Холли с амой вернулись в гостиную. В руках дочери по-прежнему была миниатюрная вселенная с планетами и звездами. Билл улыбнулся и встал на колени, чтобы получше рассмотреть хитроумное произведение собственного ребенка.
«Это и есть любовь, — подумал он, краем уха улавливая мягкий шелест отъезжающего „порше“. — Шанс начать все заново».
Закадычная дружба Бекки с Элис Грин завязалась в одиннадцатилетнем возрасте и продолжалась почти пять лет. То была горячечная, всепоглощающая дружба школьного детства, когда, кроме лучшей подруги, тебе никто не нужен. Зато с ней можно делиться самыми сокровенными тайнами. И кому, как не подруге, ты доверишь проколоть себе уши?
Элис проколола Бекке уши обычной иглой, предварительно прокалив ее в пламени свечи. Было много крови, но они все равно смеялись. Они тогда много смеялись, в том числе и над грядущей взрослой жизнью. Но в их дружбе с Элис всегда была какая-то червоточина.
Они познакомились и подружились в школе-интернате. Заведение это располагалось в мрачном, готического вида здании, похожем на волшебный замок. Его окружали лесистые холмы графства Бакингемшир, также добавлявшие в их существование толику сказочности. Когда дружба Бекки с Элис только начиналась, они одинаково одевались, носили одинаковые прически и обе мечтали стать журналистками. Им было приятно, когда сверстницы и учителя называли их сестрами-близнецами. Однако уже тогда за внешним сходством проступали кое-какие противоречия.
Несмотря на вроде бы приличные заработки отца, Бекка не смогла бы учиться в этом привилегированном интернате без специальной государственной дотации. А семья Элис владела сетью ресторанов в самых бойких местах Сингапура, и девочка относилась к деньгам с легкой небрежностью, какая бывает у тех, кто с ранних лет привыкает тратить незаработанные деньги.
В ту пору Бекка не особо задумывалась о финансовом неравенстве. Она с благодарностью принимала щедрость Элис, точнее, родителей ее подруги: веселые прогулки по магазинам Гонконга, где Элис творила чудеса с помощью кредитной карточки, полеты первым классом в Сингапур во время долгих летних каникул. Элис фамильярно называла этот город Синджи, и к своим двенадцати годам Бекка тоже привыкла так его называть.
«А не прошвырнуться ли нам в Синджи, Бекки?» — обычно спрашивала Элис, и они весело хохотали.
Когда Бекка узнала, что Элис сейчас тоже в Шанхае и работает независимой журналисткой, она обрадовалась, как девчонка.
Элис приехала к ним вечером, в то время, когда Бекка обычно купала и укладывала спать Холли. Они обнялись, и пятнадцати лет как не бывало.
Они вместе выкупали Холли, с первых же минут очарованную «тетей Элис». Та наговорила ей кучу комплиментов. Бекка чувствовала, что это не просто вежливая болтовня, и радовалась возобновлению их дружбы. Более того, сейчас, когда у нее появились тылы — семья, прекрасная квартира и такие же прекрасные перспективы на будущее, — Бекка держалась увереннее. Пусть с запозданием, но она тоже входит в мир, в котором Элис жила с рождения.
Уложив Холли, они перешли на кухню. Элис встала у окна, разглядывая двор. Бекка извлекла из холодильника бутылку вина, взяла пару бокалов и присоединилась к своей вновь обретенной подруге.
— Так ты забросила журналистику? — небрежным тоном спросила Элис.
Вопрос как вопрос. Бекка и сама не понимала, почему он ее задел.
— Пришлось. Сейчас я, в основном, занимаюсь Холли.
Бекка начала рассказывать о том, как у дочери вдруг обнаружили астму. Элис сочувственно кивала, однако Бекка быстро прекратила рассказ и стала разливать вино. Ей вдруг показалось, что она оправдывается. С какой стати?
— Мне и дома дел хватает, — промолвила Бекка и вновь одернула себя: «Ты еще извиняться начни за то, что оставила работу!»
Она решила переменить тему.
— А что тебя привело в Шанхай? Я думала, ты выберешь Гонконг или тот же Синджи.
Элис поморщилась, и Бекка сразу увидела в ней ту девчонку, какой Элис была в свои одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет… Избалованная, щедрая. Тогда Бекке казалось, что Элис просто невозможно не любить.
— Это только название красивое: независимая журналистка, — вздохнула Элис.
Они чокнулись, пожелав друг друга здоровья.
— Независимая ты или нет, но изволь выдавать то, чего жаждет публика. А она нынче жаждет рассказов о «китайской мечте» и «китайском чуде». Разверни любую газету. «Китай преобразует мир». «Три миллиарда новых капиталистов». «Великий Китай охвачен золотой лихорадкой». Меня тошнит от одних только заголовков. — Элис повернулась к окну. — Западные издания требуют сказок о чудесах. По-моему, больше всего они страшатся, что массовый читатель вдруг узнает, что в Шанхае далеко не все попивают банановый дайкири в дорогущих ресторанах Бунда.
— Ты о чем? — спросила Бекка, уловив раздраженные нотки в голосе Элис.
Боже, неужели и она станет говорить о проблемах? А Бекке так хотелось сидеть потягивать вино и просто говорить. Ну почему в свои одиннадцать они находили столько тем для разговоров?
