«Сучки теряют голову в домиках. Саффи прячется в своей комнате. Она была не очень хороша после того, как вернулась из школы, а теперь она забилась под парту, веря, что люди придут за ней». Мой желудок сжался. Она была единственным человеком, которого я никогда не хотел пугать. Тьма начала проникать в мои кости, заражая костный мозг. Все внутри меня окрашивалось чернотой. Но я держался за ее лицо в своем мысленном взоре. Я держался за нее всем, что у меня было.
АК опустился на колени рядом со мной. Он положил руку мне на плечо, где недавно была рука Слэша. «Слушай, малыш, я знаю, что ты в плохом месте. Поговори со мной, блядь, позволь мне помочь...» Я пожал его руку. Вот куда Слэш положил свою. Где чертова тьма коснулась меня, положив на меня свою тяжелую руку, придавливая меня к чертям. АК был лучше этого. Я не хотел, чтобы он поймал тьму. Я хотел, чтобы он понял это, но я не мог найти слов, не мог сложить предложения на языке. Когда я встретился с ним взглядом, я попытался призвать его на помощь. Вместо этого я увидел, как он сдался. Я увидел усталый взгляд, который он бросил на меня. Будто он, черт возьми, закончил.
Поднявшись на ноги, он повернулся к Флейму и Викингу. «Я скажу Мэддсу и Фиби, что Эш просто прикалывался». Он кивнул Вике. «Скажи Стиксу, что это была ложная тревога, и чтобы сдержать гребаные войска». АК взглянул на меня через плечо. «Оставь пацана в покое. Незачем злить президента еще больше. Я попытаюсь урезонить Эша, когда он протрезвеет».
АК и Вике ушли в лес. Я снова уставился на деревья, ожидая, когда призраки восстанут. Я на мгновение закрыл глаза, прислонив голову к стволу. Я услышал, как кто-то шевелится рядом со мной. Когда я открыл глаза, Флейм стоял надо мной, устремив взгляд на ствол над моей головой, а не на мои глаза. Никогда не на мои глаза. Нет, я еще не был достоин этого. «Ты напугал Мэдди», — сказал он, его голос, как всегда, был лишен какого-либо тона. Я не сказал ни хрена. В чем смысл? Флейм был таким же чертовски потерянным, как и я. Он просто делал то, что, вероятно, сказал ему АК. Отругать меня. Прочитать мне чертову лекцию, чтобы я вернулся в строй.
«У нее будет ребенок. Ей нельзя бояться или нервничать». Пламя провел руками по волосам. Даже когда я трахался с ним, я видел, как раздуваются его ноздри и напрягается шея. Он стремительно падал в ад. Повернув голову ко мне, он потребовал: «Тебе нужно остановиться. Просто остановись, черт возьми. Она не может умереть. Я не могу позволить ей умереть. От этого дерьма она заболеет».
Я знал, что мне следовало бы пожалеть его. Я знал, каким он был. Я, блядь, видел, как он падал в дерьмовую яму, впиваясь ногтями в руки при любой возможности. Но я уже был там. И я не мог найти в себе сил, чтобы поебаться.
«Отличная речь, Флейм. Очень вдохновляюще», — саркастически сказал я и, как всегда, не увидел никакого выражения на его лице в ответ. Я знал, что он не понял сарказма, что он воспринял почти все буквально. Флейм замер, наклонив голову набок, пытаясь понять мой ответ. Его черные глаза выглядели демоническими в лунном свете. У меня были такие же глаза. Мне было интересно, выглядели ли мои так же.
«Просто прекрати, черт возьми», — прошипел он и сжал кулаки по бокам. «Прекрати пить, черт возьми. Иди в школу. Прекрати расстраивать Мэдди». Я не мог оторвать глаз от его кулаков. «Прекрати заставлять ее нервничать».
