– Тоже Соколова.
– Почему не фамилия отчима? – продолжал он допрашивать.
– Какого отчима?
– Мужа твоей матери. Или она так и не вышла замуж?
– Вышла несколько лет назад. – Про развод с Ефимом я не упомянула.
– За олигарха? – с иронией спросил он.
– При чём тут олигарх? Её муж фотограф. Почему вы спрашиваете?
– Так, интересуюсь.
– Вы мне не верите?
– Тебе я верю… – Он запнулся.
– Вы не верите моей маме? – сердито спросила я.
– Мне непонятно, почему она скрыла, что беременна. Обычно женщины это не только не скрывают, а хотят этим привязать к себе мужчину.
Его реплика не понравилась. Цинично звучит. Не врёт ли он? Алиса уверена, что про беременность он знал и поэтому дал дёру, а мама утверждала обратное: не знал.
– Мама не скрывала, вы её бросили, что ей оставалось делать, не бегать же за вами. Как видите, не все женщины привязывают беременностью мужчин, – вскипела я.
Не такой я представляла нашу встречу. Это не значит, что я наивничала и воображала, что он прослезится, покается и заверит, что теперь мы никогда не расстанемся – ну, как на разных ток-шоу, которые мама обожает. Я не ожидала, что он учинит мне допрос.
– Это похвально, что ты защищаешь свою мать. Называй меня на «ты», раз выходит, что я твой отец, – произнёс он с сарказмом. – Неужели издалека приехала, из самого Питера, чтобы со мной повидаться?
– Мы там больше не живём.
– Где теперь живёте, у меня под боком, в доме напротив?
Подковыристый у него юмор, с неприятными намёками.
– Нет, далеко, отсюда на машине не меньше двух часов.
– Ты сама водишь или твоя мама тебя сюда привезла?
– Я сама приехала, мама ничего не знает. Она бы не одобрила.
– Это она нашла мой адрес? – попробовал он меня подловить.
– Мама адрес не искала, мне его дала Алиса.
– Ты знакома с Алисой? Тыс ней дружишь? – напрягся он.
– Нет, виделась с ней всего пару раз, – и, делая ему приятное, добавила: – Она хорошо к вам… то есть к тебе относится.
– А её мать, должно быть, ещё лучше ко мне относится! – усмехнулся он.
– Я с ней незнакома.
– Ясно, – произнёс он и замолчал.
Что ему ясно – не ясно. Он жевал печенье, глядя куда-то в сторону, всем своим видом показывая, что ему до лампочки, какая я, чем дышу, лишь бы я побыстрее убралась восвояси. Молчал он нарочно, тем самым указывая мне на дверь. Я ему не нужна – лишнее бремя, заноза в его жизни. Не нужна – и не надо, он сам не вписывается в образ отца, какого хотелось бы иметь. Не о нас с ним речь. Скажу ему напрямик, ради чего я пришла.
– Ты мог бы встретиться с моей мамой?
– Это она просит?
– Нет, я же сказала, она не знает, что я здесь.
– Зачем нам встречаться? Она замужем, – и снова сострил: – Хочешь разбить их брак?
– Дело не в том, что она замужем или не замужем, мама была бы рада тебя увидеть, она серьёзно больна, ей любая поддержка поможет… – пропустив его ехидную шутку, начала я.
– Вам нужны деньги? – не дослушав, перебил он. Вопрос прозвучал сухо и неприязненно.
Его подозрение, что я явилась выклянчивать деньги, разозлило.
– Деньги нам не нужны. Пришла я к тебе не за ними, а попросить повидаться с мамой, поддержать её.
– Её должен поддерживать муж, а не я. Я ей, по сути дела, никто, – отчеканил он.
– Но вас же многое связывает.
Он усмотрел в этом не то, что я имела в виду, и с раздражением произнёс:
– Нас уже ничего не связывает, всё это давно в прошлом.
– Нет, связывает. У вас есть я, ваша дочь.
– Дочь, которую от меня скрыли, а теперь спустя сто лет заявляются и требуют помощи, странновато как-то, – резко сказал он.
– Ничего я не требую и никаких денег не прошу, дело не во мне, я просто хочу помочь маме. Я слышала, как она делилась с подругой, что, если увидит тебя, это придаст ей силы и ей будет легче бороться с болезнью. Ну пожалуйста, сходи к ней, – залпом выпалила я.
Зря я унижаюсь, умоляю. Могла бы сообразить, что моя пылкая речь его не растопит, а укрепит уверенность, что его загоняют в ловушку: манипулируют и втягивают в отжившие отношения. Не ответив, он взял ещё одно печенье. Пока он с хрустом жевал, я смотрела на его лицо – не злое, но и не доброе, а равнодушное. Алиса ошибается – нет у меня никакого с ним сходства. Всё в нём чужое: внешность, характер, всё, всё, всё. Родной человек, даже если не видишь его в течение многих лет, остаётся родным, а этот незнакомец, холодный и отстранённый, не мой отец. Уж лучше бы он выгнал меня, чем его полное безразличие. Даже ненависть лучше: ненавидя, не забываешь человека, интересуешься им, следишь за его успехами и провалами – в точности как если любишь. А равнодушие – это пустота, тебе глубоко наплевать, что там с человеком происходит, здоров или калека, жив или мёртв.
Он продолжал жевать – демонстративно долго и громко, а я тем временем боролась с самой собой. Жутко хотелось его обнять, сказать, как я с детства ждала этой минуты. Одновременно я кипела от возмущения оттого, что он отказывается помочь. Я же не мешок денег прошу, а навестить маму. Родной мне не он, а Ефим – тот сразу бросается на выручку, его и просить не приходится.
