И кстати, всю жизнь считала, что фраза «разбитое сердце» нелепа до абсурда. Но что сейчас? В груди ломило, и остро требовалась подружка с бутылкой полынной настойки. Или хотя бы вкусняшка. Однако Эмбер в столице проверяла на светлом Генри природное обаяние черных ведьм Фокстейл, а с холодильного короба успела исчезнуть ручка! Ни подругу не достать, ни банку с остатками клубничного льда, с полгода назад спрятанную на самый черный день.
Последнее обстоятельство я решительно попыталась исправить. Сидя прямо на полу перевернутой после сборов комнаты, принялась с помощью магии, матерных слов и ритуального кинжала ковырять крышку. Процесс оказался захватывающим. Особенно меня захватили ругательства. Все припомнила!
Внезапно клинок застрял в щели. Я застонала, снова выбранилась и потянула костяную рукоять, как репку из земли. С жалобным звуком рукоять отвалилась.
– Да драконью ж мать, и это семейное наследие?! Чего такое хлипкое? – выругалась я в сердцах и от раздражения потерла переносицу.
Кинжал мне подарила бабуля на шестнадцать лет, а потом ее не стало. Наверное, сейчас она сидела в компании грозной Агаты и с неодобрением следила, как внучка оскверняет семейную реликвию Варлоков взломом холодильного ларя.
Громкий и требовательный стук в дверь заставил меня пронзить эту самую дверь нехорошим взглядом. Жаль, через деревянную преграду невозможно уничтожить незваных гостей. Кое-как поднявшись на ноги, я открыла.
За порогом, упершись ладонью в косяк, стоял Закари. Мрачный, хмурый, одетый во все черное. Некоторое время мы смотрели друг на друга и молчали.
«Ты, главное, не влюбись. Влюбиться в меня будет полным провалом», – сказал Закари на берегу реки, когда под бдительным оком наших матушек мы затеяли игру. Я подняла его на смех. И провалилась. Ему стоило поспорить на деньги, сейчас бы выиграл круглую сумму.
– Я просила передать вещи доставщиком, – вымолвила я, словно слыша свой голос со стороны. – С каких пор ты записался в службу доставки академии Деймран?
– А я не привез вещи, – ответил он.
– У меня твоих вещей нет.
– Знаю.
– Тогда ради чего заявился на ночь глядя? – намекнула ему, что у нас больше не было ничего общего и делать ему в моей комнате решительно нечего. – Стало скучно сидеть с подружкой? Захотел сменить локацию?
Особенно в тот момент, когда я уничтожала бабушкин ритуальный кинжал и пыталась подсластить жизнь после завершения нашего фальшивого романа. А то вдруг сделалось очень пресно.
– Впустишь меня? – не реагируя на провокацию, просто попросил Зак.
Я дернула плечом и посторонилась, позволяя ему войти. Он обвел неприбранную комнату долгим взглядом, посмотрел на холодильный ларь в центре и торчащий из-под крышки сломанный клинок от ритуального кинжала.
Внезапно я поняла, что по-прежнему сжимаю в кулаке костяную ручку с вырезанными письменами, и быстро сунула ее на полочку возле двери. Полочка не несла никакой хозяйственной нагрузки. Раньше на такие ставили свечки, а мы копили слой пыли. Теперь накопили кусок наследия Варлоков.
– Так что ты хотел, Зак?
– Ты уже успела сказать родителям? – глухо спросил он, не сводя с меня немигающего взгляда.
Промолчав, я отвернулась и тут же заметила на деревянной ширме собственное кружевное бюстье, отброшенное во время сборов. Хорошо, что не надела. Чувствовала бы себя еще гаже.
– Сказала или нет? – требовательно переспросил Торстен.
– Не успела. Доволен?
– Давай поженимся, – внезапно произнес он.
Странно, как я не подавилась на вздохе, и уставилась на Закари, словно впервые видела. Он действительно выглядел совершенным незнакомцем. Казалось, высокая фигура излучала черную магию, и в комнате слегка потускнел свет. Или, может, потемнело у меня в глазах.
– Не пойму, Зак, ты напился, что ли? – только и сумела выдавить я, вдруг осознав, что почти не дышу.
– А похоже? – в его голосе прорезались резкие интонации.
– Тогда что ты несешь?
– Делаю тебе предложение, – пояснил он, словно я действительно чего-то не расслышала и недопоняла. – Все по-взрослому, Марта. Мы же взрослые люди, правда?
– Ты сейчас издеваешься?
– Даже не думал.
Возникшая острая пауза, длинная, заполненная невысказанными словами, немыми криками и пристальными взглядами, не могла длиться вечно. Кому-то следовало заговорить первым.
– Эй, Закари… – не отводя глаз, позвала я. – Ты что, в меня влюбился?
– Да, – тихо и серьезно ответил он, и у меня вдруг свело где-то под ложечкой, сжалось сердце и стало тесно в груди. В общем, почти началась паника. – Я вдруг понял, что, похоже, однолюб.
– Однолюб?! – И я все-таки поперхнулась. – У тебя баб было больше, чем галстуков в гардеробе!
– Ты из чего такой вывод сделала? – усмехнулся он.
– Да ты и не скрывался.
– А ты видела только то, что хотела. И, к слову, я не ношу галстуки.
– Рубашек! – огрызнулась я и резко выставила руку: – Так, стоп! Я запуталась: мы про баб, галстуки или рубашки?
