Вроде это маленький попугайчик, не уверена. Порыскала я в Интернете, пересмотрела массу фотографий. Нашла только двух птиц приблизительно похожих на него: снегиря и красного кардинала. Но второй – чужеземец и в наших краях не водится. Интересная про него деталь: спутницу он выбирает себе одну на всю жизнь – верный. Эх, мамочка, поучилась бы ты у этой птички!
Пока не выясню, какой породы попугайчик, буду считать, что он и есть попугай, и назову его Петькой. Надо спросить про него у Даны, у неё имеются ответы на все вопросы! В живности и растениях она хорошо разбирается. В отличие от пустоватого участка Ефима у неё растёт множество цветов. Я иногда наблюдала за ней, когда она что-то сажала или сидела на скамейке в своих смехотворных нарядах и болтала по телефону. Вскоре мои подглядывания прекратились – она снесла дырявый забор и воздвигла более высокий и плотный, за которым её теперь не видно. На обозрение осталось только её павлинье перо на шляпке. Оно подпрыгивало над забором, когда она прохаживалась, как будто вышагивал сам павлин. У неё такая же страсть к причудливым шляпам, как у Ефима к бейсболкам.
Стоя у окна, я размышляла, сказать ли маме напрямик, что Марк никакой не миллионер и не бизнесмен, а врун и кутила. Не буду – она решит, что это коварный план их разлучить. Подожду, посмотрю. И говорить ей, что поживу пока у Ефима, тоже не буду. Ей же всё равно – кроме её обожаемого Марка, её никто не интересует. Я всегда нюхом чуяла, что её любовник прохвост и пустышка, семья ему не нужна, а я тем более – лишняя обуза.
Внезапно мои размышления прервал вой сирены. За ним – следующий. Ещё один. Целое многоголосье. Разрастаясь с каждой секундой, вой приближался. Я подскочила к входной двери, распахнула её и увидела полицейские машины и «скорую помощь». Они запрудили весь отсек нашей улицы.
– Пойдём посмотрим, что там стряслось, – вошёл в дом Ефим. – Может, помощь какая требуется.
Одновременно с нами повыскакивали соседи. Они перешёптывались и с состраданием смотрели на кого-то на носилках. Из-за толпы народа и машин я толком не могла разглядеть, кто это. Близко не подпускали, но мне удалось протиснуться вперёд. То, что я увидела, меня оглушило. На носилках неподвижно лежала женщина. В первую минуту я подумала, что она мёртвая – вся в кровавых подтёках. Кто это, я поняла только, когда на руку женщины упал солнечный луч и зажёг кольца на её пальцах. Они заискрились голубоватым светом, как и в тот день, когда Нола подарила мне лунный камешек. Неподвижное тело бережно положили в машину и увезли. Всё произошло столь стремительно и было так жутко, что я отказывалась поверить, что это Нола. Я даже не узнала её волосы-спиральки – на носилках они выглядели безжизненными, как и она сама.
– Избил её до полусмерти, – услышала я разговор соседей. – Не успели поймать негодяя, удрал.
– Поймают. Известно ж, что это её бывший муж, – сказал кто-то.
– Жалко бедняжку, на ней живого места нет.
– Она мне рассказывала, что он её бил ещё до свадьбы. Бежать ей надо было, а не замуж за него выходить. Я её предупреждала, что он её не оставит в покое и после развода. По картам прочла, – раздался рядом тягучий голос Даны.
Её замечание меня возмутило. С Нолой несчастье, а она рекламирует себя, клиентов заманивает: типа великая я ясновидящая, безошибочно предсказываю будущее. Никакой симпатии к ней я уже не испытывала. Даже забавлявшее меня павлинье перо виделось нетактичным. Могла бы снять свою нелепую шляпу и не являться в карнавальном наряде. Здесь горе, а не цирк.
– Ничего такого она не имела в виду, просто высказала своё мнение, – заступился за неё Ефим, когда я с негодованием всё это ему выложила. – Не спорю, она чудаковатая, но добрая, всегда выручит и совет даст правильный, и не потому, что ей карты говорят, она в людях хорошо разбирается. А карты – это так, для виду. Ей бы психологом быть!
Психологом? Ну и загнул! Настолько у меня внутри всё клокотало, жгло, болело, что он меня не переубедил. Со временем я смягчилась – убедилась, что Ефим прав.
Случившееся с Нолой меня сразило. Я вспомнила, как её напугал звонок по телефону. Без всяких пророческих карт я тогда поняла, что она в опасности. Завтра же поеду к ней в больницу. «Выживет ли она?» – сжалось у меня от страха сердце. И такая в душе поднялась волна ненависти к её бывшему, что не передать.
Уснуть никак не удавалось. Закрываю глаза, и тотчас возникает страшная картина – Нола на носилках. Поворочавшись, я встала и подошла к окну. Ночи в посёлке тихие и тёмные. Если бы не освещавшие всё яркие фонари, то в шаге от себя ничего не увидишь. По нашему заднему дворику безмятежно гуляли еноты. Погуляют, погуляют и опять угодят в расставленные Ефимом ловушки. Им везёт, что попадают именно к добряку Ефиму: он их не тронет, отвезёт назад в питомник или вывезет на природу, где им будет вольготнее, но они вернутся и снова окажутся в ловушках. Что животные, что люди, сами лезут в капкан. Нола – тому пример: выходила замуж за подонка, который бил её ещё до свадьбы.
