В воде плескалась толпа. Шум стоял невообразимый. Гоготали, визжали, носились по участку в купальниках. Народу все прибавлялось. Похоже, не только друзья Алисы притащили своих друзей, но и последние прихватили с собой кого-то. Вряд ли её матери это понравилось бы. Я не какая-то зануда, осуждающая тусовки и орущую музыку, но сейчас мне не до веселья, и эта компания меня к себе не располагала. Всё здесь мне чуждо. Пойду наверх, там подожду Алису.
Я вошла в её комнату и плюхнулась в кресло.
– Меня ждёшь? – раздался голос.
На пороге стоял Роман. Следил за мной.
– Не тебя, а Алису.
По его нахальному взгляду, по сальной улыбочке я поняла, что он сейчас полезет, и, вскочив, шагнула к двери. Но он преградил мне путь.
– Дай пройти! – потребовала я.
Ухмыльнувшись в ответ, он не сдвинулся с места. До чего ж мерзко-слащавая у него морда!
– Пусти, тебе говорят!
– Чего ты ломаешься, я же вижу, что я тебе нравлюсь, – сказал он и дёрнул меня к себе. Буквально зажал в своих ручищах.
– Ты охренел? Отвали! – гаркнула я. Удивительно, но я не успела испугаться – настолько всё молниеносно произошло. Испуг я испытала позже, когда потом всё вспоминала, а в тот миг я судорожно соображала, что делать. Парень он крепкий, не хлюпик, не драться же мне с ним. Кричать бессмысленно, никто не услышит, стерео вопило на всю округу.
«Действуй хитростью», – словно кто-то неслышно подсказал.
– Может, и нравишься, но ты ж пошевелиться не даёшь, – притворилась я, надеясь, что он, поверив, ослабит хватку, и мне удастся вырваться. Заеду ему со всей силой между ног и убегу.
– К твоему сведению, она несовершеннолетняя, – вдруг раздался голос Алисы.
Подонок этот отскочил от меня, как ошпаренный. Струхнул, узнав, сколько мне лет. Да нет, скорее, переполошился оттого, что его застукали.
– Это не то, что ты подумала, это она мне себя предлагала, – начал он оправдываться. – Ты же знаешь, что я тебя люблю. Это всё она.
Но Алиса даже не смотрела на него. Её взгляд был направлен на меня. Взгляд как бритва.
– Неправда! – крикнула я. – Я сказала ему, что он мне нравится, только чтобы вырваться.
– Она врёт! Ты же сама всё слышала. Ты мне веришь? – кудахтал этот придурок. Внешне – самоуверенный, дерзкий, а на деле – трус и предатель.
Ни слова не говоря, Алиса ушла, а слизняк этот понёсся за ней, твердя, что не виноват, что это его, беспомощного и невинного, едва не изнасиловали, он еле отбился.
Я осталась одна. Чувствовала я себя так, словно моё нутро, все мои клеточки, косточки рассыпались по полу. Собрать бы их, пока не разбросал их по всему этажу ворвавшийся в комнату ветер. Но я, окаменевшая, сидела на кровати и смотрела в открытое окно. Там – как дно ямы. Луны не видно – перекочевала на другую сторону неба или накрыла её туча. Все мои усилия пошли прахом. Нет у меня ни сестры, никого, мать тяжело больна, и одной моей заботы недостаточно, чтобы её спасти. На кого рассчитывать? На отца? Встреча с ним обернётся тем же крахом, как и знакомство с Алисой, и повидаться с ним не удастся – теперь она не даст его контакты. Как она могла поверить изменнику Роману и заподозрить меня!
Музыка стихла, пьяные голоса тоже. Вроде все разошлись, но Алиса не приходила. Ждёт, когда я уйду. Да, пора, мне уже ничего здесь не светит. Я вышла в коридор. Пусто, тихо. Не специально ли все попрятались и подсматривают с издёвкой за мной, пока я спускаюсь по лестнице? Топ-топ-топ – громко звучали в тишине мои шаги по ступенькам. Внизу – никого, только разбросанные повсюду бумажные тарелки с остатками еды, пластмассовые стаканчики, комки салфеток. На полу мутные лужицы пролитого то ли вина, то ли пива, то ли ещё чего. «Придётся ей целый день всё убирать к приезду матери», – механически подумала я. Мимо продефилировала с недружелюбным видом неизвестно откуда взявшаяся кошка. Что-то многовато кошек попадается на моём пути в последнее время. В отличие от предыдущих, приветливых, эта настроена негостеприимно – выражала своим видом, что моё присутствие в этом доме нежелательно. На сей раз моё воображение работало против меня: во всём мерещился знак, что меня осуждают, насмехаются надо мной. Тем временем кошка повела меня к выходу и исчезла, как только я оказалась за порогом.
На улице – тоже никого, и сдуло все дорогущие автомобили. Окна домов – чёрные, как и обронившее луну и звёзды грозовое небо. На земле валялись обрывки бумаг. Видела я нечто подобное в одном старом фильме: пустынный город, одинокий человек, озадаченный необъяснимым безлюдьем, как и я. Фильм меня усыпил – скучный, мать меня на него потащила – она обожает классику. Однако, стоя перед домом Алисы, я даже слилась с главным героем. Куда же все подевались?
Внезапно сзади раздался шум. Обернувшись, я увидела знакомый красный автомобиль. За рулём – Роман. Притормозив, он высунулся из окна и пригрозил:
– Если настучишь, пожалеешь.
Сорвался с места и укатил.
