эстонец Ивар Калныньш (актеров-прибалтов в СССР часто путали. А потому я не был удивлен, что автор вдруг «причислил» меня к эстонцам – прим, автора.) И, наконец, недавняя партнерша этого артиста по фильму Г. Юнгвадьд-Хилькевича «Двое под одним зонтом» Елена Сафонова.
Каждый из актеров играет в духе знакомого зрителям амплуа собственных последних работ. Беспечный прохиндей, который еще минуту назад был «искренне ваш», а сейчас с любезной улыбкой готов забрать слова обратно. Взбалмошная и суетливая молодая женщина, которая из-за непоследовательности поступков постоянно попадает в непредсказуемые «опасные для жизни» ситуации. Благородный рыцарь, готовый бескорыстно бросить к ногам избранницы ковер фешенебельного офиса в Женеве, «идущий следом», вернее, едущий на новеньком «Мерседесе». Обладательница искрящегося иронией взгляда и обворожительной улыбки с милой непринужденностью сменяющая экстрамодные наряды…
Вы спросите, а как же глубина идеи, характеров? Вопрос резонный. Мысль в «Зимней вишне» есть. Характеры тоже. Правда, зачем стремиться к этой самой глубине, если статистика, как уже отмечалось, вещь упрямая: процент одиноких женщин в стране, к сожалению, велик. Каждая из них сможет без труда дополнить недостающие в фильме звенья, мотивировки. А характеры героев давно знакомы нам по предыдущим работам вышеназванных актеров. Что ж, ясно – займем из собственной биографии. Вот почему авторам вполне хватает просто сказать – у человека должна быть семья, а брак должен быть по любви. Банальность?
Возможно. Но если эти простые истины доверить в руки любимых артистов и оформить в духе памятных «Мужчины и женщины»… Получится именно тот результат, к которому стремятся многие, а получается только у каждого десятого.
На юбилейном вечере
Тонка и непрочна соломинка успеха. Бесспорно, можно обойтись и без нее – пытаясь создать оригинальное, отмеченное «лица необщим выраженьем», произведение. Но ухватиться за эту соломинку так соблазнительно. Пусть она тянет за собой шлейф вторичности и штампа. Пусть играет на так называемых «запрещенных приемах», безотказно затрагивающих эмоциональные струны людей (маленькие дети без отцов, красивые и умные женщины без мужей и прочее). Главное – успех. А победителей, как известно, не судят». (Александр Федоров)
Победителей действительно не судят – за год проката картину посмотрели более 70 миллионов зрителей. Невероятная цифра! Кроме того, «Зимняя вишня» получила признание на многих Международных кинофестивалях.
После выхода фильма в прокат, мы поехали в Анапу на фестиваль «Киношок». Один из вечеров коротали в столовке вместе с писателем Виктором Ерофеевым, драматургом Виктором Мережко и обсуждали что-то высокое. «А вот скажи, Ивар, ты бы мог уехать в Америку?» – спросили меня. Я покачал головой. Какая Америка? Мне всегда хотелось создать Америку здесь, у себя дома, чтобы не мы туда ездили, разинув рот, а к нам приезжали оттуда и удивлялись.
…В 1994 году я впервые побывал в США, где увидел трехэтажный магазин, в котором продавались гитары. Всевозможных видов, расцветок, звучаний, от самых различных мировых производителей. Фирменная гитара была моей многолетней мечтой и я, как мальчишка, замер перед витриной в полной растерянности, не зная, с какого конца подступиться к этому сказочному изобилию.
Не буду лукавить: как каждому советскому человеку, мне хотелось тогда зарабатывать больше денег, не жить в мире дефицита, не чувствовать себя униженным где-то за границей, не экономить суточные, выкраивая из них крохи родным на сувениры. Но уезжать только ради этого – для меня всегда означало не уважать себя.
Жизнь показала, что я был прав: времена изменились. Сегодня любой турист, приехавший с постсоветского пространства, может купить за границей не только чашечку кофе, в каждом городе построены моллы, не уступающие американским, в нашей хоккейной команде играют – о чудо! – канадцы. А в Большой театр в Москве уже работают американские артисты. Я рад тому, что дожил до этих дней
Глава 5Мой театр
90-е годы стали испытанием в судьбе большинства артистов. Я никогда не мог представить, что после 91-го великое советское кино рухнет как карточный домик, не представлял, что такая гигантская машина может остановиться. Наступил коллапс, кризис, который, заметьте, длился не день, не два дня, а много лет…. И в какой-то мере продолжается сегодня.
Мы все попали под один молоток. Изменилась не только жизнь и право на собственность – изменилось наше мышление. Исчезло Госкино, которое субсидировалось государством. Золото партии распалось на молекулы и осело в иностранных банках. Закона и порядка не стало нигде: ни на съемках, ни в прокате. В искусство пришли дилетанты. Та великая, советская, культура, которую называли достоянием страны, вдруг в одночасье стала абсолютно никому не нужна. Новому времени потребовались новые герои, новые мысли, новые лица, новая правда. Оборвалась ниточка, связывающая республики СССР в единое государство, и Латвия, считавшаяся во времена единого Союза «советской заграницей», вдруг стала заграницей реальной – с визами, таможней, собственным гражданством и прочими атрибутами независимого государства.
