Форт-Коллинз. Сколько раз видела эти слова в строке обратного адреса на конвертах, которые привозила мисс Эмбер Адлер. Да, вот где Пол и Лили-старшая жили в Колорадо. И моя Лили там жила. Форт-Коллинз, штат Колорадо.
Наконец-то навещу сестру. Вот и повидаемся.
Хайди
Грэм стоит в трех футах от меня в темной комнате и жадными глазами наблюдает, как я сбрасываю на пол белье. Розовый бюстгальтер приземляется на туфли, трусики – рядом с прозрачными нейлоновыми чулками, теперь небрежно свернутыми в комок.
Грэм внимательно, не спеша осматривает меня с ног до головы. Взгляд останавливается на красном незаживающем шраме, спускающемся по диагонали от пупка и скрывающемся в волосах на лобке. Постоянное напоминание. Велю себе не обращать на этот след внимания. Не было никакой операции. Мой ребенок дома, спит себе на одеяльце в соседней квартире.
Грэм ничего не говорит. Его теплые руки берут меня за талию. Он ведет меня к кровати и усаживает на серое одеяло, спадающее почти до пола. Подушки все еще смяты. Смотрю мимо Грэма на вентилятор на потолке – из полированного никеля с темно-вишневыми лопастями. Бумаги с комода так и сдувает на пол. Однако Грэм даже не замечает, что все его труды разлетелись. Не обращает он внимания и на то, что мои голые руки, ноги и грудь покрылись гусиной кожей.
Грэм стоит в изножье кровати и через голову снимает майку. Подаюсь вперед и глажу рельефные мышцы живота. На груди у Грэма светлые, почти незаметные волосы. Потом рука спускается к впадинке пупка, затем в медной пуговице на джинсах. И тут слышу, как заплакал ребенок.
Кажется, что звук громче сирены, раската грома, подъезжающего поезда. Торопливо вскакиваю и принимаюсь собирать с пола раскиданную одежду. Грэм, даже не услышавший младенческого плача, уговаривает меня остаться.
– Хайди, – произносит он почти умоляюще. Должно быть, от этого тона женщины просто тают. – Что случилось?
Грэм наблюдает, как я натягиваю платье, сжимая в руке чулки и трусики. Кое-как, через одну, застегиваю пуговицы на спине.
– Ничего, просто… – смущенно начинаю я. До сих пор чувствую кожей приятное покалывание от прикосновений Грэма. Ах, этот взгляд… эта фигура… Да, Крис на меня так давно уже не смотрит. – Просто забыла кое-что сделать. Надо срочно возвращаться.
В гостиной Грэма снова слышу громкий, горький плач. Перехожу на бег. Каблуки стучат по паркету. Грэм окликает:
– Хайди!
Но следом не идет.
Когда возвращаюсь домой, моя девочка по-прежнему лежит на одеяльце и крепко спит. А мне показалось… Я думала, она сейчас сердито сжимает в кулачке розовое одеяльце и, вся красная, кричит во весь голос, будто собирается проплакать несколько недель подряд.
Но моя малышка лежит тихонько. Слышу только ее сонное дыхание. Раскинулась на розовом одеяльце и спит, как ангелочек. Стоя на пороге, перевожу дух.
Удивительно. А я была совершенно уверена, что слышала плач. Подбегаю к малютке и подхватываю на руки. Девочка просыпается.
– Не волнуйся, – шепчу ей на ушко. – Мама здесь. Больше она тебя никогда не бросит.
Уиллоу
В чемодане, который принес Мэттью, и впрямь оказалось почти все, что мне нужно. Деньги – и много! Еда – шоколадные батончики, мюсли, печенье. Не знаю, как он раздобыл все это богатство. Села в автобус, прижимая чемодан к себе. Моя единственная вещь. Пока ехали по сельской Небраске, постепенно вставало солнце, все еще казавшееся зимним. Поставила чемодан на дрожащие коленки и открыла защелку. Внутри лежала книга – конечно, что же еще? Это ведь наша традиция. «Пятьдесят штатов». Бегло пролистала, проверяя, не написал ли Мэттью чего-нибудь мне на память. Оказалось, написал – текущей черной ручкой, чернила которой размазались по глянцевым страницам толстой книги. Рядом с заголовком «Аляска» – «слишком холодно». «Небраска» – «только не здесь». «Иллинойс» – «может быть». Этот путеводитель должен был помочь мне наладить новую жизнь. Мэттью обо мне позаботился. «Монтана» – «отличное место, чтобы спрятаться».
Да, пожалуй, мне действительно нужно спрятаться. Лечь на дно. Меня, наверное, будут искать. Или нет? Джозеф точно будет, да и полиция тоже. Но тут напоминаю себе, что Джозеф мертв и больше до меня не доберется.
Закрыла глаза и попыталась задремать, но сон не шел. Перед глазами так и стоял безумный взгляд Мэттью, когда он ворвался в мою темную комнату. С ножа капает кровь. В ушах так и звучал предсмертный вопль Джозефа. Постаралась не думать о том, как там Мэттью и все ли с ним в порядке.
Казалось, на меня уставился весь автобус, будто все до единого пассажиры знают, что случилось. Съехала вниз по спинке сиденья и попыталась спрятаться от чужих глаз. Ни на кого не смотрела, даже не ответила на приветствие мужчины, сидевшего напротив на зеленовато-голубом сиденье. Черный костюм, белый воротник, в руках потрепанная Библия. Должно быть, священник. Нет, уж с кем, с кем, а с ним я точно разговаривать не собиралась.
Закрыла глаза и попыталась не обращать внимания, хотя казалось, что он меня видит насквозь и знает про все мои грехи. Сразу учуял, как охотничья собака, идущая по следу.
Около полудня начала узнавать пейзаж за затемненным окном. Читала огромные зеленые щиты со знакомыми названиями городов, написанными белыми буквами. Норт-Платт, Сазерленд, Роско. И табличка у дороги «Добро пожаловать в округ Кит». Увидела знакомые белые амбары и загоны для скота. Неподалеку стоял заброшенный фермерский дом из дерева, так сильно накренившийся на один бок, что узнала его даже восемь лет спустя. А ведь именно столько не бывала в этих краях. Казалось, дом вот-вот обвалится прямо на желтую траву. Сажусь прямее и прижимаюсь носом к холодному стеклу. Сквозь шум двигателя автобуса до меня будто доносится голос мамы. «Люблю тебя, как хрюшки помои».
А потом автобус свернул на шоссе 61. Указатели показывали дорогу до озера Макконахи. Сколько песочных замков в свое время построила на берегу. Мама, бывало, просыпалась, видела, что денек будет погожий, сажала нас с Лили в машину, и мы ехали на озеро. Мама всегда забывала взять крем от солнца, и все мы сильно обгорали. Потом вечером считали друг у друга веснушки и сравнивали, у кого нос сильнее порозовел. Глядела в окно, а между тем автобус остановился на парковке Коноко, рядом с «Супер 8» и гостиницей «Комфорт» напротив кафе «У Вэнди». Мы с мамой туда ходили. Как же давно это было, будто в другой жизни! Вот аптека «Памида», а вот парковка для грузовиков. Оказалось, я все помню. Ничего не забыла. На пути в Форт-Коллинз автобус проезжал через Огаллалу. Да, это был мой родной городок. Я очутилась дома.
Когда автобус остановился, пассажиры высадились. Кто-то отправился в туалет, кто-то – перекусить. А мне отчаянно захотелось схватить чемодан и сбежать. Сердце забилось сильно-сильно, руки и ноги дрожали. Даже протолкалась мимо новых пассажиров, садившихся в автобус. Неловко держа чемодан перед собой и протискиваясь вперед по узкому проходу, только бормотала «извините» и «простите». Люди поглядывали на меня косо. А девушка с длинными темными волосами, которой я наступила на ногу в красивой туфле, язвительно пробормотала:
– Ну что вы, всегда пожалуйста.
Но я ни на кого не обращала внимания. Думала, что без проблем найду дорогу до нашего сборного домика. Хотя не уверена, что, когда мне было восемь, могла справиться с этой задачей. Впрочем, какая разница? Даже если бы в придорожную канаву легла, все равно почувствовала бы себя дома. Кожей ощущала – вот она, Огаллала, моя родина. Конечно, сразу же подумала про папу с мамой. В голове завертелась глупая мысль: вдруг мама сейчас здесь? На самом деле родители не погибли, просто вышло недоразумение. Дойду до нашего домика, а там все как раньше – и мама, и папа, и маленькая Лили. Никакая не Роз – Лили! И я ее единственная сестричка, а не какая-то там Калла. Стоит открыть нашу дверь с сеткой от насекомых и ступить на порог, как случится чудо. Мне снова будет восемь лет, и все станет как раньше. Мама, живая и здоровая, будет порхать по комнатам крошечного домика, снова заражая нас всех энергией и энтузиазмом. В доме все останется по-прежнему. Никакая новая семья, как я воображала, там не живет, и их маленькая дочка не спит в моей кровати. А про Джозефа я даже не слышала. Да-да, просто недоразумение вышло, повторяла я себе, спускаясь по высоким ступенькам автобуса. Не успела шагнуть на асфальт, как сразу обдало холодным ветром. В голове пронеслась мысль, что это плохой знак, но я только отмахнулась. С решительным видом рванула вперед, продолжая твердить себе то, что, как прекрасно понимала, было всего лишь фантазиями. Вышло недоразумение, и все. Мама с папой живы. Летела по улицам, точно на крыльях, и не оглядывалась. Вот только чемодан сильно мешал – при каждом шаге бил по ноге.
Дорогу все-таки нашла – ноги сами принесли куда надо. Не обращая внимания ни на чемодан, ни на холодный ветер, стрелой неслась по Проспектор-Драйв. Папа бы сказал – на автопилоте. Однажды спросила: наверное, трудно сидеть за рулем много часов подряд? Неужели папа совсем не устает? И папа ответил, что, когда устанет, ведет машину на автопилоте. Проходя мимо старых кирпичных зданий, которые помнила с детства, думала про маму. А вот и знакомые улицы, у которых нет названий, только номера – Первая, Вторая, Третья, Четвертая. Перед построенными по одному образцу и похожими, как близнецы, белыми домиками высажены деревья, листьев на которых в марте, конечно, не было. Над головой висели телефонные провода. Между тем деревьев и жилых домов становилось все больше. Маленький городок, прохожих на улицах которого почти не было, остался позади, я добралась до окраины. Вышла на Спрус-стрит и увидела знакомые сборные домики, широкие поля и рекламные щиты. Мимо по трассе на бешеной скорости проносились машины. Помнила – если стоять рядом с дорогой, даже волосы над головой взлетают.
К тому времени как добежала до Кэньон-Драйв, ноги горели от напряжения. Пальцы онемели, из носа текло. Чемодан всю дорогу так терся о ногу, что, наверное, остались ссадины.