— Я о главной причине роста китайской экономики. Она растет потому, что иностранные идиоты хотят вкладывать в нее свои капиталы, — отрезала Элис.
Бекка вспомнила, как в детстве ее подруга ненавидела копуш и тупиц, которым нужно по двадцать раз объяснять простейшие вещи. Некоторые девчонки в интернате даже побаивались Элис.
— Любая западная промышленная или финансовая шишка больше всего боится «проморгать Китай». Как же, удар по репутации! Я уже слышать не могу все это блеяние о «китайском экономическом чуде». Какое, к чертям, чудо, если полмиллиарда китайцев живут на жалкие гроши? Меньше доллара в день! Этого никто не желает замечать, зато во все глотки орут, что к середине века объем китайской экономики превзойдет американскую. А почему превзойдет? Да все из-за тех же пятисот миллионов, которые и тогда будут получать меньше доллара в день… Так что чудо-то вонючее, и весьма.
Элис глотнула из бокала.
— Приятное вино, — сказала она.
— Но ведь в Китае достаточно людей, сумевших вырваться из нищеты, — осторожно возразила Бекка. — И их число неуклонно растет. Начальник Билла постоянно говорит об этом. Динамически меняющийся социальный статус — вот как он это называет.
— Верно. В Китае есть богатые люди, — согласилась Элис. — Несколько миллионов. По сравнению с нищей массой — капелька в море. Китайцы заслуживают не показного, а реального изобилия. Им нужна чистая вода, доступное жилье вместо пустующих небоскребов, власть закона, а не взяток. Им нужна по-настоящему свободная пресса, а не эта широковещательная коммунистическая пародия. Им нужно образование. А прежде всего — настоящая, не показная демократия. Балахоны с эмблемой «Prada» и наспех сляпанные местные «ауди» — это не демократия и не изобилие.
— Я думала, что наша шанхайская жизнь будет похожа на Гонконг, — призналась Бекка. — Точнее, на знакомый нам с тобой Гонконг. Помнишь? Путешествия на острова, уик-энды на чьей-нибудь яхте. Воскресные обеды в каком-нибудь уединенном ресторане.
— Идиллическая картинка, — рассмеялась Элис.
— Но ведь у нас с тобой когда-то было именно так, — упрямо стояла на своем Бекка.
— Здесь не Гонконг, — сказала Элис, перестав улыбаться. — Шанхай всегда был частью континентального Китая. Только не напоминай мне, что кто-то называл Шанхай «Парижем Востока». Придумать красивый эпитет легче, чем построить красивую жизнь. Гонконг для англичан был их владением. А Шанхай они так и не сумели сделать своим.
«Пожалуй, я хватила через край, — подумала Бекка. — Наговорила Элис лишнего. Чего доброго, она подумает, что я превратилась в сентиментальную домохозяйку, вздыхающую по старым добрым временам».
— И все-таки я уверена, что мы не напрасно приехали в Шанхай, — сказала она вслух. — Нам здесь будет хорошо. Тебе налить еще?
Они обе глядели во двор. Как всегда по вечерам, там стояли сверкающие машины с включенными двигателями. Их было меньше, чем в выходные, тем не менее из подъездов выходили разряженные молодые женщины и усаживались в салоны. Некоторые из сидевших за рулем мужчин годились им в отцы.
— Забавное зрелище, — подражая небрежности Элис, проговорила Бекка.
Ей очень хотелось поднять себе настроение. Она так рада этой внезапной встрече с Элис! Неужели они разучились просто болтать, как раньше?
— Не думала, что нашу семью поселят в публичном доме, — со смехом добавила Бекка.
Смех получился довольно искусственный.
— Это не публичный дом, — улыбнулась Элис.
Бекка почувствовала, что ей не терпится раскрыть бывшей подруге кое-какие секреты шанхайской жизни.
— «Райский квартал» — это няолун, что по-китайски означает «птичья клетка». В Губэе полно таких местечек. Возможно, даже больше, чем в Хунцяо.[17] А девушек, живущих в таких клетках, называют цзиньсэняо — канарейки.
Синие глаза Бекки расширились от удивления.
— Я думала, что пошутила. Значит, это правда? Те женщины — проститутки?
— Нет, — замотала головой Элис. — Они спят не с кем придется, а с одним мужчиной. По китайским понятиям, это считается вполне нравственным. Тебе стоит привыкнуть, что здесь совсем иные мерки.
— Теперь я понимаю, — вздохнула Бекка. — Они на содержании у богатых мужчин.
— Опять-таки, по нашим представлениям, они не настоящие содержанки. Они — что-то вроде вторых жен. Я писала об этом. Многие из таких женщин по-настоящему любят своих мужчин. Рожают от них детей. Если мужчина не шанхаец, еще и обстирывают его. Их ремесло, Бекки, гламурным не назовешь. Они ведут жизнь обычных домохозяек и мечтают о том, как их возлюбленный бросит свою основную жену. Такое случается, но крайне редко. И даже если они довольствуются тем, что имеют, их положение все равно остается шатким. Мужчине может наскучить его «канарейка». Или его законная жена вдруг обнаружит, что он живет на два дома. Бывает, что и сама «канарейка» заведет какую-нибудь романтическую историю на стороне, и это станет известно ее благодетелю. Или мужчина пережрет «виагры» и помрет, что называется, прямо на «рабочем месте».