Ну, было бы неплохо, усмехнулся он. Наверное, вслух усмехнулся, потому что опять в её взгляде промелькнуло недоумение.
Он нахмурился, раздражаясь из-за собственной нерешительности.
– Я поговорить с тобой хочу, но, может, не здесь? Давай съездим где-нибудь пообедаем, заодно и поговорим?
– Спасибо, но это лишнее. К тому же я отпросилась сегодня у Штейн уйти на час раньше и обещала отработать этот час в обед. Мне… в больницу надо.
Ремира так и подмывало спросить, как там с больницей, всё разрешилось? Но так он мог выдать своё участие, а этого ему совсем не хотелось.
– Штейн, я думаю, не обидится. Если хочешь, я ей скажу…
– Нет, не надо. Я сама не хочу никуда ехать. Извините. Просто аппетита нет.
Совершенно очевидно, что она не хочет никуда ехать именно с ним. Вот в чём дело. А всё остальное – только вежливые отговорки.
Досадно как! И неприятно. Но настаивать, наверное, будет глупо, решил он.
– Ладно, как хочешь… как хотите.
Он поднялся из-за стола, прошёл к окну. Вот так, не глядя на неё, говорить было всё же легче.
– Ты не совсем правильно всё истолковала. Я ничего специально не подстраивал. И не собирался тебе мстить вот так. То, что случилось между нами той ночью… я этого не планировал, правда. И не хотел, чтобы так вышло. Это просто неудачное стечение обстоятельств. И я себя за это ругаю, поверь, не меньше. И стыжусь этого очень. В общем, извини.
– Что значит – вот так?
Он обернулся.
Полина смотрела на него в упор, и глаза её вновь горели не то злостью, не то обидой. Но всё лучше, чем отрешённость.
– Не понял.
– Вы сказали: «Не собирался мстить вот так». То есть собирались, но иначе?
Ремир смутился.
– Да нет, я просто неправильно выразился.
Она поднялась со стула, медленно двинулась к нему.
– То есть та ночь – это просто неудачное стечение обстоятельств? Досадное недоразумение? И вы этого не хотели? – она остановилась в шаге и, прищурившись, посмотрела ему прямо в глаза. Хотя ему казалось, что в душу.
Кровь горячей волной прихлынула к щекам.
Зачем она подошла так близко? Зачем так смотрит? Зачем говорит «та ночь» так, что мурашки по спине?
– То есть вы приняли меня на работу без всякой задней мысли? Честно?
Ремир уставился на её губы, а у самого во рту пересохло.
– То есть вы меня не вспомнили? И не поэтому…
– Вспомнил, конечно, – полушёпотом, с лёгкой хрипотцой ответил он. С трудом оторвал взгляд от её губ. – Такое трудно забыть.
– Да, конечно, – кивнула она. – Но я ведь уже извинилась. И мне правда за тот случай очень стыдно, но…
– Я тоже извинился и мне тоже стыдно…
Её близость мешала сосредоточиться, не давала думать чётко, здраво. Да вообще никак не давала думать. В голове пульсировало единственное желание – притянуть её к себе и снова попробовать губы эти, приникнуть, впиться. Внутри аж заныло всё.
И лицо, конечно же, выдало Ремира с потрохами, потому что Полина, внезапно смутившись, сделала шаг назад.
– Значит, вы меня просто приняли на работу и не хотели отыграться за тот случай?
«Скажи – да», – велел себе, но язык почему-то не поворачивался.
Такое простое, коротенькое слово как будто застряло в горле.
И как назло, некстати вспомнилось, что он в действительности думал, когда принимал её на работу, каким спектаклем представлялось себе самому то собеседование. Вспомнил и устыдился.
И снова она всё прочла в его глазах, потому что лицо её на миг болезненно исказилось, во взгляде промелькнула горечь, а затем сменилась всё той же отрешённостью.
Полина всё ещё стояла рядом, но при этом вновь была абсолютно недосягаема.
– Я могу идти? – спросила вежливо.
Ремир кивнул, посмотрев с острым сожалением.
Что он ещё мог сказать? Постой, просто постой? Потому что ни одной фразы на ум не шло. Потому что сам не знал, как объяснить всё это, и не понимал, что чувствует. И почему так плохо, прямо физически.
***
Около семи, когда коридоры и кабинеты опустели, Ремир пригласил к себе Стоянова. Тот явился тотчас, старался держать лицо, но излишняя суетливость, натянутая улыбка и бегающий взгляд выдавали коммерческого директора с головой. Он явно нервничал, даже не просто нервничал, а отчаянно трусил.
Ремир кивнул ему на стул, сам поднялся, обошёл стол и присел напротив, прямо на столешницу.
Стоянов заметно побледнел. Когда же в кабинет вошли Астафьев и Анчугин, он и вовсе запаниковал.
– Ч-что такое? – беспокойно оглянулся вправо, влево.
– Не ёрзай, – велел Ремир. – А что такое – ты нам сам сейчас расскажешь.
Макс занял соседнее с ним кресло, а Анчугин встал за спиной, точно стражник. И это, очевидно, разволновало Стоянова ещё больше, потому что сидел он как на иголках.
– Я не понимаю, в чём дело.
– Думаю, что понимаешь, – возразил Ремир. – И давай сэкономим друг другу время. Ты не будешь строить из себя дурачка и честно всё расскажешь. Ну а я учту твоё чистосердечное признание, когда буду решать, что с тобой делать.