Он трахал меня. Его слова сводили меня с ума. Поднявшись на ноги, кора дерева сзади царапала мне спину, я неуклюже поплелся к брату. Указывая на его кулаки, я сказал: «Выглядит как тот, кого мы оба знали, брат». Я резко произнес эти слова. Флейм нахмурился. Я знал, что он не поймет. «Ты собираешься ударить меня, Джосайя? » Когда я назвал его настоящее имя, глаза моего брата загорелись агонией, и он вздрогнул. Я хотел остановиться, закрыть свой гребаный рот. Кусочек жизни, оставшийся в моем умирающем сердце, сказал мне остановиться и просто отпустить дерьмо. Но тьма, берущая верх, вела меня вперед, убедившись, что я это увидел. «Ты собираешься трахнуть меня, а потом бросить в подвал? Убедись, что я усвою свой гребаный урок, а? Это то, что ты собираешься сделать, папочка? »
Будто я всадил ему в живот лом, Флейм отшатнулся. Мои ноги подкосились от этого зрелища, но я держал подбородок высоко. Мне никогда не было дела до того, что Флейм другой. Мне никогда не было дела до того, что я не мог говорить с ним, как это могут делать нормальные братья. Но сейчас мне было, черт возьми, не все равно. Я хотел, чтобы он увидел, что я умираю изнутри, что я на скоростном поезде в ад, и мне нужно, чтобы он, черт возьми, понял это и спас меня. Но в ответ на его молчание, и как будто меня контролировал садист-кукловод, я поднял рубашку, показывая шрамы, которые наш папаша оставил на моей плоти. «Ты дашь мне еще?» Флейм не говорил, просто смотрел на меня. Но его глаза больше не были наполнены огнем. Они были чертовски пустыми. Будто он закрылся внутри, исчез в своей голове и прочь от меня и моего гребаного смертоносного языка.
Я понял, что он не думает так же, как большинство людей. Но разве он, блядь, не видит, что я в нем нуждаюсь? Что мне нужно больше, чем просто сказать мне «перестать напрягать Мэдди», «просто остановиться»? Я не знал, как просто остановиться, блядь! Мне нужно, чтобы он попытался, хотя бы раз. Просто, блядь, попытаться пробиться сквозь стены, которые окружали его мозг, и заставить его увидеть, как я, блядь, умираю.
Ничего не было. Никаких слов утешения из его уст. Никакого признания моей боли.
Смеясь жестоким одиночным смехом, я выплюнул: «Так вот это и есть твой отеческий разговор со мной, а? Это у тебя разговор один на один, по душам?» Флейм быстро моргнул три раза подряд. Чертовски замкнутый. Может, обиженный? Я не мог сказать. Он никогда не показывал эмоций, кроме гнева... как и я. Прислонившись спиной к дереву, я следил за призраками и сказал: «И ты будешь стариком?» Я фыркнул сардоническим смехом. «Удачи тебе с этим». Я ждал, что он ударит меня. Флейм никогда даже пальцем не пошевелил в мою сторону. Прямо сейчас я, черт возьми, жаждал этого. Я хотел, чтобы он ударил меня. Чтобы вырубить меня, избить мое лицо, чтобы я чувствовал это несколько дней. Я заслужил боль. Я, черт возьми, жаждал боли. И, по крайней мере, это означало, что он слушал что-то, что я сказал. Что он не просто игнорировал меня и не отбрасывал в сторону.
Мое сердце колотилось от слов, которые я выпалил. Как дешевые выстрелы из полуавтоматического оружия, каждый из которых отскакивал от меня, оставляя зияющую рану, полную сожаления. Адреналин хлынул через мое тело, как воспламененный бензин. Я не мог контролировать свой рот. Я набрасывался на того самого человека, который мне был нужен, чтобы все исправить.
Пламя было неподвижно, как статуя. Его глаза все еще были сосредоточены на стволе над моей головой. Но его лицо было бледным. Даже в моем пьяном состоянии я видел, что он потерял цвет — это была единственная реакция, которую он проявил.
Это был удар прямо в сердце.
Он молча повернулся и пошел прочь. Его плечи были сжаты, когда он медленно тащился через высокую траву. С каждым удаляющимся шагом мой гнев утихал, только чтобы смениться такой глубокой ямой, что она превратилась в бездну бесконечной боли. Когда Пламя наконец исчезло, мои ноги подкосились. Моя задница ударилась о холодную землю, и я уставился в темноту. На этот раз мне не повезло почувствовать онемение. Я чувствовал все, каждую боль, каждую рану и разрыв плоти. Мое сожаление было таким, как будто мои органы отключались, один за другим, заставляя мое тело пылать огнем и агонией. Пустой взгляд Пламени застрял в моем мозгу, и я прокручивал свои слова, убеждаясь, что помню всю серьезность того, что я только что сделал... Ты собираешься меня подставить, а потом бросить в подвал? Убедись, что я усвою свой чертов урок, а? Это то, что ты собираешься сделать, Папа...? Я не знал, что чувствовал Флейм внутри, если у него вообще были чувства, но я видел, как он вздрогнул, когда я назвал его по имени, данному ему при рождении. И как он пошел обратно в хижину — плечи ссутулились, ноги весили десять тонн. И ты будешь стариком... удачи тебе в этом...
Я вдруг почувствовал себя чертовски одиноким. Настолько одиноким, что я не знал, как, черт возьми, нормально дышать. Я гнал всех прочь, потому что считал, что это лучше, чем впускать их. Лучше бы они не видели мою растущую тьму. Лучше бы они не стали свидетелями того, как зло поглощает мою плоть. Гнев. Негодование... гребаные восставшие из ада призраки, которые не дают мне спать.
Краем глаза я увидел, как призраки поднимаются на колени, снова появляясь среди деревьев. На этот раз они собирались по другой причине — не для того, чтобы напасть, а чтобы понаблюдать за мной, чтобы напомнить мне, что они не спят. Что они всегда будут в тени, ожидая момента, когда смогут утащить меня с собой в ад. Когда я смотрел на них, на их бездушные глаза и впалые черты, я чувствовал влажность на своих щеках. Я не вытирал слезы. Я позволил им врезаться, как бомбам, в землю подо мной, обжигая мою кожу своим огненным следом. Теперь Пламя будет ненавидеть меня. АК и Мэдди тоже. Но я предполагал, что в конце концов это не имело значения. Потому что никто не ненавидел меня больше, чем я сам себя.
Глава четвертая
Пламя
Я схватил Мэдди за руку, когда грузовик остановился на парковке клуба. Изнутри доносилась музыка. Грузовик Хаша и Ковбоя остановился рядом с нами. Сия выскочила и помахала Мэдди. Мэдди помахала в ответ свободной рукой. Я не отпускал ту, которую держал. Хаш и Ковбой последовали за Сией внутрь. Дверь за ними закрылась. Тени моих братьев двинулись внутрь. Я уставился на двери. Я не хотел туда заходить. Я не хотел быть здесь. Я хотел остаться в хижине с Мэдди и, черт возьми, не двигаться.
«Пламя?» Я повернулся к Мэдди. Она улыбнулась мне, но это было не так, как обычно. Теперь все ее улыбки были другими. Я с трудом мог прочитать новый шрифт. Я не знал, что они означают. Я поерзал на своем месте, когда мои вены начали болеть на руках. Я не мог этого вынести. Я не мог, черт возьми, выдержать. «Нам не нужно оставаться долго. Просто чтобы отпраздновать Азраила и Талиту». Мэдди снова сжала мою руку. Но боль в моих венах усилилась, ее прикосновение больше не делало ее лучше. Мэдди прижалась своим лбом к моему. Я попытался отстраниться, но ее свободная рука поднялась к моей щеке и остановила меня. Я слушал, как дышит Мэдди. Когда она спала каждую ночь, я слушал, как она дышит. Удостоверился, что ее грудь поднимается и опускается. Удостоверился, что ее сердце все еще бьется в груди. Я мало спал. Всякий раз, когда я это делал, я видел ее мертвой. Видел глаза Мэдди закрытыми, а ребенка внутри нее тоже мертвым. Я никогда больше не хотел, чтобы ее глаза были закрыты. Мне нужно было, чтобы они были открыты и смотрели на меня, чтобы я знал, что с ней все в порядке. Она сказала, что с ней ничего не случится. Но я знал, что так и будет. Пламя что-то с ней сделает. Зло внутри меня уничтожит ее. Как и всех остальных.