Глядя в окно, я думала: почему люди сами всё себе портят, а потом валят на судьбу? Мужья, любовники избивают своих женщин, а те боятся, терпят и даже их защищают: это мы сами с лестницы упали. Ведь и убить могут, такие случаи есть. Тут я согласна с Даной: надо бежать от них подальше. «Хочешь жить красиво, терпи. Другое дело, если мужчина нищеброд, тогда терпеть незачем», – выдала как-то очередную ересь Ирина. Пусть ещё скажет: раз бьёт – значит любит! Пещерные взгляды! Терпеть не могу её, это она подтачивала мамин брак своими лживыми речами. «Какой она на фиг друг, если советует плохое!» – сказала я маме. Почему мать её послушалась и променяла заботливого мужа на пустую красивую куклу? Не могу я это понять.
Беда с Нолой вызвала во мне мрачные предчувствия и тревогу за маму. Сломив своё упрямство, я набрала её номер.
– Наконец-то! – обрадовалась она. – Я оставила тебе массу сообщений, а ты молчишь. Нельзя же так, я волнуюсь.
– Могла бы Ефиму позвонить, он в курсе, где я, – уколола я. Постоянно беспокоюсь о ней, но виду не подаю и язвлю. Неправильно это, но не умею остановиться. Меня злит, что она отрицает очевидное и отказывается видеть правду.
– За тобой заехать или он тебя привезёт? – проигнорировала она мою реплику.
– Он привезёт, но не сегодня. Я пока у него поживу.
– Это ты так решила или он?
Спросила она с недовольством, но я не сомневалась, что её устраивает такой расклад: у них с Марком объятия и поцелуйчики, и я буду помехой.
– Я сама так решила. У меня здесь, между прочим, школа, но ты это забыла, как и всё остальное, – попрекнула я.
– Да, да, конечно, поживи там недельки две, а потом мы переведём тебя в другую школу, здесь поблизости.
– Если только к тому времени Марк тебя не бросит, как ты бросила Ефима, – сорвалось у меня. – Школу менять я не хочу, сколько можно их менять.
– Ладно, потом обсудим. Давай я заеду за тобой в эту субботу, проведём вместе выходные.
– На чём заедешь? Неужто твой урод разрешает тебе ездить на своей неприкосновенной тачке? – съехидничала я.
– Прекрати! – одёрнула она. – Так я заеду в субботу утром?
– Не надо, мне не до этого, у нас здесь беда: Нолу бывший избил, она в больнице. Но тебе, естественно, плевать, у тебя один Марк на уме.
– Какой кошмар! Я обязательно схожу к ней! – охнула мать. Пропустила мои шпильки, чтобы не ссориться и не омрачать свой медовый месяц.
Поругав себя за то, что не сказала ей про тревогу за неё, про всё, что наболело и жжёт меня, а вместо этого дерзила, я легла спать.
Муторно на душе.
5. Разрыв с Марком
В больницу к Ноле я ходила почти ежедневно. Первое время о её состоянии докладывал врач, а когда к ней стали пускать, забегали соседи с фруктами и её друзья-музыканты. Последние – колоритная компания.
Мама тоже заскакивала, как и обещала, – к моему облегчению, без Марка. Прежде чем прийти, она уточняла, не столкнётся ли там с Ефимом. Они сторонились друг друга. Он тоже приходил в её отсутствие. Я регулировала их расписание. Хотела схитрить: притвориться, что перепутала, и назначить им одно и то же время, но раздумала. Мой трюк они бы раскусили.
Постепенно народ рассосался, в основном справлялись о здоровье Нолы по телефону. Стало поспокойнее, а то проходной двор какой-то. Чаще всех Нолу навещала Дана, часами сидела у её кровати и рассказывала ей своим размеренным голосом разные истории. «Это помогает ей выкарабкаться», – говорила она. За это время мы с Даной подружились, и я уже не сердилась на неё. Тётенька, бесспорно, с причудами, помешанная на гаданиях и потусторонних силах, но отзывчивая и сострадательная. Меня забавляли её сказки про чудо-карты и про духов умерших. Иногда она замирала, устремляла свой взгляд на дверь и с драматизмом провозглашала, что вошёл кто-то из предков Нолы. «Почему вошёл именно в дверь? Если он дух, то с таким же успехом мог бы пройти сквозь стену», – подлавливала я её. Не видя в моём вопросе подвоха, она со всей серьёзностью объясняла, что умершие по привычке пользуются дверью. Умора! А на днях забегал знахарь из XVII века. «Ага, явился Нолу вылечить!» – хохотала я про себя, но продолжала терпеливо слушать эти басни. Не спорить же у кровати больного человека.
Поправлялась Нола на удивление быстро. Поначалу она с трудом двигалась, а потом буквально за один день ожила и начала стремительно выздоравливать. Общение с ней меня бодрило, отвлекало от дурных мыслей и вселяло надежду, что всё наладится. Несмотря на своё состояние, она не ныла, не жаловалась, а поддерживала тех, кто нуждался в сочувствии. Редкое качество. В основном все сосредоточены на себе и глухи к чужим бедам. Если у кого-то Интернет барахлит или куст на участке завял, так он считает, что у него проблема в сто раз важнее, чем у того, кто лишился работы и жилья или смертельно болен.
Про своего бывшего Нола ничего не говорила. Спрашивать её, что она собирается делать, я не решалась. Боялась растревожить её, а Дана нисколько не стеснялась и высказалась напрямую. В прямолинейности ей не откажешь. Мне эта черта нравится и не нравится. Зависит от обстоятельств.