– Но я правда не понимаю! В чём я должен признаваться?! – Стоянов почему-то обращался к Астафьеву.
– То есть лёгкие пути – это не про нас, да? Ты спасибо скажи, что тебя в пятницу не было, а за три дня я остыл. Но! Ты сейчас себя ведёшь крайне неразумно, и я снова начинаю закипать. Так что подумай хорошо, оно тебе надо?
– Да вы просто скажите, в чём я должен признаться, – чуть не хныча, залепетал Стоянов. – Про что, вообще, речь?
– Про Назаренко. Знаешь такого? – подал голос Астафьев.
– Ну да, мы вместе на курсах этой зимой обучались, – облизнув губы, быстро проговорил Влад.
– Ну а после курсов сколько раз виделись?
– Не помню точно, раза два. Ну да, два раза. Он на той неделе приезжал, в среду, кажется. А что?
– А то ты не знаешь – что! Випов ты ему слил? – жёстко спросил Долматов. От насмешливого тона не осталось и тени.
Стоянов ответил не сразу, взглянул затравленно на него, на Макса, потом сглотнул и тихо произнёс:
– Я не специально. Я не хотел ему никого сливать. Я вообще не думал, что так получится. Просто разговор зашёл про… успехи. Вот я и… Мы выпили до этого. После окончания курсов.
– А что ж ты, с**а, молчал всё это время?
Стоянов опустил голову.
– Ну а с тендером что? Для этого ведь он с тобой встречался? Про цены спрашивал?
– Спрашивал! – вскинулся Влад. – Но я не сказал!
Ремир молчал, придавив его тяжёлым, немигающим взглядом.
– Я правда ничего не сказал! Он спрашивал про тендер. Позвонил мне, потом к работе подъехал. Денег предлагал, триста тысяч. Я отказался. Вот и всё. Чем угодно готов поклясться.
– И всё? То есть за тендер мы можем быть спокойны?
Стоянов закусил губу.
– Вообще-то, боюсь, что новенькая ему могла рассказать.
– Какая ещё новенькая?
– Полина Горностаева. Они потом после работы вместе уехали.
– Ты уверен? – спросил Макс.
– Абсолютно. Даниил сам сказал, что она его старая знакомая. А потом я своими глазами видел, как она в тот же день вечером села к нему в машину. Мне вообще показалось, что между ними связь.
– Я тебе сейчас самому связь организую. Показалось ему! – вспыхнул Долматов.
– Рем, стой, – поспешил вклиниться между ними Макс. – Погоди ты!
– Я не вру! – Стоянов на всякий случай поднялся со стула и отошёл в сторону.
– Вали давай отсюда, – повернулся к нему Астафьев. И того как ветром сдуло.
– Рем, успокойся. Это ж легко проверить. Сейчас посмотрим запись с камер. Номер его машины у нас есть…
***
– Она могла просто с ним случайно встретиться, – глухо произнёс Долматов, просмотрев запись.
– Ну да, наверное, – пожал плечами Макс.
– Они действительно с Назаром давно знакомы, – продолжал Ремир. – Он мог подъехать к Стоянову и увидеть её. Просто случайная встреча, совпадение… Что в этом такого? Это ведь не значит, что она сразу ему всё слила. Да и потом, она тут работает без году неделя. Что она знает? Ровным счётом ничего.
– Назар? – переспросил Астафьев. – О, а я как-то сразу не сообразил. Он же ей звонил в тот день, когда ты в командировку уехал. Я рядом был, увидел, что на экране высветилось это имя…
Долматов помрачнел.
– Хотя я могу и ошибаться, – Макс посмотрел с тревогой на Ремира. – Давайте для начала пробьём её номер, вот и всё. Будем знать хотя бы, созванивались ли они, до этого, после этого, было ли какое-то общение. Может, эсэмэски слали друг другу...
– Сделаешь до завтра? – обратился Долматов к Анчугину.
Тот коротко кивнул.
Глава 24
Всё утро понедельника Полина с нетерпением ждала звонка от загулявшего риэлтора. Звонила и сама, но раз за разом натыкалась на механический голос: «Абонент временно недоступен».
Значит, он или в дороге ещё, или даже и не выехал. Но скорее бы уже! Это ожидание все нервы ей вымотало.
В выходные Полина малодушно радовалась, что Якова Соломоновича нет в больнице. Потому что стыдилась в глаза ему смотреть после того, как твёрдо заверила насчёт денег. Потом придумала: скажет при встрече, что накладка вышла, но вот-вот всё разрешится. Риэлтор, в конце концов, обещал ведь продать квартиру очень быстро. Только вот где его черти носят?
Когда Оксана Штейн передала ей, что звонили из приёмной, мол, директор к себе срочно требует, Полина слегка удивилась. И к своему неудовольствию, разволновалась вдруг не на шутку. И так все выходные ругала себя за слабость, за то, что не получалось выкинуть его из головы.
Вела сама с собой бесплодный спор: то воскрешала в уме тот взгляд, когда ворвалась к нему в пятницу. Ох, столько там было чувств! Даже от одного воспоминания становилось тепло и трепетно. Но тут же себе и возражала: может, он просто растерялся от неожиданности?
А главный довод: были бы эти чувства, разве он бы её уволил? Конечно, нет! Так что и нечего строить иллюзии. И вроде же успокоилась, помогло внушение. Но стоило Долматову позвать её, даже нет – вызвать, как тут же сердце запрыгало, задрожало.