Я не слышу его, но киваю. Моя голова кружится. И почему я раньше не замечала, что у меня такая тяжелая голова?
– Ваша сестра находилась в машине, на которой поехала Стефани. Когда они сорвались с обрыва, ее тело выкинуло на крышу.
Вой Лорен. Стон Марка. Они увидели мою сестру. Мне хочется проблеваться. Извергнуть это ощущение, смыть в унитаз и никогда больше от него не страдать.
Но я все равно пытаюсь понять, как сестра оказалась в машине. Проскользнула туда, пока мы снимались за столом для пикника? И почему мы ее не видели? Очевидно, заметив мою озадаченность, офицер спрашивает меня, поняла ли я.
Я качаю головой – мол, нет, не поняла.
– Как она пробралась в машину, что никто из нас ее не заметил?
Джесси с офицером обмениваются тревожными взглядами. И я понимаю, что они еще не рассказали мне самое худшее.
– Извините, – говорит офицер, – мне нужно было выражаться яснее. Вашей сестры не было в машине. Она была в багажнике.
– В багажнике? – Я в растерянности. – Когда она там оказалась?
– Где-то в промежутке между возвращением из Talk House со Стефани и утром, когда вы проснулись.
– Почему мы ее не слышали? Разве она не должна была кричать и пинаться? – Задав вопрос, я сама во всем разбираюсь. – О, – выдыхаю я, голос садится, рвота подступает к горлу, – она была… она была мертвая? В багажнике?
Офицер качает головой, поморщившись за меня.
– Да, мы предполагаем, что она умерла до того, как оказалась в багажнике, но конкретные сведения пока пытаемся выяснить.
– Хотите сказать, ее убили. Так?
Во рту сухо и вязко. Наверное, я выгляжу так, будто мне тяжело сглотнуть, потому что Джесси подносит бутылку к моим губам.
– Пей, – велит она, поднимая бутылку. Вода вытекает из уголков рта и капает на голые бедра. Я тру ноги, на которые утром нанесла автозагар, и истинный цвет кожи проявляется иззубренными ручейками. Я ехала в машине и слушала новую песню Тейлор Свифт, пока мертвое тело моей сестры лежало в багажнике. Я не могла представлять это себе и одновременно пить, как невозможно чихнуть, пока идешь.
– Как это произошло?
«В библиотеке, подсвечником», – хихикая, отвечает мой разум, а значит, у меня шок.
– Мы узнаем больше, когда придет отчет о вскрытии, но у вашей сестры на затылке внушительная рана. Возможно, она поскользнулась и упала, но если это произошло случайно, то зачем прятать тело? И еще. Поскольку ваша сестра была не… эм… Скажем так. Потребовалась бы сила, чтобы ее передвинуть. Одна женщина не справилась бы.
Он собирался сказать, что моя сестра не была худой.
– Это сделал Винс! – восклицает Джесси, и офицер бросает на нее укоризненный взгляд. – Не понимаю, почему она не имеет права знать то, о чем все думают. Он узнал об интрижке Бретт и Стефани, и у него снесло крышу.
Я стою. Почему я стою? Опираюсь рукой о стену. Я согнулась пополам, словно снова рожаю. Может, в каком-то смысле так и есть. Это ужасное осознание иначе как родами не назовешь.
Кто-то убил мою сестру, и этим кем-то мог или не мог быть Винс, но мы скажем, что это был он. Мы скажем, что это сделал он, как и скажем то, что у Бретт и Стефани была интрижка, хотя ее не было. Мы превратим реалити-шоу в реальность.
Джесси и офицер просят меня сесть. Я пытаюсь, но тут же встаю. На правде не усидишь. Так говорят люди, и теперь я понимаю смысл этих слов. Тяжесть правды – стул, подпертый кирпичиком, горошинка под матрасом, камушек в башмаке. Терпимо, но на грани.
Поэтому я хожу туда-сюда, пока не приезжает Лайла, и мне приходится ей солгать.
Глава 23Келли, сентябрь 2017 года
Я почти не помню похороны, только ту часть, где траурная речь Иветты оказалась на футболке.
И Арч.
Она пришла с мамой, но без папы. Мне стало гадко. Он словно отказался отдать дань уважения, потому что понял, что здесь что-то нечисто.
После похорон мы вместе едем в лимузине – мой папа, его жена Сьюзен, Лайла, Арч и ее мама. На тротуаре у Patsy’s Pizzeria на 60-й улице, любимой пиццерии Бретт, в которой она точно не представляла свои похороны, Арч просит меня на секундочку задержаться.
– Я присмотрю за ней, – предлагает папа, кладя руку на поясницу Лайлы. Она выглядит сонной, заплаканной и оцепенелой. После смерти Бретт она почти не упускала меня из виду, и я, по правде говоря, тоже боялась слишком далеко от нее отходить. Лайла – желанное лекарство. Пока она рядом, я могу сосредоточиться на ее утешении. Могу приостановить боль.
– Мы ненадолго, – обещаю я Лайле, когда папа и Сьюзен помогают ей выйти из машины.
Папа закрывает дверь. Папа. Думаю, он верит во все это не больше меня, но я знаю, что ради Лайлы он никогда не будет сомневаться. Может, Лайла и опустошена, но гордится быть племянницей Бретт Кортни – той Бретт Кортни, которую знали зрители.
– Дождь повременил, – отмечает Арч, глядя в мрачное окно.
Я киваю, чувствуя себя подпружиненной ловушкой за секунду до запуска. На этой неделе я как могла избегала Арч. Одно дело врать ей в силу обстоятельств, пока была жива Бретт, совсем другое – настаивать на том, что десять месяцев назад у Бретт и Стефани была интрижка, а Винс узнал об этом и убил обеих, такова версия полиции Монтока. У меня своя версия, но я ничего не могу предъявить.
