Утром в субботу я помчалась в пиццерию, а вечером предстояло сидеть с двумя пацанами. Загрузив свой драндулет пиццами, я поехала развозить их по квартирам. Маршрут примерно один и тот же, многие заказчики – постоянные клиенты. В этот раз появился новый. Судя по невзрачной коробке, он жил в условиях не лучше наших. Я взбежала на второй этаж, позвонила.
– Доставка пиццы, – начала я, когда дверь приоткрылась, и от неожиданности оторопела.
Передо мной стояла Ирина. С постели, что ли, она вскочила? Вид у неё помятый: растрёпанные волосы, растёкшаяся вокруг глаз чёрная тушь, под распахнутым халатом прозрачная сорочка.
Да уж, «роскошную» квартиру она отхватила! Хвасталась, что глобальный ремонт делает. Никаким ремонтом здесь и не пахло.
– Как ты узнала мой адрес? – удивилась и она.
– Ничего я не узнавала, а привезла вам пиццу, я понятия не имела, что вы здесь живёте, на имя заказчика я внимания не обратила, – и съязвила: – Ваш адрес что, засекречен?
– Держи деньги и дуй отсюда! – огрызнулась она, вырвав коробку из моих рук. Вела она себя по непонятным причинам агрессивно.
– Что же вы не спрашиваете, как мама? Вы же знаете, что она больна, – ринулась я в атаку.
Меня взбесило, что она хамит, не впускает меня внутрь, даже из вежливости не приглашает зайти. Я же дочь её подруги – закадычной, как она подчёркивала. Похоже, они вдрызг разругались, а не стали реже видеться, как утверждает мама.
– Как она? – отрывисто спросила Ирина и дёрнулась, когда из комнаты донеслось: «Пиццу привезли?»
Я мгновенно узнала этот мерзкий голос.
– Кто там? – поинтересовалась я и переступила порог.
Войти она мне не дала и вытолкнула на лестничную площадку.
– Иди! Нечего тебе здесь делать!
– Давай заплачу за пиццу, – опять раздался мужской голос.
И из комнаты вышел Марк – в одних трусах.
11. Отец
Маме про Ирину с Марком я ничего не сказала. Не хотела её добивать, у неё и так проблем хватает. Скорей всего, она сама смекнула, раз они рассорились. Такой поворот событий меня устраивал. Теперь мать знает цену этой завистницы и к Марку уже не вернётся, а то я беспокоилась, что она даст слабинку, наслушается его басен и растает. В принципе, винить Ирину, что она увела этого козла, нельзя – он уже свободен, но она явно вынашивала план отбить его до того, как мама порвала с ним. Пускай наслаждается победой, пока он не заедет ей кулаком в глаз. Гнилым запашком веяло от всей истории. Достойная получилась парочка: он насильник и психопат, она предательница и врунья. Всё-таки что-то положительное произошло за последнее время: избавились от них обоих.
В воскресенье у меня выдался свободный день. Самое время отправиться к отцу. «Никаких сомнений и страхов, вперёд!» – приказала я себе. Смело постучу ему в дверь и представлюсь. Приказать-то я себе приказала, а ехала к нему не спеша, оттягивая неизбежный момент. Плелась, несмотря на свою любовь к большой скорости. Мать Лены похвалила бы. Впереди меня ковылял ещё один водитель в потёртом пикапе с велосипедом в кузове. Обгонять его, что я обычно делаю, не стала, зато нас с ним все обгоняли, гневно гудя и нас проклиная. Нервный народ.
Пока я тащилась за владельцем велосипеда, вспоминала Евгения. У него тоже имелся пикап – не потёртый, но древний. Вполне мог бы быть экспонатом в автомузее, как исторический экземпляр. Евгений пользовался им редко, в основном держал в гараже. Я недоумевала, зачем ему сдался этот автомобиль-мумия, купил бы себе крутую тачку, как у его сыновей. К своим вещам он был привязан, выбрасывать ничего не любил. Завалил весь подвал рухлядью и вряд ли помнил, что там лежит. «Давайте помогу, освобожу подвал», – предлагала я. Он не сердился, что я лезу не в свои дела, и шутил, что заберёт все свои вещички на тот свет, когда придёт его час. Так хлам и лежал, покрытый пылью, ожидая вместе с ним этого часа.
Добрый он старикан. Мы с мамой его не забывали, справлялись, посылали ему поздравления с разными праздниками. Нашим звонкам он радовался, но говорил сдержанно и быстро закруглял беседу – боялся взбучки от своих сыновей. На Новый год вдруг пришёл от него подарок – денежный перевод на карту. Мы отправили ему эсэмэску в ответ, поблагодарили. Он прочёл, и на этом наше общение закончилось. Больше на наши сообщения он не откликался – его нахальные сынки, наверное, вмешались. Я время от времени звоню ему, чтобы удостовериться, всё ли с ним в порядке. Не желая ставить его в неловкое положение и вынуждать со мной разговаривать, сразу отключаюсь, как только слышу его голос. Значит, он жив-здоров и, глядя на экран телефона, знает, кто ему звонит. Знает, что мы его помним. Боюсь, что когда-нибудь наберу и вместо его голоса услышу одни гудки. Он же старенький. Или его сыновья-деспоты зашипят в трубку: «Вам же сказали „отвалите “».