Многие актеры остались не у дел. Мне повезло – я оказался востребованным. У меня оставался театр «Дайлес», меня часто приглашали открывать фестивали, звали в различные объединения. Я был на открытии гильдии актеров, на фестивале «Созвездие» в Твери, являлся почетным президентом фестиваля «Балтийская жемчужина», позже мы организовали кинофестиваль в Благовещенске под названием «Амурская осень»…
Но главное – меня по-прежнему приглашали сниматься в России, на Украине и в других бывших союзных республиках.
Да, скажу честно: это нравилось не всем. Были и завистники, и косые взгляды, но я понимал, что актер должен быть вне политики, он обязан работать по профессии. Это, вероятно, меня и спасло. Чтобы не повторять все, что я отвечал в то время людям, упрекавшим меня в излишней лояльности, приведу небольшой фрагмент из интервью газете «Суббота» в те годы:
«Кино – мое государство»
«Гастрольный график актера Ивара Калныньша расписан на год вперед: спектакли, антрепризы, киносъемки, фестивали… И все в основном за пределами родной Латвии.
С одной стороны за державу обидно: замечательный артист (кстати, прекрасно поющий), красавец (скоро 50, а кто даст?), общепризнанный секс-символ (этот титул Ивар терпеть не может!) – и так мало востребован в Латвии.
С другой стороны, а что делать актеру на родине, где не снимается кино? Зарывать талант в землю? Раздавать злые интервью? Страдать комплексами от невостребованности?
В проекте Екатерины Рождественской
В Москве мы с женой Лаурой часто видимся с земляком – актером Андрисом Лиелайсом и его женой Ириной
С дочками
Все это не в характере Калныньша. После развала Союза Ивар ушёл не в бизнес, не в ностальгию по советской кинославе, а в свою любимую профессию. И стал актёром-брендом Латвии на всём постсоветском пространстве.
– Ивар, вас часто обвиняют в космополитизме и чрезмерной лояльности к России?
– Я актёр, а у людей искусства как бы нет национальности. Театр и кино – вот это моё государство. В России у меня друзья, работа, с этой страной связана масса дорогих мне воспоминаний. А значит, неважно, какие гимны поём, – цвет клавиш на пианино от этого не меняется.
– Подождите, а как же национальное самосознание, самоопределение?
– Национальное самосознание – это хорошо. И в самоопределении много плюсов. Но когда между культурами происходит диффузия, то она дает подпитку каждой из них. Замыкаясь в закрытом пространстве и варясь в собственном соку, любая культура обречена на умирание.
– Сказали бы вы об этом нашим политикам!
– Зачем? Я человек творческий. Кино – вот мое государство!»
(Газета «Суббота», 1997 год)
В 90-е рухнуло решительно все – в том числе и театр. Народ просто перестал туда ходить, значит, нужно было что-то радикально менять. Все развернулось на 180 градусов, перестроиться было трудно, потребовалось длительное время, чтобы вернуть людей в зрительные залы. Говорю об этом не без боли. Потому что это часть моей жизни. Я пришел в театр «Дайлес» на втором курсе, стал работать внештатным актером, а только потом меня зачислили в штат.
Я проработал на этой сцене 25 лет, а потому до сих пор мысленно называю театр «Дайлес» – «мой театр».
Если вы когда-нибудь бывали в Риге, не могли не запомнить это здание на улице Бривибас (бывшей улице Ленина) – авангардистский куб из стекла и бетона. Туристы мечтали хотя бы сфотографироваться рядом с этим диковинным сооружением, не говоря уже о том, чтоб попасть вовнутрь, на спектакль. Сесть в бархатное кресло, надеть наушники с переводом, (спектакли игрались на латышском языке) и посмотреть на «живую» Вию Артмане.
И никто из зрителей не знал, что вся эта роскошь по-советски была ужасно неудобной для тех людей, которые там работали. Здание строилось десять лет. До этого проект долго согласовывался, в результате чего устарел уже к моменту строительства. Затем обнаружилась масса каких-то недоделок, которые начали активно устранять. Но даже после долгожданной сдачи театра в эксплуатацию, в нем мало что функционировало нормально. Гримерки неудобные, а с вентиляцией была вообще беда: в оркестровой яме остро чувствовался запах кофе из кафе.
На отдыхе
Кальян для антуража
Первый спектакль мы сыграли весной прямо перед строителями театра. Это была «Премия» по пьесе Александра Гельмана. Я играл бригадира-правдолюбца, того самого, роль которого в московской постановке с блеском исполнял Евгений Леонов. Этот спектакль был поставлен еще в старом театре, шел в фойе, и получалось, что публика присутствовала на собрании трудового коллектива.