– Макс!
– Ладно-ладно. Только я не понял: почему она решила, что ты ей мстил? Она тебя что, не узнала?
– Нет. Во всяком случае, сразу не узнала. А вот сегодня, оказывается, узнала. И решила, что я специально её взял на работу, чтобы переспать и выгнать.
– А это не так?
– Да, конечно, нет! Я и сам не знаю, с чего тогда так на неё набросился.
– Тут-то как раз всё понятно – закончил начатое. Дурочка просто не знает, что ты до сих пор по ней…
– Ничего я не до сих пор, – пресёк его Ремир.
– Оно и видно, – к Максу вновь вернулась прежняя весёлость.
– Что тебе видно? Просто я поступил с ней по-скотски, тогда как у неё вон какая ужасная ситуация. Естественно, мне теперь не по себе. Но ты прав, я могу сделать для неё что-нибудь… с лечением вот помочь. Только она, по-моему, не примет никакую помощь. Обиделась...
– Ну, это решается просто. Поговори напрямую с врачами. Анчугин же указал, что там за больница. Спроси, вдруг что нужно.
– Угу, – кивнул, соглашаясь, Долматов. – Сегодня, может, и заеду.
– А надо признать, хорошо она на тебя влияет.
– В смысле?
– Нууу... Стоянов, гляжу, уже по боку? – хмыкнул Макс.
– Не дождёшься! Просто одно другому не мешает.
***
Анчугин отзвонился вечером, сообщил, что коммерческий как сквозь землю провалился. Дома его нет, по родственникам прокатились – тоже не нашли, сотовый отключён.
Долматова неожиданно это не сильно и расстроило. Всё равно в понедельник объявится, рассудил.
«Ладно, сворачивайтесь и по домам», – дал отбой Анчугину, настроившемуся все выходные, если придётся, искать Стоянова – пробивать друзей, жену, друзей жены и далее по списку.
Суббота и воскресенье показались Ремиру пробелом в жизни, бессмысленным, пустым и невыносимо долгим.
Одно лишь хорошо – выспался. Но никогда прежде он так остро не ощущал, что не любит выходные и праздники, попросту изнемогает от тоски и безделья.
Правда, половину субботы он всё-таки занимался делами, даже в контору наведался на пару часов, но в воскресенье весь извёлся. Не знал, куда себя деть. И Астафьев, как назло, смотался куда-то из города со своей новой, неизвестно какой по счёту подружкой.
– Кто хоть она? – полюбопытствовал Ремир.
– Да так, – уклонился от ответа Макс. – Ты бы тоже времени зря не терял. Съезди к своей в Новоленино, сделай себе приятно.
– Угомонись уже, – Долматов отбил звонок, зная, что иначе Астафьева может понести, а выслушивать его шуточки да на такую тему совсем не хотелось.
Горностаева и без того из головы не шла. Только если до минувшей пятницы он вспоминал, в основном, их ночь, то теперь чаще думалось совсем о другом.
Жалко её было так, что сердце щемило. Ну и, конечно, стыдно стало перед ней, просто сил нет.
Это он знает, что с его стороны не было расчёта поматросить и бросить. Ну да, только бросить, поматросить вышло ненамеренно. А в её глазах он, конечно, выглядел отпетым подонком. Впрочем, и в своих тоже, потому что тут и без «поматросить» картина получалась неприглядная. Хотел же, изначально хотел, принять на работу, а потом уволить, силу ей свою продемонстрировать, по носу щёлкнуть, спесь сбить.
А там и не было никакой спеси. Была одинокая, несчастная девчонка, которая билась как рыба об лёд, всеми силами пытаясь выкарабкаться из дерьмовой ситуации. И работа ей нужна была позарез...
Ну а он молодец, что говорить. Обнадёжил и выгнал. Ещё и переспал до кучи. Конечно, она теперь считает его последней сволочью, мелочной и циничной. И права. Только от этого так плохо. И почему-то совсем не хочется, чтобы она так про него думала. Хотя недавно вообще было плевать, что она думает. Или так только кажется?
Особенно же тяжко стало после разговора с врачом.
Ремир всё-таки съездил в больницу. Думал, это как-то успокоит злую, разбушевавшуюся совесть, но вышло наоборот.
Эта её дочка-племянница – совсем кроха ещё. И что-то там оказалось такое серьёзное, что без операции ребёнок может и не выжить. И счёт шёл если не на дни, то на недели.
Пояснения врача, диагноз и прочие термины Долматов плохо понял.
Во-первых, был очень далёк от медицины, ибо сам никогда не болел. Да и в немногочисленном кругу его друзей, знакомых и родственников никто на здоровье не жаловался. В поликлинике бывал, конечно, но по долгу – профосмотр и всё такое прочее. Ну ещё у стоматолога пару раз появлялся. И всё. А вот в такой больнице, где лежат, где страдают настоящими недугами, да ещё и дети, оказался впервые.
А во-вторых, от всего увиденного и услышанного Долматов испытал сильное потрясение. Угнетало тут всё: и обстановка, и ситуация критическая, и, увы, в этом свете его собственная малопривлекательная роль. Поэтому из всей речи старика уловил одно: девочке требуется дорогостоящая операция.
– Это, наверное, вас она имела в виду, когда говорила, что деньги скоро будут? – спросил врач.