В конце концов мне надоело плестись за пикапом, и, поругав себя за то, что таким дурацким способом оттягиваю встречу с отцом, я вырвалась вперёд. Вот уж точно: страх страшнее того, чего боишься. Если отец меня отбреет, так тому и быть. На этом моя жизнь не закончится.
Взбодрившись, я понеслась дальше. Пока ехала, солнце начало сползать с неба и окрашиваться в цвет хурмы – люблю этот фрукт. Скоро оно совсем округлится, превратится в громадный шар – того и гляди приземлится и покатится по улицам, как колобок. Развлекая себя этим, я подкатила к дому отца. Хоть я и велела себе не бояться, нервничала страшно. Вышла из машины и медленно двинулась к двери, повторяя про себя заготовленную фразу: заблудилась, ищу такую-то улицу, подскажите, пожалуйста. На тот случай, если завяжется разговор и я наберусь храбрости сказать, что я его дочь, припасла коробку печенья – держите, принесла к чаю в честь знакомства. Тупая затея: отец пошлёт меня куда подальше с этим печеньем.
Сердце у меня бешено билось – даже не думала, что оно способно так громко стучать. Колокол, а не сердце. Пока я топталась на крыльце, на меня посматривала курившая за сетчатым забором соседка – весьма блатного вида. Поймав мой взгляд, она растянула губы в улыбке и бросила: «Привет!» Её улыбка – кривая линия, а голос – сиплый. Выглядела она поддатой.
– Привет, – ответила я и отвернулась.
– Эй, ты к кому пришла? – окликнула она. Она что, не знает, кто здесь живёт?!
– К знакомым, – ответила я и быстро нажала на звонок.
Пока я ждала, чувствовала любопытный взгляд соседки.
– Здравствуйте, – произнесла я, когда отец открыл.
– Ты к кому? – посмотрел он на меня без всякого интереса.
Если моё сердце от волнения стучало на всю округу, то его сердце оставалось спокойным.
В отце ничего не шевельнулось, а ведь я на него очень похожа, как утверждает Алиса. Она, не родной мне человек, мгновенно догадалась, что я его дочь, а он – нет.
Я заметила, что он сбрил усы-скобку. Вместе с ними исчезло унылое выражение на лице, которое они ему придавали. Вблизи глаза у него пустые, но не плоско-пустые, без единой мысли, как у манекена Марка, а в другом смысле – равнодушные: ему до фонаря не только стоящая перед ним девчонка с печеньем, но и весь мир.
Увидев его, я буквально онемела и застыла, как пень.
– Чем-то помочь? – спросил он.
А я по-прежнему молчу, уставившись на него.
– Помочь? – переспросил он с недоумением.
– Я ваша дочь, – выпалила я.
Позже, перематывая в уме нашу с ним встречу взад-вперёд, как видео, я сама не могла понять, что меня подтолкнуло, почему я без всякого вступления, не сразу, как собиралась сделать, это брякнула.
– Дочь? У меня нет никакой дочери. Ты ошиблась адресом, – произнёс он. Он не притворялся и искренне считал, что я его с кем-то перепутала.
– Я на самом деле ваша дочь, Слава, то есть Владислава. Мою маму зовут Мария.
– Мария? – повторил он.
– Ну да, Мария Соколова, вы с ней познакомились много лет назад в Питере.
Настал его черёд замереть безмолвным изваянием. Остолбенел, словно перед ним предстал марсианин.
– Не впустите меня в дом, а то ваша соседка уставилась.
– Да, да, конечно, проходи, – очнулся он и неуклюже пошутил: – Что там молодые девушки пьют, чай, колу? Что будешь?
– Давайте чай. Я печенье принесла. – И я протянула ему коробку.
Я видела, что он ошарашен. Не шуточки – узнать, что у тебя есть взрослая дочь, о существовании которой ты понятия не имел. Я хотя бы подготовилась к нашему знакомству, вызубрила свою речь – хотя тотчас её забыла, как только он открыл дверь. А для него моё появление – полная неожиданность.
– Располагайся, сейчас сделаю чай, – сказал он. Прозвучало это натянуто, как вынужденная вежливость.
Интересно, где тётка с крысиным хвостиком?
– Вы один живёте? – подобралась я к этой теме окольным путём.
– Один. Не стесняйся, присаживайся.
Я села. Около дивана стоял торшер – трёхголовый, как дракон. Одна голова-лампа освещала кофейный столик с раскрытым ноутбуком. Я украдкой глянула на экран. На нём – какая-то статья. Перехватив прощупывающий меня взгляд отца, я быстро отвела глаза от экрана – ещё решит, что я что-то вынюхиваю. Делая вид, что просто разглядываю обстановку, я начала озираться по сторонам. Ничего так, модерново. Стены увешаны большими картинами – не занудными, как мамин рыболов. Облака красок на них крутились, уплывали куда-то вглубь. Картины меня чем-то зацепили, хотя абстракцию не люблю. Они смотрелись как единое целое: облака передвигались из одной в другую, складывались в какие-то образы. Уберёшь одну, и развалится вся идея. Я даже удивилась, что сумела это разглядеть.
– Нравится? – спросил отец, заметив, что я их рассматриваю.
– Да. Вы их купили?
– Нет, это подарок одной художницы, – и пододвинул коробку конфет. – Угощайся.
Пристально меня разглядывая и пытаясь определить, не самозванка ли я, он спросил, сколько мне лет. Проверяет.
– Семнадцать.
– Как, ты говоришь, фамилия твоей матери?
– Соколова.
– А твоя?