–Рита, у тебя сейчас такое выражение лица, словно по голове чем-то тяжелым стукнули.
Ника так шутит. И я уж совсем было собираюсь сказать, отчего у меня такое выражение лица, но враз прикусываю язык. Нет, не буду ни с кем делиться своими делами. Если никто из них не причастен к происходящему, им ни к чему знать лишнее, а если причастен – тем более.
–Петь, подвезешь меня до дома? Что-то голова разболелась…
–Конечно. Поехали.
Я проработала с этими людьми несколько лет и думала, что знаю их. Возможно, так оно и есть, а потому я не имею права оскорблять их грязными подозрениями.
–О чем ты думаешь?– оживает Петр, отъезжая от офиса.– Пытаешься понять, кто из наших причастен?
Ого! А вот особых мозгов я у него раньше не замечала. Считала, просто хороший парень, и все. По мне, так даже слишком хороший.
–Не знаю, Петь. Заедем в «Ковровый двор», а? Мне нужно купить такой же ковер.
–Не вопрос. Я и занесу. Так ты правда думаешь, кто-то еще из наших не тот, за кого себя выдает?
Мне нечего ему сказать.
Мы заезжаем в магазин, где меня дожидается ковер – точно такой же, как испорченный. Вадик и не поймет, что на полу лежит другой. Потом хороший парень Петька тащит тяжелый рулон на мой пятый без лифта этаж. Я открываю дверь, и мы заходим в квартиру. Тишина не такая, как бывает, когда в помещении никого нет, а я все знаю о тишине, когда-то слушала ее часами и неделями.
–Давай помогу.– Петр снимает ботинки.– А то как ты его одна станешь стелить…
Ну, сегодня я буду не одна, но тебе об этом знать не надо.
Петька приподнимает диван, я засовываю край ковра так, чтобы лег ровно. Одна бы я точно не справилась.
–Все как было, Рита. Вадик ничего не заметит.
–Надеюсь. Правда, ковер не такой серый, как прежний, более голубой, но сын не обратит внимания.
–Вот и отлично. Ладно, Ритулька, я поехал, пока.
Он обувается и выходит, шаги его угасают на лестнице. Я возвращаюсь в гостиную – она снова привычно завершенная. Нет, ковер точно такой, как был, ничуть не голубее.
Маринка сидит в комнате, обхватив колени тонкими руками. Вроде смотрит в окно, но я знаю, что на самом деле она смотрит в никуда. И что мне с ней делать прикажете?
Девушка задумчиво накручивает волосы на палец. Это хорошо, что она наконец начала размышлять над жизнью. Лицо у нее все еще бледное и осунувшееся, хотя Маринка немного поела, поспала и немного успокоилась. Ну да, ведь совсем же маленькая!
–Сейчас сварю ужин. Придет Игорь Васильевич, поговорим и, глядишь, к чему-то придем.
Марина встает и бредет за мной на кухню. Пока я раскладываю принесенную снедь на полки холодильника, находит ведро с картошкой и принимается ее чистить. Вот молодец! Я-то терпеть не могу чистить картошку, а есть люблю, особенно пюре.
–А вы с Игорем Васильевичем… У вас отношения?
У меня едва тарелка из рук не выпала.
–С чего ты взяла?!
–Да так… Вы общаетесь, как давние друзья. И вы ему нравитесь, я вижу.
–Ты ошибаешься. Я знаю следователя пару дней и сильно сомневаюсь, что нравлюсь ему. Но для полицейского он неплохой человек.
–Странно. А я отчего-то подумала…– Маринка не поднимает головы от картошки, старательно выковыривает ножом «глазки».– Рита, а ведь Витя очень жалел о вас, ну, что вы расстались, всегда с большим уважением о вас отзывался, с восхищением даже. И Игорь Васильевич…
–Марина, ты ошибаешься.
–Нет,– упрямо крутит головой девчонка.– Вы просто не видите других людей, не замечаете никого, потому что всегда заняты своими делами. Вы и меня не замечали до сегодняшнего дня.
–Считаешь меня черствой? Но я ведь не мать Тереза, чтобы обо всех душой болеть. У меня на руках ребенок, я должна о нем заботиться, потому что никто, кроме меня, этого не сделает. И у меня нет времени на розовые сопли, дурацкие альбомчики и страстные вздохи, потому что я точно знаю, что ничем хорошим такие вещи не заканчиваются. Моих заработков не хватит содержать еще кого-то.
–Но ведь есть мужчины, которые зарабатывают сами!
–Где-то есть, но мне такие не встречались. А что касается Витьки… Борецкий мне безразличен, он не годился ни для чего серьезного, все его интересы пребывали в плоскости музыки и секса. Этакий богемный мальчик… Но когда так в двадцать пять, то вроде бы ничего, интригует даже, а когда мужику под сорок – становится смешно.
–Но ведь он играл в рок-группе!
–Ты меня не услышала, Марина. Если до тридцати лет музыкантам не удалось выбраться на национальный уровень – все, суши весла. Дальше уже ничего не светит, кроме деревенских клубов. Такой закон, понимаешь? А Борецкий и дальше играл в тинейджера, хотя на самом деле просто ленился что-то менять в своей жизни.
–Витя был умный!
–В определенном смысле – да. Много читал, умел думать, с ним можно было пообщаться. И все! Виктор был незрелым человеком и ленился жить. Именно поэтому был мне неинтересен.
–Зачем вы так? Он же умер.
–Не умер – его убили. Кто-то перерезал ему горло. Конечно, он не заслужил такой смерти, но случилось то, что случилось. И мне его жаль.
