Для меня не секрет, что мать вышла замуж не по любви, но я надеялась, что они с Ефимом всегда будут вместе и не повлияют на неё ядовитые речи Ирины о том, что нечего дарить себя нищеброду. То есть если мужчина не гребёт деньги лопатой, он пустое место! С чего Ирина вообще записала Ефима в нищеброды? Он прилично зарабатывает. У меня мелькала мысль, что она подталкивает маму к разводу не из благих намерений, а из вредности и зависти. Никогда я не верила в её искреннюю дружбу. Истинный друг не посоветует то, что сломает тебе жизнь.
– Зачем ты так, – попрекнула мать. – Я поговорю с Ефимом, он поймёт. Влюбиться можно, даже если ты замужем. Я не виновата, что так произошло.
Несмотря на это утверждение, выглядела она виноватой и потерянной. Во мне шевельнулась жалость. Однако расслабляться нельзя, а то мать решит, что я не против её интрижки. Я же категорически возражала. Лишиться нынешней жизни я не хотела. Ефим – опора. За ним, как за стеной, во всех смыслах: большой, крепкий, надёжный. У меня впервые появилось чувство, что я обрела отца. А его внешний вид, поначалу меня оттолкнувший, так что я даже его стеснялась, перестал меня волновать. Наоборот, я недоумевала, почему нашла его непривлекательным в первый момент. Очень даже приятной наружности, а то, что толстоват, ну и что, захочет и похудеет, а не похудеет – и не надо. Не в этом же дело. Характер важнее.
Мамин хахаль – это совсем другая история. Что он за фрукт – неизвестно. Поразвлечётся с мамой и бросит её, как сделал мой отец. Крутить шашни с замужней женщиной – одни удовольствия, никаких обязательств, а как только хахаль узнает, что мать собирается уйти от Ефима, сразу слиняет. Удивительно, что я это понимаю, а она нет. Поэтому я довольно резко сказала, что нельзя доводить дело до романа, если принадлежишь другому. Закончила я несколько пафосно – напомнила ей о поговорке «на чужом несчастье счастья не построишь».
– Ты предлагаешь, чтобы я продолжала жить с Ефимом и любить другого? Это же обман, – не менее пафосно произнесла и мать.
– А сейчас что, не обман?
– Но я же сказала, я с Ефимом поговорю.
– Ну да, и он тебя благословит и к алтарю поведёт, – поддела я. – Зачем ты всё рушишь? Ефим тебя любит, а этот твой, как его там зовут, вряд ли на тебе женится.
– Его зовут Марк. Он тебе понравится, он такой обходительный, щедрый, о-о-очень состоятельный и о-о-очень хорош собой, – растянула она с восторгом «очень».
– Выходит, всё дело в деньгах и в том, что он хорош собой? Это Ирина тебя накачала?
Ясное дело, без её липовой подружки здесь не обошлось. Влила она свой яд в мамину голову.
– Вовсе нет, она тут ни при чём. Я не сразу узнала, что он богат. Кстати, он приглашает нас завтра к себе в гости. Приехала его мама, он хочет нас с ней познакомить.
– Ефима он тоже приглашает? Ах да, я забыла, Ефим уехал на два дня, побежим к твоему Марку за его спиной, – уколола я.
– Зря ты так. Я обещаю, что всё сделаю честно. Как только Ефим вернётся, сразу ему расскажу. Ну как, пойдём к Марку?
– Нет, не хочу, – упёрлась я. – Чем вообще занимается твой любовник?
– Почему сразу любовник, мы просто общаемся. – Она отвела глаза в сторону.
– Мам, перестань, я не вчера родилась. Так чем он занимается?
– Сказал, что занимается бизнесом… подробностей я не знаю, – и повторила, что он мне непременно понравится.
– А что ты про него знаешь? Или тебе достаточно, что он богат и хорош собой? – опять кольнула я.
– Как тебе не стыдно! – обиделась мать.
В гости к её хахалю я всё же пошла – победило любопытство. Не терпелось посмотреть, во что мать вляпалась. Я вся кипела от негодования. Ей посчастливилось встретить любящего мужчину, а она не ценит и бежит на сторону. Всё у нас протекало гладко, мирно, без треволнений, пока не влез к нам подлый Марк и всё разрушил. Я так и звала его: «разрушитель». Позже, когда мать заболеет и врачи оглушат нас диагнозом, она скажет с горечью: «Это меня Бог наказал за то, что я так поступила с Ефимом». Полная ерунда! Никто не застрахован от болезни, даже святой человек, если такой найдётся на этом свете. Да и не заслужила мама ужасной участи. Если и грешила она иногда, душа у неё чистая. И грешила она от наивности – искала своё счастье не в том месте. Я её не оправдываю – с Ефимом она несправедливо обошлась, но не казнить же её за это.
Если же допустить, что на маму всё-таки обрушилась кара, то одно непонятно. Немало пакостных людишек землю топчут, всякие гадости творят, и ни одна зараза их не берёт, никакому суровому наказанию они не подвергаются, а моя добрая мама, хоть и легкомысленная, почему-то подверглась. Нелогично получается. Не верю я ни в какие кары свыше, да и нет в них надобности – человек сам себя наказывает. А моя мамочка верит. Она также суеверная: следует приметам, видит повсюду зловещие знаки. Так недолго и до нервного срыва себя довести.
Итак, отправились мы к Марку. Ехать далековато.
– Что же твой миллионер за нами не заехал или машину не прислал? – поддела я мать.