– Чего тебе стоит сходить к маме, поговорить с ней, это её взбодрит, – сделала я ещё одну попытку его уломать. – Ты только не думай, что я пытаюсь вас воссоединить.
– Да нет, ты как раз это и делаешь.
– Нет, нет, это не так…
– Ну хорошо, навещу я её, а дальше что? – прервал он.
– Она обрадуется, это уже помощь.
– Не помощь, а только всё усложнит. Она решит, что я хочу возобновить наши отношения, а это ни ей, ни мне не нужно.
– Нет, что ты, она же счастливо замужем, – исказила я факты.
– Ладно, подумаю, – туманно пообещал он, лишь бы я отвязалась.
Повисла гнетущая пауза. Встать и попрощаться? Мы же ни о чём толком не поговорили, про себя ничего друг другу не рассказали.
– А я к тебе раньше приезжала, – попробовала я продлить разговор.
– Не застала меня?
– Ну да… Здесь была женщина, такая худенькая, с хвостиком.
– Она мне ничего не передавала.
– Я к ней не подходила, видела её издалека.
Выведать, кто эта тётка, не удалось.
– Ты пришла ко мне ради мамы? – ничего на это не сказав, спросил он.
Признаться или нет, что не только ради мамы? Это же противоестественно ни разу не повидаться с родным отцом.
– С тобой я тоже хотела встретиться, но в первую очередь хотела помочь маме.
– Да, да, я понимаю, постараюсь её навестить. Работы, правда, многовато, но выкрою время. Надеюсь, она скоро выздоровеет.
Вежливенько так отбарабанил.
– Я ей передам, ей будет приятно.
Ничего я маме не скажу, она будет ждать, а он обманет и не придёт.
– В вуз собираешься после окончания школы? – проявил он вялый интерес.
– Собираюсь.
– В какой?
Зачем спрашивает? Ему ж всё равно, буду я учиться или нет.
– В архитектурный, – всё-таки ответила я.
– Хороший выбор, – тем же вялым тоном одобрил он.
– А ты кем работаешь? – спросила я, в свою очередь.
– Так, мелким бизнесом занимаюсь.
Пора тебе выматываться – написано было на его лице. Но мне надо ещё кое-что узнать.
– А где мои бабушка с дедушкой? – спросила я. – Я бы хотела с ними повидаться.
– Повидаться не получится.
– Почему?
– Потому что их нет, умерли, – поставил он точку.
Ну, вот и поговорили, а теперь точно пришло время выматываться.
– Пойду, уже поздно, – сказала я.
– Провожу тебя до машины, – не стал он меня задерживать.
Номера телефона не попросил, но я, поколебавшись, всё-таки сама предложила.
– Позвоню, – сказал он пустым голосом.
На улице – фиолетовая густота. Пока я сидела у отца, солнце укатило далеко-далеко и освещало сейчас другие страны. Мы молча дошли до моей машины. В темноте менее заметно, что она поношенная.
«Ничего, мамочка, всё у нас будет, – повторила я про себя, часто себе это говорю, – буду я хорошо зарабатывать, куплю нам приличную тачку, перевезу тебя в достойное жильё, буду заботиться о тебе, а его помощь нам не нужна, мы сами справимся, я справлюсь, мне всё по силам».
– Могу, могу, я всё могу! – отозвался на мои мысли пьяный голос. На освещённом крыльце сидела та же блатная тётка с бутылкой. Распевая свои песенки, она смотрела на нас.
– Твоя соседка дико любопытная, пялится, – сказала я.
– Да нет, ей всё равно, она на всех так смотрит, когда выпьет. Женщина она одинокая и незлобивая, но выпить любит.
Как с ним прощаться: протянуть руку? Обниматься со мной он явно не собирался.
– Осторожнее там на дорогах, – сказал он и отправился назад. Даже не подождал, пока я заведу машину и отъеду.
Я вонзила взгляд ему в спину в надежде, что он обернётся, хотя бы помашет мне рукой. Но он вошёл в дом и захлопнул дверь. Вместо него мне помахала рукой соседка. Пьяно раскачиваясь на крыльце, она улыбалась.
12. Прощальный концерт
Дом был заставлен башнями из коробок. Между ними петляли узкие дорожки-проходы, по которым мы с Нолой ходили взад-вперёд, собирая не упакованные ещё вещи. Я вызвалась ей помочь. В суматохе чуть не забыли компанию фигурок-вуду. Сняв их с полки, я осторожно завернула каждую в несколько слоёв папиросной бумаги и аккуратно положила в ряд на дно коробки. Вылитые трупики в белых саванах. Одну фигурку едва не пропустила – она стояла на другой полке, словно поссорившись с остальными. На её шее висела на шнурке игла с прикреплённой к ней инструкцией, как наказать врагов: произнести заклинание и имя обидчика, затем воткнуть в фигурку иглу. Я подумала со смехом, не расквитаться ли с Марком, а заодно со всеми, кто подло обошёлся с моей мамой и повинен в том, что она заболела. Говорят же, что одна из причин нездоровья – это стресс: организм человека слабеет и открывает дверь болезням, а уж они вломятся в дверь всей толпой. Значит, те, кто причинил маме страдания, виновны в том, что она больна. Выстрою все фигурки, назову каждую именем того, кто посмел маму обидеть, и проткну их всех иглой… всех, кроме отца. Несмотря на то что он обманул, маму не навестил, не позвонил – сгинул, как и много лет назад, обида на него прошла. Наступило безразличие: пропал – и ладно. Требовать внимания и заботы от того, кто никогда этого не даст, – только изводить себя. Но грустно: разлетелись мои мечты. Слово «грусть» слабо передаёт то, что я испытывала. Обыкновенными словами это не описать. Писатели умеют это делать, но то ж писатели!