– Хотя это не имеет значения. Верно? – Арч поворачивается ко мне, вяло усмехнувшись, и подтирает платком распухший нос. Она имеет в виду, что в честь Бретт многие женщины пришли на похороны в кроссовках. Им бы не пришлось беспокоиться о том, что каблуки увязнут в земле.
– Все прошло бы хорошо в любом…
– Она все еще виделась с ней? – спрашивает Арч. И перебивает меня, как только я открываю рот, чтобы ответить: – Скажи мне правду, Кел. Пожалуйста. Пожалуйста, не ври мне. Не позволяй мне выглядеть глупой девушкой, которая ничего не знала.
О, так вот в чем дело. Я отвечаю не сразу, чтобы она мне поверила. Если хочешь, чтобы тебе поверили, нельзя отвечать сразу. Я как будто давлюсь своим горем.
– Она не виделась с ней. Она любила тебя, Арч.
Арч с отвращением качает головой, промакивая нос влажным грязным платком. Я засовываю руку в сумку и пытаюсь найти чистый, чтобы она не занесла себе инфекцию.
– Она меня не любила, – говорит Арч. – Я не хотела это признавать, потому что любила ее. Но я все видела. Она никогда не была моей. Я не спятила. Не делай из меня дуру. Я знаю, что что-то происходило.
Бросаю поиски чистых платков и прижимаю руку к груди. Мое сердце кажется старым. Ослабевшим от боли за стольких людей.
– Арч, – ахаю я. – Пожалуйста. Поверь, она тебя любила. И я люблю тебя, и Лайла. Мы всегда будем семьей.
– Это правда? – спрашивает она чуть громче, словно теперь гнев взял над ней верх. Горе – танец скорби и гнева. – Это правда, что ты разрешишь им показать, что произошло? Что вы с Лайлой будете сниматься в своем шоу?
Я возвращаюсь к поиску чистых платков, чтобы не встречаться с ее праведным неодобрением.
– Камеры были выключены, когда это случилось. Они ничего не покажут.
– Но ты и Лайла? Вы будете сниматься в собственном шоу?
– Оно ориентировано на SPOKE. И поможет многим имазигенским женщинам и детям, Арч.
Арч снова начинает плакать. Нет. Подождите. Она?.. Так и есть. Она смеется. Это горький, тихий, робкий смех, вызывающий румянец на щеках.
– Ты делаешь это ради имазигенских женщин и детей, Кел? – выдает она через мгновение. После чего выходит из машины и так аккуратно закрывает дверь, что та даже не щелкает. Похоже, я больше никогда ее не увижу.
Глава 24Келли, ноябрь 2017 года
Меня восстановили в SPOKE, повысили до вице-президента. После смерти Бретт управление немедленно отозвало приказ о моем увольнении. Компания не пережила бы такое потрясение, а в связи со смертью Бретт женщины наводнили SPOKE, спрашивая исключительно Лайлу и меня. Спрос был настолько велик, что в 2018 году мы выходим на национальный уровень, открывая студии в Майями, Вашингтоне и Лос-Анджелесе. В моем телефоне есть номер Рианны. Я словно Донателла Версаче.
Лиза входит в кадр, и они с Джесси что-то обсуждают, склонив друг к другу головы.
Мы с Лайлой сидим за монитором в гостевой комнате Джесси. Я узнала, что во время интервью-исповеди в комнате остаются лишь оператор-постановщик, исполнительный продюсер, звукорежиссер и актер. Все остальные изолируются, чтобы свести посторонние звуки к минимуму.
Лайла надела пушистые шлепанцы Бретт от Gucci, которые малы ей на размер, но она твердо решила прийти на интервью в чем-то, принадлежавшем своей тете.
– Лайлс, – шепчу я. В тесной дорогой квартире особо не уединишься, ведь здесь бродят восемь членов съемочной команды, стилист, парикмахер и два личных помощника Джесси. – Ты правда этого хочешь? Ты можешь передумать в любой момент. Даже посреди интервью, если решишь, что с тебя хватит.
– Знаю, мам, – отвечает Лайла полным гормональной раздражительности голосом.
Хотя мы снимаем мое интервью с Джесси и интервью Лайлы с Джесси в один день, покажут их с разницей в месяцы. Мое интервью выйдет после премьеры нового сезона шоу – скоро, через три недели, – а интервью Лайлы – после последнего эпизода через несколько месяцев. Нельзя, чтобы выглядело так, будто мы сляпали все в один день, поэтому Джесси переоделась в кашемировую толстовку и сменила гостиную, где мы провели нашу формальную встречу, на кухню, чтобы приготовить еду и между делом поболтать с Лайлой о том, чем она занималась после случившегося.
– Маленькая Большая Кей, – произносит в монитор Джесси, обращаясь к Лайле по прозвищу. Она самая младшая в семье Кортни, но при этом самая высокая. Ты не принадлежишь клану, если у тебя нет прозвища. И я с жадным стуком своего сердца понимаю, что у меня его нет и, вероятно, никогда не будет. – Мы тебя ждем.
– Прекрати, – бормочет мне Лайла, спрыгивая с кровати и направляясь на кухню, хотя я ничего не говорила. Три недели назад Лайле исполнилось тринадцать. Не безумие ли, что я уже отсчитываю дни до следующего года ее буйного переходного возраста? Она слишком уж своенравна для подростка, но я хотя бы могу официально свалить все на переходный возраст. Только опасаюсь, что зрители раскритикуют меня, будто я заставляю ее слишком быстро повзрослеть. Или так и есть? Я больше не уверена.