Мирную картину, как всегда, подпортила Ирина. Только я подумала с облегчением, что она отчалила, как она опять явилась и с ходу, едва спросив, как мама, покатила бочку на Ефима: никакой он не заботливый, иначе сидел бы здесь, а не лакал бы пиво на своём убогом дворике. Прямо уел он её!
– Он не в курсе, что у мамы операция, она просила ничего ему не говорить, а дворик у него не убогий, а очень даже симпатичный. С чего вы взяли, что он пьёт пиво? – набычилась я.
– Да видно по его пузу, что хлещет с утра до вечера.
– Живот у него большой не из-за пива, а потому, что он полный.
– Что ты его вечно выгораживаешь? Он тебе что, отец родной?
– Да, родной. Для этого не обязательно быть биологическим отцом.
– Оно и видно, что родной, то-то твоя мать от него сбежала, – с кривой улыбочкой поддела она.
Противная тётка! Когда мама встанет на ноги, обязательно поговорю с ней о том, что друзей надо выбирать с умом.
После операции мама совсем ослабла. Еле-еле ходила по коридору больницы, опираясь на мою руку и держась за поручни на стенах. Аппетит у неё пропал, клевала, как птичка. Превратилась в стебелёк, стала почти невесомой. «Некоторых еле дотащишь, а она как пёрышко», – говорили перекладывавшие её после операции с носилок на постель санитарки. Обе довольно дородного вида.
– Нельзя так, надо силы восстанавливать, давай поешь, – заставляла я её, как малого ребёнка. – Чего ты такая понурая? Ведь всё хорошо, всё позади.
– Не всё позади, анализы ещё не пришли.
– Не волнуйся, врач же сказал, что это фибромы, а анализ так, для проформы.
– Не знаю… плохое у меня предчувствие.
Хотя я успокаивала мать, тоже волновалась. Маму выписали, а на следующий день пришли результаты анализов.
7. Светило-врач
Врач (тот самый «киноактёр») держался сдержанно, уже не шутил. Меня в свой кабинет не пригласил. Сказал, что ему надо поговорить с мамой наедине.
– Я тоже хочу присутствовать, мне не три года, – заспорила я.
Уступил он только, когда мама попросила меня впустить. Сказала, что нет смысла держать меня за дверью, она и так потом всё мне расскажет.
– Как вы себя чувствуете? – начал врач издалека.
– Лучше, – ответила мама и спросила напрямик: – Плохие новости?
– В общем, малоприятные, – оглушил он и сжато изложил суть.
Анализ показал, что одна из опухолей, крошечная, размером с прыщик, оказалась не доброкачественной, но и не злокачественной – пограничной миомой, как он объяснил. Находилась она в том месте, где бывает рак, да ещё тот, который с трудом лечится. Переросла бы она в итоге в опасную или навсегда застряла бы на полпути, если бы её не вырезали, – неизвестно, но есть риск, что она вернётся, и поэтому следует всё удалить.
В медицинских терминах и тонкостях я не разбираюсь – тёмная для меня область, и, возможно, что-то неверно поняла, но поняла основное: мама в беде. Описать, что я почувствовала в тот момент, не могу передать. Ощущение, что всё это происходит не с нами. Сейчас выйдем на улицу, а там шум и голос города, ресторанчики и кафешки, где безмятежно болтают за столиками посетители, вон, вижу свободное место, займём его, закажем маме её любимое капучино и вздохнём с облегчением: нам всё приснилось. А если не приснилось, за что это испытание маме? Ничего преступного она не совершала. Если и есть у неё грешки, они у всех есть. Тогда надо весь мир наказать. Всё это бурей пронеслось у меня в голове. Одни вопросы, а ответов нет.
– Сейчас вам надо восстановиться после операции, подготовиться к следующей. Долго откладывать нельзя, – продолжил врач. – Вы, как медработник, это прекрасно знаете.
– Почему сразу нельзя было всё удалить, а не мучить маму второй раз? – рассердилась я.
– Это я заранее попросила удалить только фибромы, всё же указывало на то, что это именно они, и я думала ещё ребёночка родить, – опередила его ответ мама. – Помнишь, ты говорила, что хотела бы иметь сестру.
Когда я это говорила? В семь лет? От кого она собиралась рожать: от отвергнутого ею Ефима или от насильника Марка? Сплошная непоследовательность! Я чуть не взвыла от отчаяния.
– Это точно, что опухоль переросла бы в плохую, если бы её не вырезали? – спросила я врача.
– Не точно, но следует всё удалить…
Он замялся на секунду и добавил, что сам-то он и ещё пара его коллег считают, что риск очень маленький, подобные случаи бывают, и женщины отказываются от операции, потому что хотят рожать, потом живут себе долгие годы и на всякий случай регулярно проходят обследование. Но их светило-онколог настаивает на том, что в данном случае операция необходима.
– Вы, наверное, его знаете, – сказал он маме.
– Знаю, кто он, но лично с ним незнакома, – ответила она. – Будет приятно познакомиться.
О чём они говорят?! О приятном знакомстве?!
– Вы ему сказали, что вы с ним не согласны? Он объяснил, чем мамин случай отличается от других? – прервала я.
– Вам лучше поговорить с ним самим. Он известный врач, с большим опытом, а я и мои коллеги всего несколько лет практикуем, его мнение более весомо. Сходите к нему на приём, он подробно вам всё расскажет сам, – посоветовал он, так и не ответив на мои вопросы.
