– Кредит, чтобы увязнуть в долгах?! А если не устроишься санитаркой?! Всё за меня решаешь! Увезла меня из Питера, теперь собираешься везти ещё куда-то. Так и будем кататься взад-вперёд?!
– Ты ещё несовершеннолетняя, так что придётся тебе пока покататься, если я так решу, – строго произнесла она.
– Никуда я не поеду! Останусь с Ефимом! – взорвалась я. – Почему ты так с ним поступила? Он этого не заслужил, он столько всего для нас сделал. Ты его использовала.
– Я как раз честно с ним себя веду, не обманываю, поэтому и ухожу. Если бы я хотела его использовать, мы бы продолжали сидеть у него на шее. Разве это было бы порядочно?
«Да, непорядочно, но плоховато это сглаживает её поступок», – кипела я.
Ефим воспринял эту новость спокойно – заранее знал, что мать опять убежит, потом прибежит, потом снова убежит. Так и будет морочить ему голову, пока ему не надоест, и он сам обрубит их отношения. Мать даже не оценила, что он простил ей измену. Далеко не каждый способен простить. Я бы не смогла. Остаться у Ефима в этот раз мать мне не позволила. Уезжая от него, я едва не расплакалась. Мы с ним обнялись, пообещали друг другу не терять связь и созваниваться. Родным он мне стал, а мать отняла его у меня.
Устроиться в больницу, как мать размечталась, ей никак не удавалось, и мы временно поселились у одного симпатичного старикана. Он искал домработницу с проживанием. Мать пришла к нему на собеседование, и он, задав ей всего три вопроса: «Как вас зовут?», «Сколько вам лет?» и «Где раньше работали?», её нанял. Даже рекомендации ему не понадобились. Произвели на него впечатление, как и на Марка, её золотые волосы! Недаром его вредоносные сынки, увидев мать, запаниковали, что их папаша на ней женится и лишит их наследства. Но это случилось не сразу, пока всё складывалось удачно.
Старикан был вдовцом, звали его Евгений Михайлович. «Зовите меня Женей», – попросил он. «Трудно поверить, что ему восемьдесят два. Больше семидесяти ни за что не дашь. Следит за собой», – хвалила его мама. Ну да, бодренький и резвый для своих лет, мыслит трезво, но дедок есть дедок, даже если и выглядит моложаво. Но дедок он клёвый: без закидонов, с юмором и не жадный. К нам он душевно отнёсся. Выделил две отдельные комнаты, кормил нас, на деньги не скупился. Предложил пользоваться бассейном. В нём, кроме нас с мамой, никто сто лет не плавал, но чистили его регулярно – приходил молодчик с бандитской рожей и, поигрывая своими мускулами, вылавливал из воды листья, скрёб щёткой стены. И пока чистил, лукаво поглядывал на маму. Она в ответ мило ему улыбалась. Ещё один никудышный кавалер нарисовался! Желая его отвадить, я предложила Евгению самой следить за бассейном, но он засомневался, что я справлюсь.
Евгений походил на военного в отставке: офицерская выправка, звучный, чёткий голос, дико пунктуальный (ни минутой раньше, ни минутой позже). Мы с мамой дали ему кличку Полковник, хотя он не военный. Судя по снимкам, в молодости он был видным мужчиной. Фотографии красовались на всех стенах – в основном фотки родственников, из которых половины уже нет в живых. Тыкая пальцем в каждую, он подробно рассказал нам про тех, кого запечатлели снимавшие их фотографы – тоже, возможно, уже не жильцы. Так я впервые увидела его сыновей: на одних снимках – двух мелких пареньков в пёстрых штанишках; на других – студентов; на третьих – взрослых мужчин, в чьих колючих глазах читалось: «Отвалите от нашего папаши!» Примерно так они и заявили нам через некоторое время: «Наш отец в ваших услугах больше не нуждается». Типа они сами будут за ним ухаживать. Так я и поверила! Пока мы там жили, они навестили его всего один раз – в тот день, когда нас выперли оттуда.
Дом Евгения прямо как замок из сказки. Обвитый плющом, с античной мебелью, огромный. Ходишь по комнатам, от ног отскакивает эхо шагов, поблёскивает начищенный паркет, на стенах висят картины в позолоченных рамах. И Евгений, как князь из той же сказки, по утрам в бархатном халате сидит за длинным резным столом и пьёт кофе из фарфоровой чашечки. Сама-то я не любитель старины, предпочитаю современный стиль, но в его доме – ясная обстановка. Здоровый там дух. Ещё имелся погреб, где Евгений выдерживал вина. Он нас просветил, что с годами они лучше становятся. Погреб смахивал на склеп. Могильная тишина. Бутылки лежат рядами, как мертвецы. В полумраке их содержимое казалось кроваво-чёрного цвета. Показывая бутылки нам с мамой, он поглаживал их, точно своих деток. Какому-нибудь алкашу здесь было бы раздолье, а Евгений пьёт мало, всего бокал за ужином. Коллекционировать вина ему приятнее, чем пить.
Как-то он пригласил маму на торжественное открытие одной бутылки. Меня не позвали, но я навязалась. Церемония весьма обстоятельная. Евгений принёс стеклянный сосуд – декантер, как он его назвал. Осторожно откупорив бутылку, он медленно влил через фильтр содержимое в этот самый декантер. Дал вину немного постоять и разлил по пузатым бокалам, налил в каждый немного.
– Ну как вам вино? – спросил он маму.
