница.
Чтобы подняться сюда, потребовалось всего десять минут под ласковым солнцем, но я еле тащусь от недомогания, вызванного смешением пыли и пота на моем теле. Отдыхать можно только на велосипеде. Втыкаю в грязь подножку и перекидываю ногу через сиденье. Хотелось бы сказать, что электровелосипеды SPOKE ничем не отличаются от других велосипедов, что в них нет ничего особенного, но это не так. Каркас прочный, красный, лакированный, сиденье розовое и кожаное, а задняя стойка способна выдержать две канистры чистой воды. Руль выглядит как кожаные бараньи рога, такие бы старый техасский нефтяной магнат повесил над камином после роскошного сафари. К черту меня, они великолепны.
– Ребята! – Бретт хлопает в ладоши, чтобы привлечь внимание. Ее окружает толпа детей. Периодически один из них тянется и накручивает на пальцы ее длинные волосы, а она спокойно и осторожно их распутывает. – Я подумала, было бы весело устроить гонку! Кто доберется до реки, наполнит контейнер и вернется сюда быстрее всех.
Тала переводит, и дети радостно хихикают. Одна из девочек поднимает грязную руку, но другая ее перехватывает и улыбается, показывая выступающие вперед зубы и размахивая ладонью. Она хочет поехать.
– Сначала взрослые, – говорит Бретт, и народ негодует.
– Похоже, Стеф – наш первый участник! – продолжает Бретт, заметив меня, развалившуюся на велосипеде.
Я зеваю, даже не прикрывая рот.
– Да я обойдусь.
– Но прошлым вечером ты сказала, что очень хочешь прокатиться!
Правда? Пытаюсь вспомнить прошлый вечер, пока слезаю с велосипеда, но память как будто поместили в герметичный файл.
– Боишься мне проиграть? – игриво улыбается Бретт, и это приводит меня в ярость.
Конкуренция абсурдна, несерьезна, но она в моих легких, такая отчетливая, как будто я только что добралась до самой лучшей, высокой и густой рождественской елки. С важным видом регулирую розовое кожаное сиденье.
– Книгу победительницы отдают Рианне, – говорю я, потому что тоже могу юморить.
Бретт натягивает на голову шлем и серьезным голосом, каким она может только шутить, отвечает:
– По рукам, сестра.
Мне не нравится все, что движется быстро. Не нравятся гидроциклы и мопеды. Мне даже не нравятся интервалы скорости в Barry’s Bootcamp, куда я с радостью вернулась, когда мы с Бретт перестали дружить. (Благодаря SPOKE можешь стать крутым, но не худым).
Лорен начинает гонку, сорвав с себя новый головной шарф и вскинув подбородок, словно она Ча-Ча из «Бриолина». Бретт мчится вперед меня слишком быстро и стремительно. У Большой Пофигистки нет стратегии. Ей приходится ударять по тормозам, чтобы не врезаться в деревья. Через несколько сотен ярдов я догоняю ее, поддерживая нужную скорость. Сама идея гонки пуста, потому что мы не знаем, куда ехать, и приходится следовать за Талой – по крайней мере, по пути туда.
Дорога каменистая, сначала угол подъема мало ощутим, потом становится крутым – представить не могу, каково ходить вот так день за днем, год за годом всю жизнь. С водой хотя бы спускаешься, но я помню старушек в деревне с изогнутыми, как бумеранг, спинами. Как им, наверное, горько смотреть на этих молодых девушек на велосипедах, ходящих в школу и зарабатывающих деньги. Почему в их время такого не было?
Я едва передвигала ногами по пути сюда, и все равно покрывающая меня пленка пота стала холодной, утопила мошек в складках локтей. Возможно, я приболела. А может, умираю. На другой стороне этих гор меня что-то ждет, что-то происходит в Нью-Йорке, что не оставит меня без единой царапины. Я не должна жаждать уехать отсюда, но все равно хочется знать, насколько все плохо. Хочется знать, как мне с этим разобраться. Самое время проявить характер.
– Осторожно! – кричит впереди Тала и скрывается за горизонтом.
Спуск прямо из кошмара. Опытные туристы посчитали бы его дюльферным. Даже Бретт мешкает наверху, убирает ноги с педалей и на мгновение останавливается.
– Она молодец, – неуверенно говорю я, наблюдая, как Тала огибает валуны и редкие чахлые кусты.
– Это потрясающе, – отвечает Бретт, тоже глядя на нее, и я понимаю, что она остановилась не из-за страха. Она остановилась, чтобы впитать все это. – В Нью-Йорке теряешь связь, – продолжает она. – Знаешь, что делаешь что-то важное, но нет ничего реальнее, чем приехать сюда и увидеть все собственными глазами.
После этих слов она поворачивает ручки и бесстрашно едет вниз, волосы очаровательно развеваются на ветру. Интересно, что произойдет, если я врежусь в ее колесо по пути вниз? Перевернется ли задняя часть через руль, прокусят ли ее верхние зубы нижнюю губу с той же легкостью, как нож разделяет горячее масло?
У реки зелени больше, так по-ирландски. Бретт расстроена, что съемочная команда не смогла спуститься за нами.
– Это Марокко, – объявляет она и вдыхает поток свежего воздуха, отчего мне хочется сказать Тале, что я ее не выдам, если она окунет Бретт лицом в мелкую реку и попридержит, пока та не перестанет бороться.
– О, ладно, я это сделаю, – говорит Бретт, когда замечает, как я мечтаю о ее смерти в реке. Тала уже зашла по талию и погрузила канистру, которая жадно набирается, выпуская пузыри.
– Я сама, – парирую я, но Бретт уже отобрала у меня канистру и присоединилась к Тале. Она даже не потрудилась снять кроссовки за пять сотен долларов. Если хочешь понять, у кого недавно появилось много денег, посмотри, как они относятся к дорогим вещам.