Зря он боится. Связываться с ним неохота, начнутся разборки, выяснения, да и Алиса предпочтёт мне не поверить, пусть сами разбираются. Обращаться в полицию нет смысла. Скажут: никто же вас не изнасиловал, где доказательства, что собирались; изнасилуют, тогда и приходите. Если бы не беда с мамой, я бы что-то предприняла, а сейчас на первом месте – мамино состояние. Не имею я права её расстраивать.
«Подонок!» – повторяла я всю дорогу, пока ехала домой. Несмотря на то что Алису я не предавала, в отличие от её бойфренда, чувствовала я себя пакостно – ощущение, что вывалялась в грязи. На душе всегда гадко, когда имею дело с низостью – даже если я ни в чём не виновата.
Больше сюда не вернусь и клянчить у Алисы контакты отца не буду. Нет у меня сестры и нет отца. Нечего мне распыляться на других, на первом месте у меня мама. Нам надо крепко друг за друга держаться и к Ефиму надо вернуться. Уговорю её. Я надеялась, что он простил маму. И опять пошёл поток мыслей: говорят, что прощать необходимо, тогда на сердце легче становится. Может быть… не знаю, скорее, это красивые слова. Сказать-то можно что угодно, а вот простил ли в душе! Так хотелось верить, что Ефим сумел это сделать. Я бы, наверное, не смогла. Сложное у меня отношение к прощению: не важно, кто гадко поступает: муж, друг или ещё кто-то, доверие же пропадает. А вот мою мамочку всегда прощу, чтобы она ни натворила. Покричу на неё, пристыжу, но прощу.
Даже сердясь на неё, видя её промахи и ошибки, никому не позволю её обидеть, всегда буду её защищать.
Я остановилась на красный свет. Вон, за углом наша квартира, а в ней ждёт меня бедная мама. В эту минуту в телефон неожиданно впрыгнуло сообщение от Алисы, а в нём – адрес и телефон отца. И ни слова от самой Алисы.
Вот это совпадение! Отец жил недалеко от деревеньки Ефима.
10. Псевдоподруга
Полмесяца шли дожди. Лето куда-то убежало, а на этой неделе вернулось, и такое началось пекло, что вполне можно было обойтись без плиты – вынести чайник на улицу, поставить на солнце-огонь и вскипятить. Мама переносила жару с трудом, скучала по прохладному Питеру и жаловалась, что пришлось его покинуть. Звучало так, словно не она затеяла переезд, а её вынудили. А мне жара нравится. Жаль, что нечасто бывает. Я даже неплохо загорела, а раньше круглый год ходила бледнолицей – питерское солнце не желало ко мне прилипать. На пляже в позе паука – руки и ноги в разные стороны – я, естественно, не лежала. Мне не до этого, времени нет. Загорела я, пока гуляла с собакой – с соседской таксой, а не с пуделем в посёлке Алисы. С ним перестала, к огорчению Марьи Сергеевны. Она меня постоянно зовёт в гости и заманивает: «Шустрик по тебе скучает». Так зовут пуделя, хотя он давно уже не шустрый – такого же почтенного возраста, как и его хозяйка. У Марьи Сергеевны хорошо: пью чай с пирогами, слушаю истории про её молодость, рассказывает она красочно. Шустрик лежит у наших ног и тоже слушает, хотя ему давно известны все подробности. Я бы пришла, тоже скучаю, но не хочу столкнуться с Алисой. Она решит, что я её подкарауливаю.
А таксу я выгуливала, чтобы помочь её хозяйке – та приболела. Деньги с неё не взяла, она живёт более чем скромно, да и гуляли мы с таксой всего неделю. Собак я люблю – верные и всё понимающие существа. Всех животных люблю. Если бы не мечта с ранних лет стать архитектором, подалась бы в ветеринары.
Этим летом я загрузила себя работой. По выходным по-прежнему присматриваю за мелкими пацанами, пока их родители шатаются по гостям и ресторанам, или кто их знает, чем занимаются, а по будням развожу пиццу. Быть разносчиком пиццы меня устраивает. Разъезжать по городу веселее, чем торчать целыми днями в каком-нибудь офисе. Получаю чаевые, хотя и не всегда, некоторые заказчики жадничают. Мать волновалась, что работа эта опасная, вдруг напорюсь на маньяка, и пришлось наврать, что из пиццерии я ушла и каждый день сижу с детьми.
Переживая, что я слишком много на себя взваливаю, мать нарушала мой приказ ничего не убирать, за это ей влетало от меня. До операции оставались считаные дни, ей надо отдыхать, силы копить, а у меня сил много, могу хоть на заводе вкалывать. «Я хочу помочь, ты с утра до вечера крутишься, а я без дела сижу», – говорит она, но я же вижу, как она сильно ослабла – организм у неё не крепкий. Лицо стало тонким, прозрачным, и сама как стебель орхидей у Лори, но в этом тоже есть красота и свой особенный рисунок.
Чем ближе день операции, тем тревожнее – от специалиста, которого рекомендовала Лори, ни слова. Я с нетерпением ждала, что он обрадует: «Операция не нужна, всё о’кей». А он молчал, и наш врач тоже. От этого в голову лезли мысли-черви: не обманула ли Лори, не прикинулась ли всезнающей. Червей я разогнала – не позволю себе сомневаться. Во мне зрела догадка, почему она уверена, что с мамой всё в порядке, но слишком неправдоподобная и невероятная, из области фантастики. Поэтому догадку я отстранила, тем более что она не подтверждается и всё выглядит печально.