– Ты знала, что тараканы могут жить без головы неделю? – шепотом спросил он.
Это был Мэттью. Узнала по голосу.
– Правда? – отозвалась я, тоже шепотом, села на кровати и оперлась на локти. В комнате было почти темно, только фонарь за окном мигал – то включится, то опять выключится. И так всю ночь.
– Ага, – кивнул Мэттью. – Иногда даже целый месяц. А дохнут оттого, что им пить нечем.
– Надо же.
Минуту или около того Мэттью стоял в полном молчании, потом закрыл дверь и вернулся в свою комнату. На следующий день нашла под матрасом книгу. От посторонних взглядов ее прятало лоскутное одеяло и оборки на матрасе. Это была детская энциклопедия про насекомых и пауков. Сразу поняла, что книгу принес Мэттью. Когда Джозеф ушел на работу, а мальчики отправились на автобусную остановку ждать школьный автобус вместе с соседскими ребятами, которые толкали и дразнили их, я села на кровать и буквально проглотила энциклопедию в один присест.
В Огаллале я ходила в школу, поэтому читать научиться успела. Мама каждый вечер перед сном просила меня что-нибудь прочесть ей вслух – то заметку из модного журнала, то рецепт из кулинарной книги Джулии Чайлд, то письмо. Читала я хорошо. За день изучила энциклопедию Мэттью от корки до корки и тайком отнесла обратно к нему в комнату. Спрятала под кроватью, пока Айзек или Джозеф не вернулись. Узнала много нового про уховерток, богомолов, цикад и стрекоз. Оказалось, продолжительность жизни слепня – от тридцати до шестидесяти дней, королева пчел на зиму зарывается в землю и впадает в спячку, а периодических цикад можно увидеть только раз в тринадцать – семнадцать лет.
Через несколько дней Мэттью подложил мне в комнату новую книгу – «Морские анемоны». Из нее я узнала, что морские анемоны, они же актинии, похожи на цветы, но на самом деле это кораллы. Актинии хищники, и они не стареют, как другие животные и растения. В книге говорилось, что они бессмертные. Оказалось, они охотники – впрыскивают в свою добычу парализующий яд и проглатывают. Питаются они рыбой, креветками и планктоном. Мне эти актинии совсем не понравилось – с виду такие красивые и воздушные, а на деле жестокие и коварные. Заманивают своих жертв в ловушку, прельщая очарованием. Нет, так нечестно, подумала я.
Еще через несколько дней под матрасом обнаружилась энциклопедия «Горные породы и минералы». Потом еще одна книга, и еще. Почти каждую неделю Мэттью потихоньку приносил мне что-нибудь из школьной библиотеки. Так я прочла «Паутинку Шарлотты», «Дневник маленькой девочки» и «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире». Чтению посвящала каждую свободную минуту, когда не убирала дом, не мыла Мириам и не готовила на ужин салат с треской и сэндвичи.
Время от времени посреди ночи Мэттью останавливался у двери моей спальни по пути в туалет или на кухню за стаканом воды. Я научилась отличать шаги Мэттью от шагов Джозефа. Мэттью шел тихо, осторожно, а возле моей комнаты замирал в нерешительности. Джозеф же, наоборот, шествовал уверенно. В мою белую дверь он заходил без малейших сомнений и колебаний. Мэттью открывал ее медленно, осторожно, чтобы не скрипнула, а Джозеф сразу раскрывал нараспашку, не боясь, что шум разбудит домочадцев. Мэттью оставался всего на пару секунд и уходил, сообщив какой-нибудь любопытный факт, который мне был совершенно не нужен, – и ему, скорее всего, тоже. Впрочем, дело было не в фактах. Между нами установилась связь, что-то вроде дружбы.
Я была не одна. В одну ночь Мэттью говорил:
– Ты знала, что крокодил не может высунуть язык?
В другую:
– Ты знала, что единственное слово с тремя буквами «е» подряд – «длинношеее»?
Приходилось признаваться, что нет, всего этого я не знала. Потом остаток бессонной ночи проводила, пытаясь подобрать еще одно слово, в котором три «е» подряд. Вот Мэттью удивится, когда утру ему нос. Но на ум приходили только похожие слова – «короткошеее», «толстошеее»… Так ничего и не придумала.
– Ты знала, что Венера – самая жаркая планета? Температура поверхности четыреста пятьдесят градусов Цельсия.
Что такое градусы Цельсия, я не знала, да и планеты припоминала с трудом. Много воды утекло с тех пор, как я сидела в классе школы в Огаллале и учила про Солнечную систему и про то, что температуру измеряют в градусах. На следующий день Мэттью принес книгу по астрономии.
А однажды спросил:
– Ты знала, что моим родителям платят почти двадцать баксов в день за то, что они тебя воспитывают?
– Серьезно? – удивленно спросила я. Понятия не имела, что людям за это полагается вознаграждение. – Кто им платит?
Может, деньги берут из крошечных сбережений, которые скопили мама и папа? Или социальная работница раскошеливается?
Мэттью покачал головой в темноте:
– Никто. Это государственные деньги, от штата Небраска.
Он стоял в дверях в клетчатых пижамных штанах и белой майке с желтыми пятнами спереди. Мэттью был высокий и тощий, и майка уже была ему коротка.
– За Лили штат тоже платит? – спросила я.
Неужели Пол и Лили Зигер нашли легкий способ зарабатывать двадцатку в день, заботясь о моей сестренке?
Но Мэттью ответил – нет.