– Потрясающе! – заохала она.
– Мне можно попробовать? – попросила я.
– Только один глоток, – разрешила мать.
– Ничего так, – не стала я Евгения обижать. Горькое на вкус.
Помимо вин, он коллекционировал монеты и с гордостью нам показывал. Они лежали у него в специальных альбомах в круглых выемках вроде гнёздышек. К ним он относился так же трепетно, как и к своим винам – бережно вынимал из гнёздышек, клал на ладонь и рассказывал нам историю каждой. Многие из них – редкость, стоили целое состояние.
– Вы бы их в сейфе лучше держали, – посоветовала я, – а то украдут.
– Не волнуйся, красть здесь некому.
– Если есть что красть, всегда найдётся и грабитель, – сказала я. Меньше всего я могла в ту минуту подумать, что из-за этих монет нас мамой вытурят отсюда.
Кабинет, где Евгений хранил свою коллекцию, он не запирал. Как-то поздно вечером, когда все улеглись спать, я туда прокралась. Не для того, чтобы стащить монеты, а чтобы полюбоваться ими. Рискованно, но риск я люблю – он щекочет нервы, а ещё я люблю ночное одиночество. Улица и дом спят, и ты один во всём мире, делаешь что хочешь, никто не руководит, никто не пристаёт. Ты наедине с самим собой – такой, какой есть, не играешь никакой роли, ни перед кем не притворяешься, ни под кого не подстраиваешься.
В кабинете стояла гробовая тишина, как и в винном погребе. Все предметы приросли к своим местам, вот как стальная фигурка рыцаря со шпагой на письменном столе. Рыцаря Евгений где-то купил и поставил рядом с компьютером. Получился неодушевлённый охранник. Я села в вертящееся кожаное кресло, покрутилась в нём, затем раскрыла альбом с монетами. До знакомства с Евгением к подобной коллекции я отнеслась бы без интереса – деньги есть деньги, но после его рассказов о тех временах, с которыми связаны монеты, отношение к ним у меня поменялось. Это не просто металл, а кусочки прошлого. Осторожно вытащив из гнёздышка одну монету, я стала внимательно её рассматривать. Сколько же людей, умерших давным-давно, держали её в своих руках. Внезапно в коридоре раздались чьи-то шаги. Евгений! Вздрогнув, я хотела быстро положить монету назад, но в спешке уронила её на пол. Она куда-то закатилась, а искать нет времени – Евгений уже подходил к двери. Захлопнув альбом, я застыла в растерянности: как объяснить, что я здесь делаю? Но застукал меня не он, а незнакомый дядька.
– Ты кто такая? – грозно спросил он.
– Я здесь живу. – От смущения я ринулась в атаку: – Вы сами-то кто такой? Впервые вас вижу!
– Живёшь, говоришь. – Он вытащил трубку. – Сейчас приедет полиция, они разберутся, как ты сюда влезла.
– Вы что, какая полиция! – крикнула я. – Я правда здесь живу. Спросите у Евгения Михайловича, он нанял мою маму!
Выяснилось, что это сын дедка. На фото он выглядел другим. За это время раздобрел и поседел, поэтому я его не узнала. Непонятно, чего это он посреди ночи прискакал. Сто лет не навещал отца, а тут на голову свалился. Обвинив меня в том, что я воровала коллекцию (не сам ли собирался украсть?), он учинил целое судилище. Найденная им на полу монета (как назло, одна из самых ценных в альбоме) говорила не в мою пользу. На следующий день примчался второй сынуля – тоже упитанный и поседевший. «Наш отец в ваших услугах больше не нуждается. Немедленно покиньте этот дом!» – потребовали они. Как я ни доказывала свою невиновность, мне не верили или делали вид, что не верят, желая избавиться от нас с мамой, а Евгений за меня слабо заступился, что-то вякнул и замолчал. Не хотел ссориться с сыновьями. Зато заплатил маме вдвое больше, чем она заработала за последний месяц, и всячески извинялся, что вынужден её уволить.
Говорят, что яблоко от яблони далеко не падает. Ничего подобного: Евгений хороший старикан, а дети у него – сволочи. Я не обижаюсь, что он пошёл у них на поводу. Они на него надавили, он стушевался. Старенький же.
– Вы бы лучше чаще навещали вашего папу, у вас на уме только его имущество, – бросила я этим дрянным сынкам на прощание. Могла бы и не говорить – им было по барабану, лишь бы мы убрались восвояси.
Недолго мы у Евгения прожили. Уезжать не хотелось: привязались к нему. От всех неурядиц настроение у меня скатилось в яму.
– Давай к Ефиму вернёмся, – снова затронула я щекотливую тему.
– Сами справимся, – наотрез отказалась мать. – Кое-какие средства у нас есть, на первое время хватит.
Хорошо, что она хоть сообразила не отдавать Марку всё до последней копейки и кое-что приберегла на чёрный день. Но надолго этого бы не хватило. Пришлось экономить и снять обшарпанную однушку. Жильё в коммуналке обошлось бы дешевле, но те комнаты, что мы смотрели, – жуть, и соседи не подарок. В одной коммуналке подозрительного вида мужик сразу положил глаз на маму. В однушке безопаснее.
Вскоре маме наконец повезло устроиться санитаркой в больницу, а я работала нянькой: по выходным сидела с маленькими детьми. Буду за ними присматривать и во время учебного года. Мать возражает – беспокоится, что я не справлюсь, завалю учёбу, но я упёрлась. Деньги нам нужны.