Встречал он нас с большим букетом цветов. Держал его неуклюже, явно стесняясь и желая побыстрее от него избавиться. С облегчением вручил цветы маме – наконец-то освободился от них! Мама просияла: «Мои любимые!»
Мы вышли на улицу, а там теплынь. Уезжали мы в куртках, а приехав, сразу их сняли. Не на другом конце света Питер находится, но погода там летом часто осенняя, а здесь нет: на небе не холодный блин, а горячий – по крайней мере, сегодня он такой, не каждый день припекает, не в Африку же мы прикатили. Питер я всё равно люблю, срослась с ним и, несмотря на нехватку солнца, незамедлительно вернулась бы назад, если бы не мама. В будущем вернусь, а пока пусть согревает меня здешнее солнце, раз оно не такое упрямое, как в Питере, и чаще появляется. Не зря Ефим в бейсболке ходит. И я свою надела. На радостях, что я разделяю его любовь к бейсболкам, он подарил мне с ходу пару штук.
– Я припарковался поближе, чтобы вам далеко не идти, а то сегодня жарковато, – сказал он.
От волнения и зноя он покраснел и вспотел. Его лицо покрылось каплями пота. Одна скатилась на его бородёнку-сосульку. Какой-то он нелепый, хотя хороший, я это просекла ещё в Питере, когда он впервые прискакал к нам, но всё же считала, что мама могла бы выбрать кого-то поэффектнее, с её-то данными! Уже так не думаю. Не в этом дело.
На сайте знакомств, где мама рыскала, все кандидаты в мужья, как на подбор, киноактерской внешности, спортивные, прямо загляденье. С некоторыми из них мать пообщалась по видеосвязи, и – о сюрприз! – вместо роскошных женихов увидела невзрачных и задрипанных мужичков. Ефим же честно выставил на сайте не фотку парня-модели, а свою, и не двадцатилетней давности, а недавнюю. Любопытно, нормальные женишки попадаются на подобных сайтах?
Автомобиль у Ефима вместительный, не новейший, но в хорошей форме. В машинах я немного разбираюсь – как любитель. Ефим гнал его быстро, но плавно и без конца спрашивал, удобно ли нам. Заботливый и предупредительный. С каждым днём он мне нравился всё больше и больше, и даже его малопривлекательный облик начал таять на глазах. То же самое произошло и с Марком, только наоборот – растаяла его привлекательность.
Пока мы ехали, я без особого интереса глазела на всё, что проносилось за окнами авто. Ефим голосом экскурсовода вещал: «Посмотрите туда, посмотрите сюда, вон там высотки, а вон там одно из старейших зданий, парков у нас тьма, обязательно сходим в один из них в ближайшие выходные». Забыл он, что мы приехали не из глухомани, а из известного крупного города и высоток и парков у нас тоже хватает. Покатал он нас немного по столице, а потом повёз в своё Подмосковье. Напичканная восторженными рассказами матери о том, что он живёт в изумительном месте, я настроилась на совсем иную картину, чем увидела, – очутились мы в скромной «деревеньке». Мать всё лихо приукрасила, пытаясь своими небылицами меня прельстить.
Посёлок этот ничего особенного, ничем не выделяющийся, зато не показушный, спланирован гармонично, и никто здесь явно не соревнуется, у кого газон зеленей. Коттеджи одинаковые, но симпатичные, компактные. Мы подъехали к одному из них. Пока Ефим вытаскивал из машины наши вещи, я всё быстро разглядела. Вдали смутно вырисовывались очертания леса. Покачиваясь при ветерке, деревья казались миражом. Где-то имелось озеро – лучшее в области, как с гордостью доложил Ефим. Воздух чистый, пахнет по-другому, и небо кажется больше, необъятнее, более ясное. «В общем, жить можно», – подбодрила я себя, чтобы заглушить зревший во мне бунт: меня не спросили, вырвали из Питера и приволокли сюда против моей воли.
– Добро пожаловать в наши края! – подскочила к нам комического вида дамочка в расшитом серебром одеянии до пят. На голове – шляпка с павлиньим пером, в ушах – серёжки-висюльки в виде птиц. Когда она двигалась, птицы-серьги качались и поклёвывали её в шею.
– Меня зовут Дана. Я ваша соседка, – представилась она. – Столько о вас наслышалась, не могла дождаться познакомиться!
Интонация голоса у неё странная, как у иностранки. Мы обменялись улыбками, рукопожатиями, мама что-то проворковала. Всё так вежливенько.
– Не буду вас отвлекать, у вас много дел, пойду. Если что, заходите, не стесняйтесь, – указала она рукой на свой дом.
С Ефимом они жили бок о бок. Их участки разделял невысокий забор, через широкие щели которого можно подглядывать друг за другом.
– Чудаковатая женщина, – заметила мама. – У неё вид, будто она в цирке выступает.
– Нет, не в цирке, – рассмеялся Ефим. – Она надевает костюмы к приходу клиентов, чтобы соответствовать своей профессии.
– Какой профессии? – насторожилась мама.
– Гадалка.
– Она этим зарабатывает на жизнь?
– Да, наверное, толком не знаю, – расплывчато ответил он.
– Так с детства и гадает? – с иронией спросила я.
– Нет, только когда на пенсию вышла, а до этого она в банке работала.
– Она пенсионерка? – удивилась мама. – Сколько же ей лет?
– Шестьдесят шесть.
– Надо же! Больше пятидесяти ни за что бы ей не дала.