– Будут, будут, – всё так же ошарашенно пробормотал Ремир, не до конца понимая смысла его слов. – Да, скоро. Сегодня же перечислю...
Глава 23
«Наконец-то понедельник! Наконец-то на работу!», – была первая мысль, как проснулся.
Коля обычно заезжал за ним в восемь и ждал не меньше двадцати минут, а то и все тридцать. Тут же Ремир почти сразу вышел, бодрый, свежий, благоухающий.
В девять ноль-ноль призвал к себе Супрунову. Она примчалась быстро, села напротив, перекатывая во рту мятную жвачку.
«Опять выходные весело провела, не то что я», – усмехнулся про себя Ремир.
– Два дела у меня к тебе, Светлана Владимировна. Первое – я тут подумал, что погорячился с Полиной Андреевной Горностаевой. Сделай сегодняшним числом новый приказ об отмене предыдущего приказа.
– То есть мы её не увольняем? – удивилась Супрунова.
– То есть я её не увольняю. Что смотришь? Ты же сама причитала, что этим увольнением я нарушаю трудовой кодекс и что если она обратится в суд… Короче, приказ тот отменяю. Всё. Пусть работает дальше.
– Ясно, – кивнула она.
– Ну а второе, – об этом говорить было гораздо легче. – Надо замутить какое-нибудь тимбилдинговое мероприятие. Не совместную пьянку, Супрунова! А именно мероприятие на сплочение коллектива. Найми контору, пусть организуют нам что-нибудь интересное на турбазе... В следующие выходные.
– В выходные? Все не смогут поехать. У кого-то дела…
– Мне всех и не надо. Технарей, например, это вообще не касается, они и так дружные. А вот коммерсанты должны быть. Все. Там много новеньких, пусть вливаются.
Супрунова ещё раз кивнула и вышла. А к десяти уже принесла готовый приказ на подпись.
***
В приёмной попался ему Влад Стоянов, поздоровался как обычно – видимо, пока ни о чём не подозревал. Ремир предложенную руку пожал и словом не обмолвился – решил оставить разбирательство с ним на вечер. Лучше побеседовать после окончания рабочего дня. Пытать предателя и всё такое прочее он не собирался, конечно же, но такие моменты, считал, гласности предавать не стоит. Зачем народ будоражить и лишние поводы для сплетен давать?
– Как выходные провёл? – спросил даже.
– О! Отлично! Ездили за город к друзьям. Отдохнули шикарно!
– Рад слышать, – процедил Ремир. – Ты после шести зайди ко мне. Надо будет кое-что обсудить.
– Что-то серьёзное? – вмиг обеспокоился Стоянов.
– Да ничего особенного. Так, рабочие моменты кое-какие обговорим.
Стоянов кивнул, но удалился в свой кабинет явно встревоженный.
Всё-таки у трусов интуиция работает исправно, подумал с лёгкой усмешкой Долматов. Ведь он виду старался не показывать и истинных намерений не выдавать, да и гнев на самом деле за выходные почти иссяк, а этот всё равно что-то почуял – вон как занервничал.
«Интересно, – перескочили мысли сами собой, – Горностаева уже знает про новый приказ?».
С самого воскресенья он внушал себе, что надо с ней поговорить. Ну, объясниться хотя бы. Не затем, чтобы замутить, как Макс советовал. А просто – для очистки собственной совести.
Вот только никак не мог решиться. Вчера пообещал себе прямо с утра, первым делом, вызвать и поговорить, но всё откладывал, тянул, делами всякими прикрывался.
Потом вдруг в голову пришла шальная мысль: «А, может, её на обед в ресторан позвать? Там и побеседовать в спокойной обстановке».
Без пяти час он попросил Алину пригласить Горностаеву к себе. Разволновался вдруг ни к селу ни к городу, ожидая. Минуты показались вечностью. Что так долго поднимается?
А когда она вошла, какая-то настороженная, непривычно серьёзная, сердце ёкнуло и заныло.
– Здравствуйте, Ремир Ильдарович. Вызывали?
Он кивнул, слова вдруг в горле встали комом.
Она присела напротив, спина прямая, голова чуть вздёрнута, лицо строгое, как у учительницы. Это она обиделась так сильно, что ли? Где улыбка, где манящий взгляд? А с такой вот, как сейчас, даже и с чего начать-то не знаешь.
Он закусил губу, отвёл глаза, снова посмотрел – она сидела всё так же, неподвижно, как изваяние, только голову опустила вниз.
– Ты… вы уже ознакомились с новым приказом? – наконец выдавил он.
Она вскинула на него глаза. Взгляд слегка недоумённый, но всё такой же… не то чтобы холодный, а просто отстранённый. Когда смотрят холодно, то видно – этот холод предназначен лично для тебя. Пусть плохо, но о тебе думают, что-то чувствуют. А в её глазах были и жизнь, и тепло, и всякое-разное, но всё это для него недосягаемо. Словно огорожено от него невидимой, непроницаемой стеной. Словно он в стороне, лишний, ненужный, чужой.
А как сильно хотелось, чтобы она опять на него посмотрела, как раньше! Призывно, влекуще, пусть порочно, хоть тысячу раз порочно, только б не эта отрешённость.
– Я сегодня отменил приказ о вашем увольнении.
На кратчайшее мгновение она слегка приподняла брови, удивилась. И молчит.
А чего, собственно, он ждал? Что она кинется ему на шею с горячими словами благодарности?