– Тем, кто усыновляет детей, денег не дают. Наоборот, твоим Зигерам самим пришлось заплатить, чтобы им отдали Лили. Десять тысяч долларов или около того.
– Сколько? – подскочила я. Десять тысяч долларов – очень большая сумма. Получается, Зигеры купили мою сестренку, точно товар в магазине. Не знала, что и думать – то ли радоваться, что ради Лили они готовы были выложить такие деньги, то ли огорчаться, что с ней обращаются, будто с вещью. Прямо список покупок – одежда, арахисовое масло, спрей от насекомых, ребенок…
Подумала – интересно, если когда-нибудь у меня будет больше десяти тысяч долларов, смогу ли я выкупить Лили обратно? А может, Зигеры сами ее вернут – как покупку, которая не устроила, не подошла. Тогда скоплю денег и заберу ее себе.
Но что меня уж точно смутило, так это то, что Джозефу и Мириам платят за опекунство. Получается, меня, в отличие от Лили, не покупали.
– Откуда ты знаешь? – спросила я у Мэттью.
Тот пожал плечами:
– Просто знаю, и все.
Потом закрыл дверь и ушел.
– Почему ты ни разу не попыталась сбежать? – спрашивает Луиза Флорес.
Дежурный в углу, успевший расслабиться и откинуться на спинку стула, кажется, тоже желает услышать ответ на этот вопрос. Действительно – почему я не предприняла ни одной попытки побега? Кошусь на него. Дежурный устремил на меня внимательный взгляд карих глаз, в котором читается вопрос: «Вот именно – почему?» Одет в синюю форму, которая слишком ему велика. Он еще совсем молодой парень.
– Мне было страшно, – отвечаю я. – Боялась остаться, боялась уйти. Боялась, что Бог прогневается, если ослушаюсь Джозефа. Так он мне говорил, и я в это верила.
Я понимала, что бежать мне некуда – во всяком случае, на тот момент. Мало того – если убегу, Джозеф сделает Лили что-то плохое. Он меня постоянно этим пугал. А если и нет, то Господь нашлет на меня бури и хищных птиц, а потом превратит в соляной столп, как жену Лота. Или устроит потоп, и я утону.
– Я тогда была маленькая, – напоминаю Луизе Флорес.
До того, как перебралась к Джозефу и Мириам, верила и в Санта-Клауса, и в Зубную фею, и в Пасхального кролика. До тех пор, пока у меня не выпал клык. Положила зуб под подушку и всю ночь ждала, что придет фея и положит вместо него золотые монетки. В Огаллале именно так всегда и случалось. Но фея не пришла. Тогда я подумала, что она просто не может найти меня в новом доме в Омахе. Наверное, сейчас летает по всей Огаллале и ищет меня.
Потом стала думать про наш сборный домик на Кеньон-Драйв. Наверное, там уже поселилась другая семья. Может, у них даже есть маленькая девочка, которая теперь спит в моей кровати. Укрывается моим стеганым одеялом, ярко-розовым в оранжевый горошек, и любуется на ярко-синие занавески, которые мама сшила из ткани, которую купила задешево на распродаже, хотя этот цвет у меня в спальне ни к чему не подходил. Вдруг эта девочка спит, прижимая к себе мою любимую игрушку – мягкого фиолетового котенка? Читает с мамой мои книги с картинками? Просыпается утром и вместо выпавшего зуба обнаруживает под мягкой подушкой золотую монетку, а мне не достается ничего?
Однажды поделилась всеми этими мыслями с Мэттью. Рассказала, что Зубная фея меня потеряла, но я надеюсь, что она все-таки меня найдет, и не выбрасываю свой зуб. Спросила, что делать. Может быть, можно как-нибудь передать фее зуб. Он ей очень нужен, она ведь строит из детских зубов сверкающий белый замок у себя в стране фей.
– В стране фей? – переспросил Мэттью.
Тогда объяснила, что из зубов фея сооружает не только замок, но и деревню для всех своих подружек, и называется эта деревня страна фей. Мэттью молча уставился на меня, будто не знал, как ответить. Потом с запинкой произнес:
– Клэр, зубных фей не бывает, – долго молчал, а потом прибавил: – Лучше выброси этот зуб.
Тогда, как и в тот день, когда погибли мама с папой, умерла маленькая часть меня. Про Санта-Клауса и Пасхального кролика спрашивать побоялась. Но когда наступило Рождество, а подарки мне так и не принесли, я сразу поняла почему. И причина была вовсе не в том, что в этом году я плохо себя вела.
Через несколько дней Мэттью оставил у меня под матрасом книгу сказок. «Златовласка», «Три поросенка», «Румпельштилцхен». Особое внимание обратила на сказку про гамельнского крысолова – странного человека, который играл на волшебной дудке, услышав звуки которой дети покидали свои города и шли за ним. Больше их никто и никогда не видел. Читая эту историю, представляла в образе крысолова Джозефа, одетого как средневековый шут на картинке – в пестрое трико и лосины. Вот Джозеф идет по улицам Огаллалы, играя на дудочке и уводя за собой детей. Детей вроде меня.
Не знаю, чего больше боялась в этом доме. Самого Джозефа с его ястребиным взглядом и крючковатым носом, его рассказов о мстительном Боге, того, что он может причинить вред Лили? Джозеф в подробностях рассказывал, как подвесит ее за ноги и зарежет заживо. Брал меня холодной рукой за шею и рисовал страшную картину в жутких деталях, употребляя слова вроде «сухожилия» и «нервы». Что все эти слова значат, толком не понимала, но все равно очень пугалась.