Я маминого восторга не разделила. Дамочка, да, ничего так, законсервированная, но не юной же девушкой она выглядит, чтобы восхищаться.
– А кто она по национальности? У неё акцент, – поинтересовалась я.
– Русская, а акцент – это её манера, тоже для клиентов. Женщина она, кстати, хорошая. Если что, всегда выручит, – сказал Ефим.
– Тебе она когда-нибудь гадала? – спросила мама.
– Гадала, что я встречу красавицу и женюсь на ней, её предсказание сбылось, – улыбнулся он.
– Попрошу её и мне погадать, хочу узнать своё будущее, – оживилась мать.
«Всё, засосало! Завтра же к ней помчится», – усмехнулась я про себя. Мама верит в эту дребедень. Бегает ко всяким гадалкам. Ничего из их пророчеств не сбывается, а она продолжает бегать.
– Я пошутил, ни разу к ней не обращался, – сказал Ефим и снова пошутил: – Зачем узнавать будущее, оно тебе и так известно, у тебя теперь всё прекрасно.
– Надо узнать на всякий случай, чтобы успеть что-то плохое предотвратить, – опять не поняла мама его юмор.
Мы вошли в дом. После нашей однушки в Питере он казался большим, хотя в действительности он небольшой. Впервые у меня появилось личное пространство – моя комната. Недолго я ею наслаждалась из-за маминого легкомыслия.
– Чисто, уютно! – оглядываясь, похвалила мама.
Зная, что Ефим живёт один, я ожидала увидеть мусор на полу, разбросанную повсюду одежду, немытую посуду в раковине, а у него все расставлено по местам, прибрано. На стенах висели фотографии с какими-то людьми, скептически изучавшими нас с мамой. «Не одобряют выбор его жены!» – со смехом подумала я. Мне бросилось в глаза фото группы молодчиков в военной форме. Один из них – выше остальных, вроде их главаря. Высоченный, как и Ефим. Тут до меня дошло, что это Ефим и есть, только другой – без «сосульки» на подбородке, весьма приятный внешне, видный. Надо ж так измениться! Эка его разнесло с годами!
– Это вы? – спросила я.
– Да, я… служил, – уточнять не стал.
– А на других фотках это ваши родственники и друзья?
– И те и другие.
– Фотки сами делали? Вы говорили, что вы фотограф.
– Да, сам.
– Круто!
Я не льстила – мне на самом деле понравилось. После ужина я отправилась прогуляться. Не терпелось пройтись и посмотреть, с кем мы, помимо Даны, соседствуем – если удастся кого-то увидеть.
– Не опасно ей здесь одной ходить? – спросила мама. В отличие от меня её разморило от усталости и клонило ко сну.
Заверив, что район у них тихий, преступников нет и на улице ещё светло, Ефим всё же для её спокойствия вызвался меня сопровождать. Я в ответ мотнула головой: не пять лет, сама справлюсь. Что за удовольствие ходить под чьим-то надзором! Проверив, что я не забыла взять с собой телефон, он попросил не загуливаться, а то мама разволнуется – начал вступать в роль отчима.
– ОК, – сказала я.
Приду, когда сочту нужным. Что за дела – едва знакомы, а он уже контролирует!
Вышла на улицу, а там уже менее жарко. Воздух – морской, хотя никакого моря здесь нет: влажный, но не душный, и свежий, с каким-то своим запахом. Вдоль улицы выстроился забор из деревьев. На ветке одного покачивался на нитке белый воздушный шарик с нарисованной на нём хитрой рожицей, подмигнувшей мне, когда я проходила мимо. Солнце уже не растёкшаяся по небу бледная лимонная клякса, а чёткий желток. Пока я гуляла, запрыгивая любопытным взглядом на участки домов, оно превратилось в огромный рыжий шар и, упав, придавило лес вдалеке. Если лес не мираж, надо туда сходить. Пока мне в «деревеньке» понравилась только летняя погода, ну и природа ничего так, годится.
Шла я, глазея по сторонам. Народу почти никого. Прогуливалась пожилая парочка. В их строгом взгляде читалось: это что за чужачка шатается по нашей территории? К одному дому подкатила машина, из неё вышла женщина с девочкой, кивнула мне – дружелюбнее той парочки. Никого больше я не встретила, ничего интересного не происходило. Я дошла до конца улицы, где она разветвлялась в двух противоположных направлениях, как в народных сказках: пойдешь направо, пойдёшь налево. Я не выбрала ни то ни другое и повернула назад. Неприветливая парочка и женщина с девочкой испарились. Одна я на улице. Внезапно в двух шагах от дома Ефима раздалось пение, и не просто пение, а что-то потрясающее.
К джазу я равнодушна, распознать его могу, но не разбираюсь. Поэтому сама удивилась, что остановилась послушать. Меня поразил голос певицы – густой, объёмный, а при этом лёгкий. Затрудняюсь правильно описать. Я подошла к дому, из которого он лился. На ярко освещённой террасе стояли горшки с цветами, плетёный столик, кресло с клетчатым пледом. На коврике на полу лежал большой пушистый ком. При моём приближении он испуганно шевельнулся и, обернувшись котом, забрался под кресло.
А голос продолжал литься, заполняя собой всё пространство, но, кроме меня, никто на него не реагировал: из домов не повыскакивали ни ценители пения, ни возмущённые шумом соседи, требуя прекратить безобразие. Всем здесь до фонаря.