– Мы о нас, Марта. Я не влюблялся никогда и ни в кого… Крышу сносит!
Он резко, словно со злостью сжал кулак, расслабил, запустил пятерню в волосы. Закари Торстен нервничал. Впервые на моей памяти.
– И я хочу тебя во всех смыслах, – проговорил он. – Клянусь, ты как проклятие! Проклятие верности, не иначе!
– Не пойму, ты меня оскорбить пытаешься? – совершенно иррационально возмутилась я.
– Я люблю тебя, – как-то просто и пронзительно произнес он.
Никогда со мной не случалось такого, чтобы я не знала, что сказать. Мысли разлетались в разные стороны, как испуганные птицы. Ни одну не ухватить! Ляпнуть гадость – как нечего делать, бросить колкость – легко. Но что сказать, оставшись лицом к лицу с обезоруживающим, пугающим в своей откровенности признанием? Три слова, но они решительно меняли все.
– Ничего не ответишь, Марта? – тихо спросил Закари и невесело усмехнулся: – Пауза затянулась.
Его взгляд уже потяжелел, и в нем появилось незнакомое выражение. Черты лица заострились, между темных бровей пролегла складка. Я открыла рот и закрыла, развела руками и смогла признаться:
– Зак, я в абсолютном ужасе.
– Ясно, – на выдохе пробормотал он и, кажется, собрался свалить в туман со всеми нашими чувствами во внутреннем кармане пальто. А я по-прежнему стояла дура дурой, пыталась переварить новость, что не одна в огромном замешательстве, и не могла подобрать правильных слов, чтобы тоже вот так, просто и пронзительно, объяснить ураган эмоций, бушующий внутри.
– Ты ведь думаешь так же? – быстро спросила его. – Это ведь странно, скажи?
– Что? – хрипловато и разочарованно спросил он.
– Осознать, что влюбилась в тебя, и испугаться.
Казалось, с Закари в один миг схлынуло нечеловеческое напряжение, лицо расслабилось. Он подошел ко мне вплотную, склонился и прошептал:
– Нет, я так не думаю, но давай бояться вместе?
Не могу с уверенностью сказать, кто первым преодолел почти неощутимое расстояние между нашими губами и начал целовать. Язык Закари уже знакомо скользнул внутрь моего рта и начал выделывать замечательные штуки, навылет выбивающие любые мысли.
Я пыталась содрать с Торстена дурацкое пальто, не прерывая поцелуя, но оно словно цеплялось за хозяина. Видимо, пыталось сторожить остатки нравственности! Хотя вся нравственность вышла из комнаты и очень смущенно прикрыла дверь. И, в общем-то, из нас двоих с Закари именно я оказалась самой распутной. Не сумев справиться с пальто (и как он не запарился в комнате?), полезла руками к пуговице на поясе его брюк.
– Подожди, – прошептал Торстен, перехватывая меня за запястья.
Видимо, намек был более чем прозрачный. Он наконец вытряхнулся из верхней одежды, приник губами к моей шее, и по телу разлилась невыносимая нега. Ловкие руки залезли мне под домашнюю блузу, теплые ладони огладили ребра и сладко сжали грудь.
Мягкий свитер, скрывающий красивое тело Закари, оказался сговорчивее пальто, несмотря на монашеский высокий ворот. Слез через голову как миленький с первой попытки, не пытаясь уцепиться за сережку в ухе. С наслаждением я прижалась губами к гладкой крепкой груди Зака. На коже не осталось ни следа от болезни, словно последние дни он не валялся в кровати, попеременно меня ненавидя и желая.
Момент, когда я осталась без блузки, обнаженная до пояса, был пропущен. Зак подхватил меня на руки, заставив крепко обнять ногами за пояс, а руками за шею.
Прижиматься обнаженной грудью к горячему крепкому торсу, кожа к коже, – особый сорт удовольствия. С тихим горячим стоном я прихватила губами мочку уха с сережкой, и Закари содрогнулся всем телом, на мгновение замер, а потом резко развернулся. Холодильный короб с клубничным сорбетом внутри и застрявшим клинком от ритуального кинжала стоял у нас на пути. Торстен едва на него не налетел, тихо ругнулся. И добраться мы сумели до моего письменного стола. К счастью, в отличие от стола Эмбер, на нем царил идеальный порядок. Недолго, правда.
Губы Закари рисовали дорожку у меня на ключице. Невольно я запрокинула голову.
– Свет! – не сказала, а выдохнула.
Лампа начала гаснуть, погружая комнату в темноту.
– Хочу тебя видеть, – пробормотал Торстен мне в плечо.
Свет снова начал набирать яркость.
– У нас прозрачные занавески и второй этаж, – промычала я, вдруг осознавая, что на самом деле плевать хотела и на второй этаж, и на занавески, и даже на пожарную лестницу. Если вдруг по ней сейчас кто-нибудь попытается вскарабкаться, прокляну к демонской бабушке. И мне будет не стыдно.
Но свет опять начал медленно гаснуть. Здравый смысл внезапно победил. Хотя ничего здравого в том, чтобы крушить старенький письменный стол, наверное, не было. Но, честное слово, если бы Торстен сейчас предложил переместиться в кровать, я прокляла бы его тоже.
Раздеться до конца нам так и не хватило терпения. Мои домашние штаны с исподним повисли на правой ноге, потом свалились на пол. Брюки Закари сползли и, видимо, болтались где-то в районе лодыжек.