–Но Витя любил вас!
–Борецкий любил только себя, поверь мне. Ваше чокнутое поколение ничего не понимает в любви, слишком рано вы начинаете заниматься сексом, который должен быть последним аккордом в отношениях, а не началом.
–Но…
–Молчи уж. Ты школу не закончила?
–Нет, но…
–Теперь я об этом позабочусь. Сейчас тебе нужно немного сдать назад, еще успеешь пожить взрослой жизнью.
Картошка кипит, я режу салат, а Маринка молча смотрит в окно. Наверное, такие разговоры – абсолютно внове для нее. Ей не хватало женского воспитания, того, что должна была дать мать, а с бабушкой у девочки слишком большая разница в возрасте. И наша беседа важна для нее. Что мне с ней делать?
–А Игорь Васильевич когда придет?
–Сказал, что сегодня, а там как получится. Работа у него такая, что планировать что-то, сама понимаешь, очень трудно.
–Он хороший. И симпатичный. Он вам нравится?
–Ты в уме? У тебя что, других мыслей нет?
–Неужели не нравится? Но он же хороший, добрый.
–О, господи… Ты меня сосватать решила?
–Почему бы и нет?
–Я тебе скажу, почему. Я не хочу ничего такого, понимаешь? Нам с Вадиком и вдвоем отлично. Уж если я и заведу с кем-то отношения, то точно не с Игорем Васильевичем. Да, он неплохой человек, и я собираюсь с ним дружить.
Звонок в прихожей пищит пронзительно и нахально.
–Картошкой пахнет…– улыбается Панков.
Входит и снимает ботинки. Ишь ты! Наверное, обратил внимание, как я морщилась, когда накануне его коллеги топтались по моим коврам в обуви.
–Тапки в шкафу на полке.
–Дашь мне опять халат? Мне нужно в ванную. И жрать ужасно хочется… Возьми пакет, я прикупил того-сего.
Вот оно как! Что же, попробуем общаться так.
Я несу пакет на кухню. Хозяйственный мужик, виданое ли дело – хлеб принес, спагетти и кетчуп, молоко, сметану, печенье и конфеты, апельсины еще…
–Я тоже есть хочу.– Маринка виновато смотрит на меня.– Можно мне апельсин?
–Конечно, ешь. Вообще-то в моем доме не надо спрашивать, можно ли съесть то или другое. Захотела – взяла и съела. Все, что видишь съестного, можно брать и кушать.
Она молча чистит апельсин. Явно недокормленная. Ну, мы это исправим.
Я накрываю на стол, думая о том, что в данный момент делают мама с Вадиком. Папа в командировке и пробудет в отъезде еще с неделю, они там одни. И я очень сильно соскучилась по своему ребенку, хочется все бросить и уехать к нему. Но – не могу. Я уже большая девочка, и мои проблемы – только мои проблемы, сама их решу. Кстати, нужно куда-то перепрятать Маринку, ведь Ника и Петька знают, что та у меня. Не то чтоб я всерьез их подозревала, но береженого бог бережет.
–Я жутко хочу есть. Просто неприлично голоден!
Игорь Васильевич в клетчатом халате и тапках выглядит немного смешно, но это неважно. Я хочу накормить его и вытянуть информацию. А еще хочу, чтобы он помог мне, насколько сможет. Как далеко я готова зайти ради этого? Достаточно далеко, потому что, как говорится, дерьмо уже кипит у меня под подбородком. Наверное, не очень благородно с моей стороны, но ничего не поделаешь. Кто-то мне полезен, кто-то – нет, но мир так устроен, что и мент на что-то сгодится. Даже если не сейчас, так потом. Конечно, подобная философия не добавляет мне баллов в глазах окружающих, поэтому я держу ее при себе.
Мы молча ужинаем. Я вижу, что Игорь Васильевич хочет поговорить со мной, но ему мешает Маринка. А она ничего не замечает – думает о чем-то своем. И это хорошо, потому что между делом съела большую тарелку картошки и салата, что ей только на пользу. Сейчас уложу гостью спать, и если дальше так дело пойдет, то, глядишь, откормлю ее до нормального состояния.
–Марина, утром я перевезу тебя в другое место.– Панков решил, что молчание затянулось.– Тут может быть опасно.
–Почему?– Девушка испуганно вскинулась.– Никто же не знает, что я здесь.
–По крайней мере, двое знают, кроме нас,– Ника с Петькой,– вступаю в разговор я.– И даже если они непричастны к истории с убийствами, кто знает, кому уже сболтнули или сболтнут о твоем местонахождении. Игорь Васильевич прав.
–Поедешь к моей матери, в Балабино, так будет лучше. Но, конечно, только в том случае, ежели будешь сидеть тихо, как мышь под веником. Я понимаю, что это не слишком весело, но все ж приятнее, чем на кладбище. А сейчас ступай спать.
Маринка молча допивает чай и идет в ванную. Надо же, какая послушная! Вот если бы моему Вадику кто-то так приказал, он бы… Собственно, кто знает, как бы было в ситуации, подобной нынешней. Надеюсь, с моимребенком похожего не случится никогда.
–Бедная девочка.– Игорь сокрушенно мотает головой.– Ведь совсем ненамного старше моей Лильки.
–Я сейчас тоже о Вадике подумала…
Мы молча пьем чай. Наверное, самый сильный инстинкт – родительский. Возникнув единожды, инстинкт защиты детеныша определяет наши поступки на всю жизнь. И неважно, чей это детеныш. А если и вовсе ничей, то его даже жальче.