– Он не мог, я же говорила, к нему мама приехала. Машину он предлагал прислать, но я отказалась. Нам несложно самим добраться. Это же не так далеко, – выкрутилась она. Это её хобби – всех никчёмных субъектов оправдывать.
– Ни фига себе недалеко! – фыркнула я.
– У него шикарный дом, ты увидишь, прямо красота! – верещала мать всю дорогу, выдавая себя.
Не по магазинам она часами бродила, а у Марка неизвестно чем занималась. Вернее – известно чем.
Дом у него, правда, ничего так, впечатляет. Огромный. Перед домом – две крутые тачки. «Выставил их на обозрение для нас или гараж забит другими авто?» – съехидничала я про себя. Как рассказывала мать, Марк помешан на спортивных машинах и меняет их, как какая-нибудь фифа – наряды. Выпендрила. И я позлорадствовала, когда пролетевшая стайка птиц посадила на его отполированные авто несколько белых лужиц.
– Рад знакомству. Твоя мама столько мне про тебя рассказывала! Ты вся в неё, такая же очаровательная, – рассыпался Марк в дифирамбах.
– Спасибо, – буркнула я. Терпеть не могу светские любезности.
Меня с ходу всё стало в нём раздражать, особенно его улыбка до ушей. Зубы у него такие же отшлифованные, как и его автомобили. Не удивлюсь, если они искусственные, как и он сам. Но пришлось признать с неохотой, что он, бесспорно, красавец. Но какой-то неестественный, точно позирует перед камерой. Его жесты, улыбки, комплименты казались заученными – видать, накануне репетировал перед зеркалом, чтобы меня поразить. Натуральное в нём я заметила только одно – нервозность. Хотя бы что-то искреннее – человек волнуется. И не знала я ещё на тот момент, что мы имеем дело с психом.
Вошли в дом. В одной его прихожей уместилась бы половина коттеджа Ефима. На кой ему одному этот дворец? Наверное, меняет спальни, как и свои машины: в понедельник спит в одной, во вторник – в другой, в среду – в третьей, в четверг – в четвёртой и так всю неделю. И по туалетам так же гуляет: посидит на одном унитазе, затем – на другом. Надо бы пересчитать, сколько их у него. Интересно, что бы он делал, если бы жил в коммуналке? В истерике бы бился!
– Проходите, присаживайтесь, сейчас будем ужинать, – засиял он опять улыбкой. Знает, что у него идеальные зубы, и демонстрирует их каждую минуту.
– Ужин вы сами готовили? – спросила я.
Мама, уловив в моём голосе вызов, послала мне глазами знак: остынь!
– Нет, еду привезли из ресторана.
«Между прочим, мамин муж сам готовит, и готовит вкусно», – вертелось у меня на языке, но, не желая расстраивать мать, смотревшую на меня с беспокойством, я смолчала.
Он повёл нас в зал, где величественно восседала в кресле дама сушёного вида с пышным начёсом на голове. Взгляд у неё был суровый, как у судьи, от которого зависит наша судьба.
– Это моя мама, – представил её Марк.
Дама оценивающе нас оглядела, прикидывая, достойны ли мы её сына, и протянула руку маме. Причём протянула так, словно её руку обязаны поцеловать. Мне она слегка кивнула. С её точки зрения, я не заслуживала большего.
– Приятно познакомиться, – произнесла она. Голос у неё скрипучий и невнятный. Сама смахивает на восковую фигуру из музея. – Чем вы занимаетесь? – начала мадам допрашивать маму.
Её ярко накрашенные губы едва шевелились, а лицо оставалось неподвижным. Впечатление, что за диваном прятался суфлёр и говорил за неё.
– В Питере я работала санитаркой, но здесь пока не устроилась, в будущем собираюсь стать медсестрой высшей категории, – отчиталась мама.
Я видела, что она нервничает, как будто сдаёт этой мадам экзамен.
– Медсестра – это хорошо, – одобрила та. Сообразила, что, если её бесценный сыночек таки женится на моей маме, то она в глубокой старости будет обеспечена личной сиделкой.
Дамочка эта оттолкнула меня всем: обликом, манерами, надменностью. Ненатуральная, как и Марк. И мне захотелось назад, в наш маленький дом, к добродушному Ефиму. Сядешь с ним рядом на диване, он обнимет своей пухлой, но сильной рукой, и так спокойно на душе становится. Думая об этом, я забурлила внутри: мать не имеет права всё безрассудно ломать. Наша жизнь более-менее наладилась, я привыкла к новому, за маму перестала волноваться, а из-за какого-то красавчика-манекена она готова всё это растоптать. Видимо, мои мрачные мысли отразились на моём лице, поскольку манекен спросил меня, всё ли в порядке.
– В порядке, – ответила я. Порывалась сказануть что-то похлеще, но смолчала.
Торжественно доложив, что ужин готов, он повёл нас в столовую. Пока мы вели светскую беседу в гостиной, беззвучный слуга-невидимка накрыл на стол. Угощенье весьма щедрое. «Хотя бы не жадный», – подумала я. Вскоре выяснилось, что старался он ради своей мамочки, а не ради нас. Далеко не щедрый, как расхвалила моя мама.
Уселись за стол. Мадам и её сынуля – на одной стороне, а мы – напротив. Марк налил всем вина, а мне – газировку. Пока он разливал, мадам пристально за мной наблюдала. Ждала, что я потребую вина и дам ей повод прочесть мне нотацию. Марк всячески её обхаживал: «Тебе положить вот это, а вот это, чего ещё хочешь?» Маменькин сыночек! Она же сидела, как глухая, вперившись в мою маму, и вдруг нравоучительно изрекла: