– В середине ночи кулинар во мне умирает, – мягко намекнула я, что недотянула даже до посредственной стряпухи.
– А утром? – с надеждой уточнил Торстен.
– Еще не воскресает.
– В общем, не стоит рисковать, – заключил он на выдохе.
– Искренне не советую.
Кулинария – магия наивысшего порядка, не доступная женщинам семьи Варлок. Всем без исключений. Никогда не забуду, как моя дорогая матушка решила побаловать семью ужином из трех блюд, приготовленных собственноручно. С большой, так сказать, любовью… Хорошо, что в замке живет превосходный знахарь! Он-то быстро привел нас в порядок. Всего-то три дня помирали. Иначе встретились бы на том свете с прародительницей ковена грозной Агатой, а она покрутила бы нам пальцем у виска. Дескать, забыли вы, глупые потомки, о главном правиле выживания в башне Варлок: не тащите в рот ничего подозрительного.
– Посмотри. – Закари упорно пытался отыскать что-нибудь не очень подозрительное, что тащить в рот не запрещали заветы предков, раз повара среди нас не было. – Это рыба или курица?
Содержимое было намертво замороженным, на глаз неопределимым и, собственно, на запах.
– Окаменелость, – пошутила я. – Давай просто разогреем и проверим. Замороженная еда не портится.
– Ты уверена? – Торстен с подозрением принюхался.
– Если что, у нас есть принцип двадцати минут, – легкомысленно махнула я рукой. – Ты попробуешь, если через двадцать минут не откинешься, то нормально поужинаем.
У Закари сделалось такое лицо, словно ему в это самое лицо плюнули.
– На правах хозяина, – пояснила я с невинным видом. – В случае чего я тебя откачаю. Ты, главное, покажи, где стоят снадобья. Там есть противоядие?
Торстен отложил ящичек на стол, уперся ладонями в столешницу и с ухмылкой посмотрел на меня:
– А если нет?
– Обещаю, что скажу на твоем погребении проникновенную речь и возложу пышный венок. Мы же враги с привилегиями. Речь и венок ты себе обеспечил. – Со смешком я взяла в руки ящичек и пробудила светлую магию. – Попробуем? Готовить я не умею, но разогреть замороженную еду способна.
По тонким деревянным стенкам коробочки пробежали мелкие искры. Содержимое нагрелось, и ладонь начало жечь. Аккуратно отодвинув крышку, я выпустила на свободу ароматный, пахнущий специями и чесноком дымок.
Мы с Закари с интересом посмотрели на припрятанную на черный день закуску. Выглядела пища ночного бога дожора печальной. И неузнаваемой. Какая-то сомнительная хтонь, помершая в молодость моей бабули и после подогрева покрытая корочкой подгоревшего соуса.
– Чуток силу не рассчитала. – Я поморщилась от вида неаппетитно запеченных кромок. – Ты узнал, что это? Не похоже ни на рыбу, ни на курицу.
Торстен принюхался и резюмировал:
– Кажется, устрицы.
– Да ты гурман, Закари Торстен! – издевательски протянула я.
– Давай что-нибудь другое разогреем, – с гримасой отвращения предложил он и, задвинув крышку на ящичке, выбросил в стоящий под узким разделочным столом мусорный короб.
С интересом магов-археологов, докопавшихся до захоронений первородного зла, мы подогревали еду, не открывая ящичков, а потом заинтригованно проверяли, чем нас порадовал холодильный ларь. Список блюд поражал воображение! Ни разу не повторились.
В конечном итоге нас обуял такой азарт, что крупно нарезанный овощной салат тоже оказался поджарен. Подозреваю, что когда-то, в неизвестном году, шоковой заморозке огурцов поспособствовал бренди, принятый Торстеном в невыясненном количестве. Овощи без сожалений мы уступили мусорному коробу и оглядели заставленный коробочками кухонный прилавок.
– Думала, ты разборчив в еде, – протянула я.
– Я тоже, – согласился Закари. Впервые на моей памяти он выглядел обескураженным.
Вилкой я осторожно подцепила обмазанную охряным яблочным пюре корочку с куска утиной грудки, запеченной фактически два раза. Казалось, высохшее, как мумия дракона, мясо молило о похоронах, а не о втором шансе превратиться в изысканный ужин.
– Ты не будешь пробовать? – переведя взгляд на Закари, поторопила я.
– Принцип двадцати минут, – вполне серьезно отозвался он. – Пробуй?
– Как хозяин…
– На «камень-ножницы-бумага», кто первый? – внезапно предложил Закари.
– Ты в младшей школе?
Не сговариваясь, мы одновременно выставили раскрытые ладони, изображающие лист бумаги. Ей-богу, как дети. Осталось прицепить мне на волосы бантик, а Торстену напялить короткие штанишки… И с самым серьезным видом, насколько он может быть серьезен у взрослых людей, играющих в «камень-ножницы-бумага», скинулись еще три раза. Никто не победил.
– Ладно, давай просто есть. Я голодная. – Ткнув вилкой в утятину, я сунула жесткий кусочек в рот и принялась настырно жевать. На вкус оказалось как бумага. В горячем яблочном пюре. Не исключаю, что мне просто попался кусочек замороженной вместе с едой салфетки.
Закари с интересом следил за моим подвигом и, казалось, мысленно уже составлял заупокойную речь.
– Так и будешь смотреть? – Я подхватила со стола и пихнула ему в руки первый попавшийся коробок. – Ешь! Помрем вместе, как истинные враги.
– Если завтра утром я не встану, то снадобье от похмелья стоит на верхней полке в посудном шкафу, – с обреченным видом проинформировал он.
– Как оно поможет при отравлении? – заинтересовалась я.
– Никак. – Он покрутил в руках ящичек. – Но хотя бы голова не будет болеть.
– Других снадобий нет?
– Нет. – Закари вытащил из подставки для приборов вилку, сунул в рот кусок и протянул: – Неплохо. Похоже на свинину по-сартарски. Или курицу?
– Дай попробовать, – заинтересовалась я.
Тот без всяких уговоров протянул мне коробочку. Свинина или курица (в сущности, это мгновенно стало не важным) оказалась невозможно острой. Во рту разгорелся пожар. Зато память прояснилась, и сразу вспомнилось, что кухня королевства Сартар славится жгучими пряностями. Просто пища демонов, а не еда!
– Как ты можешь есть такое острое? – выдохнула я. Странно, что просто выдохнула, а не выплюнула поток драконового пламени.
– Да оно вообще не острое, – просипел в ответ Закари и выразительно кашлянул в кулак.
Поспешно отставив еду, он достал с открытой полки стакан, наполнил его водой из-под крана и выхлебал так быстро, словно пытался загасить адское пламя.
– Запьешь? – спросил у меня.
– Угу, – промычала я, вытирая рукавом выступившие слезы.
Вода притушила огонь во рту, а то казалось, что горели даже зубы.
– Зато окончательно протрезвел, – заключил Закари, беря ящичек с другим блюдом.
Некоторое время мы пировали: пробовали, советовали друг другу, менялись коробочками. В конечном итоге я наелась и объявила:
– Надо ложиться. Если завтра не появлюсь на практикуме по темным искусствам, декан мне устроит веселую жизнь. Он и так на меня смотрит, как демон на святое распятие.
– Почему ты поступила в Деймран? – внезапно спросил Торстен.
– Почему ты вызвал демона? – задала я такой же бестактный вопрос. Должен же он понимать, что еда из одной коробочки вообще не делает людей ближе.
– Отец настоял, – не моргнув глазом ответил он.
Закари стоял, привалившись спиной к кухонному прилавку. Ладони упирались в край столешницы. Он словно давал понять, что был полностью открыт для личного разговора.
– Он считает ритуал важной вехой в жизни мужчины, а мне в тринадцать лет еще хотелось оправдывать чужие надежды. В одном отец оказался прав: после вызова я быстро повзрослел. Так почему темная магия?
– Из принципа, – призналась я. – Светлые мне отказали, я решила, что получу темное образование. Мне нужны знания о сложных чарах, а в башне Варлок их просто не могут дать. В сущности, не важно, какая магия их создает.
Я протянула руку. Пальцы вспыхнули от светлой магии, по кончикам проскочили мелкие голубоватые искры, следом потек дымок темной силы. Все сразу. В один момент. Этот фокус, противоречащий любым законам чародейства, родители запрещали показывать гостям, когда хвалились талантами детей.
Торстен не отводил взгляда от моей руки.
– Как ты это делаешь?
– А как люди дышат? – усмехнулась я и погасила магию. – Ночной цирк закрывается, фокусник во мне заснул. Пойдем спать.
Время действительно незаметно подбиралось к трем утра, и на отдых оставалось немного времени. Завтра буду чувствовать себя злобным драконом, выпускающим костяной гребень на любое неосторожное слово.
– Гостям же уступают ванную, да? – нахально заявила я, что первая пойду приводить себя в порядок, и уже по дороге в спальню спросила: – У тебя есть пробуждающий шар?
– Я каждый день встаю в шесть, – уверил он. – Никогда не просыпаю.
Заснула быстро. Устроилась на чрезвычайно удобном поле для плотских утех в одиночестве. Простыни пахли мужским одеколоном, под подушкой Торстен прятал кружевной носовой платок. Очень трогательная привычка. Когда моя бабуля была жива, тоже всегда подкладывала мне под подушку вышитые носовые платочки.
Как укладывался Закари: грохотал ли ящик комода, шумела ли вода в ванной комнате, скрипел ли диван, – ничего не слышала. Возможно, Торстен перед сном молился богам энергичных садовников, чтобы после подозрительной еды проснуться. В смысле, не здоровеньким, а просто открыть глаза и понять, что все еще жив. В общем, длинный день и насыщенная ночь меня укатали: я превратилась в окончательно упокоенное умертвие.
Пробуждение было резким, словно кто-то громко хлопнул над ухом в ладоши. Комнату заливал хмурый свет осеннего утра. Чутье, живущее в каждом непунктуальном человеке, подсказывало, что, возможно, Торстен встает каждый день в шесть утра, но сегодня в нем что-то сломалось. Мы позорно проспали!
– Проклятие!
Я подскочила на кровати как ошпаренная. От недосыпа трясло, от выпитого накануне алкоголя нещадно трещала голова. Хотела с громкостью трубы будить врага с привилегиями (или воскрешать, как уж карта ляжет), но внезапно обнаружила, что держу в руке красный кружевной лоскут. В большом недоумении осторожно расправила тряпицу… Всю ночь напролет я бережно сжимала в кулачке не носовой платок, а красные женские трусы!