Светило-онколог принял нас сразу же. Шла я к нему с предубеждением. То, что он известный, ещё не значит, что он прав. Наш врач, хоть молодой и менее опытный, внушал мне больше доверия. Он обладал чутьём, а это качество, как я убеждена, необходимо для медика. В том, что у него есть чутьё, я почему-то не сомневалась.
Светило я представляла солидным и уравновешенным, а увидела щупленького нервного мужчину. Во время нашей беседы он ёрзал на стуле, хватал предметы на своём письменном столе, крутил их в руках, приглаживал и так приглаженные волосы и производил впечатление человека, смертельно напуганного той самой болезнью, от которой лечил людей. Ничего нового он нам не сообщил – повторил то, что мы уже знали, и твёрдо постановил: немедленно всё удалить. Мама слушала его молча, глядя в пол, ничего не спрашивая. Пришлось мне задавать вопросы.
– Почему вы считаете, что опухоль переросла бы в злокачественную? – спросила я. – Я слышала, что могла бы и не перерасти.
Он посмотрел на меня, как удав смотрит на кролика. В его взгляде читалось: как ты смеешь, малявка, ставить под сомнение мой диагноз!
– В Интернете прочли? – с иронией спросил он.
– В Интернете, – не стала я выдавать нашего врача, а то светило в отместку пакость ему какую-нибудь сделает.
– Интернет – это не лучший источник информации, даже опасный, – обрубил он и, повернувшись к маме, строго напомнил, что операцию надо делать незамедлительно и потом обязательно проходить обследование каждые три месяца – проверять, не вернулась ли опухоль.
– Вы считаете, что, если она вернётся, она обязательно будет плохой? – спросила я.
– Большая вероятность, что да, – сказал он и, повторив, что нельзя рисковать, попрощался.
Светило этот мне не понравился. Дёрганый и самоуверенный. Врач должен быть хладнокровным, выдержанным, а не дрыгаться, как в припадке. Я ему не поверила, а мама поверила. Пока мы ехали домой, она не проронила ни слова. Дома тоже молчала – сидела, сложив крестом руки на коленях и уставившись в одну точку.
– Мам, не переживай, не надо преждевременно паниковать, всё обойдётся. Я больше доверяю нашему врачу, – попробовала я её утешить.
– Он недостаточно опытный, а этому онкологу виднее, он известный. Раз он так сказал, значит, так и есть, – приговорила она саму себя.
Все жилки внутри меня дрожали от тревоги. Почему она сдаётся раньше времени? Нельзя падать духом, вместе мы всё одолеем. Она же знает, что может на меня опереться, мы будем бороться.
– То, что он известный, ни о чём не говорит, известные люди тоже ошибаются. У них самомнение, что они всегда правы! Надо настроиться на лучшее, не позволять себе думать о плохом.
Не только маме я это говорила – себе тоже.
– Это мне наказание, я всё делаю не так, всё порчу, – не слушая меня, произнесла она.
– Что за ерунда! Ничего ты не портишь, и нет никакого наказания, все люди болеют. Всё будет хорошо, я уверена.
Не ответив, она заплакала, по-ребячьи всхлипывая и шмыгая носом. Выглядела как маленькая девочка. Я обняла ее.
– Мамочка, не расстраивайся, всё обойдётся, ещё вообще рано переживать.
«Как же ей помочь?!» – кричало у меня всё внутри. В ту минуту я перепрыгнула через свой возраст и стала на несколько лет взрослее.
8. У незнакомки
Два последних года по насыщенности вместили в себя огромный кусок жизни: переезд из Питера, жизнь с Ефимом и разрыв с ним, урод Марк, беда с Нолой, знакомство с сестрой, а самое главное – болезнь мамы. Всё это я перебирала в памяти, пока бежала к загадочной незнакомке после встречи с Алисой в магазине шоколада.
А вот и дом незнакомки. Асфальтированная и чистая дорожка подвела меня к входной двери. И весело посмотрели на меня те же анютины глазки. Они росли уже не в горшках, а в земле. Пока я была в магазине Алисы, незнакомка их посадила.
Я нажала на звонок, и он пропел в ответ. Всё вокруг указывало на то, что меня здесь ждут. Не только цветы молча приветствовали меня. На траве застыла, уставившись на меня, белка – до того неподвижная, что легко принять за чучело. «Приветик!» – окликнула я её. Прокричав что-то на своём языке, она прыгнула на дерево и чуть не смахнула хвостом сидевшую на ветке мелкую птичку. Я подошла поближе её рассмотреть и обомлела. Не птичку я увидела, а миниатюрного ангела. Глядя на меня, он помахивал своими крылышками. Я думала, что крылья у ангелов белые, а у этого – бледно-жёлтые, с вкрапленными в них сероватыми пёрышками, и такие большие, что я подивилась, как он носит на себе такую тяжесть. У меня явно обман зрения. Или незнакомка ради смеха прикрепила к ветке заводную игрушку. Сейчас зажмурю глаза, открою их и никого не увижу. Так и есть: на ветке – пусто, хотя шевеление листьев на дереве говорило о том, что, возможно, кто-то там сидел и упорхнул. Ветра же нет. Вообще-то в ангелов я не очень верю, хотя иногда в минуты горестей фантазирую, что они приходят на помощь.