–Ты ни о чем меня не спрашиваешь.
–Если тебе есть что сказать, ты сам скажешь.
–Наглость-то какова!– Панков смеется.– Ты считаешь, я открою тебе все тайны следствия?
–Ну, да. Давай, не ломайся, рассказывай.
–Купила меня за миску картошки…
–Были еще салат и чай с печеньем и клубничным джемом.
–Да, прости. Конечно, цена вполне подходящая. Налей мне еще чаю.
–Налей себе сам, ты сидишь ближе к чайнику. Ну же, Игорь, поведай, как там мои дела. Честно говоря, мне нужно, чтобы все разрешилось до конца недели, потому что скоро в школе закончится карантин, вернется мой сын…
–Рита, прекрати паясничать.– Следователь хмурит брови.– Ты что, не понимаешь, в какую историю влипла?
–Понимаю. И что, мне рвать на себе волосы, посыпать голову пеплом? Это поможет делу? А вот что точно не поможет, так именно присутствие моего сына.
–Согласен. Ладно, я уже проникся величием момента, понял, какой у тебя гадкий характер, не продолжай. Давай помоем посуду, а там уж поговорим.
Мы приводим кухню в порядок и идем в гостиную. Я заглядываю в детскую – Маринка спит, свернувшись калачиком, из-под одеяла видны только ее волосы. Панков хорошо придумал – спрятать ее в другом месте, потому что я купила новый ковер.
–Дела паршивые.– Игорь устраивается на диване.– На меня нажимает прокуратура, им нужен подозреваемый. Тебя пока со счетов не сбрасывают, но всерьез как подозреваемую не рассматривают.
–А кого рассматривают?
–Никого. Литовченко первая в списке, но ее уже сутки никто не видел, что хорошо выглядит для тебя – ты ведь не прячешься, а ее нет. И показания бабенки против тебя не такие уж безусловные, особенно в свете того, что ее нет. Ко мне сегодня приходил Торопов, рассказывал интересные вещи. Значит, вы с Литовченко учились в одной школе?
–Опять двадцать пять! Я ее не помню. Говорила ему и говорю тебе: впервые в жизни увидела Нину в тот день, когда та пришла к нам в офис. Даже если мы учились с ней в одной школе, для меня это – пустой звук. У меня была, скажем так, не слишком элитная школа. Видишь ли, тогда были другие времена, и в таких маленьких городах, как Суходольск, жили в основном рабочие, которые не понимали разницы между учебными заведениями. Меня просто отдали в ту, что была ближе к дому. А десятый класс я вообще заканчивала в… Неважно где.
Мне совсем не нужно, чтобы Панков начал совать свой нос в мое прошлое. Долгие годы я пыталась забыть… слишком многое, и мне это в конце концов удалось. Почти. С тех пор прошла, можно сказать, целая жизнь, и теперь уж не о чем толковать.
–Ладно, могу поверить. Но в любом случае нам надо выяснить, зачем ей понадобилось подставлять тебя. И ребром встает вопрос: кто же убил вашего офис-менеджера и Борецкого?
–Так Литовченко, скорее всего, и убила.
–Экспертиза показала, что человек, который нанес удар в обоих случаях, был, во-первых, левша, а во-вторых, практически одного роста с убитыми. Нина Литовченко сантиметров на двадцать не дотягивает до нужной отметки.
–А я дотягиваю?
–Ты – да. Но видишь ли, Рита, я обратил внимание, что ты во всех случаях пользуешься правой рукой. Даже на компьютере печатаешь средним пальцем именно правой руки.
–А откуда ты знаешь, как я печатаю на компьютере?
–Сказал твой директор. Я специально звонил, спрашивал.
–Ах ты ж…
–Спокойно, спокойно! Неужели не понимаешь, что я изо всех сил пытаюсь снять петлю с твоей шеи? Ведь придумано все было очень неплохо. Только неведомые умники немного перестарались и накидали «доказательств» слишком много, без всякой системы, в расчете на то, что чем больше, тем лучше. А получилось наоборот.
–Ну, это просто в данном случае – наоборот.
–Ладно, признаю. Если бы твой кум Андрей не вытащил тебя в первый раз, ты бы уже сидела в тюрьме, а офис-менеджер был бы жив – не возникло бы надобности его убивать. И потом, я присмотрелся к тебе. Нет, Рита, ты, конечно, способна убить человека, но из-за чего-то очень важного для тебя. А тут не видно мотива. И уж у тебя-то всяко хватило бы ума спрятать трупы так, чтобы их никто никогда не нашел. Верно?
–Отличное у тебя сложилось мнение обо мне!
–Такое, какого ты заслуживаешь. Ты же умная женщина, Рита. Зачем же тогда играешь с огнем? Я уверен, все происходящее – просто дымовая завеса для чего-то более серьезного. Ты не считаешь?
–Для чего завеса, Игорь? У меня нет несметных богатств, я не жду миллионного состояния в наследство, не… Собственно, чего ради было городить столь громоздкую схему? Глупость какая-то получается.
–Ага, глупость, которая могла стоить тебе свободы лет на пятнадцать, если бы не ряд случайностей. И хотя я принципиально не верю в случайности, на сей раз могу подтвердить: тебе везет неправдоподобно. Подозреваю, у тебя целый взвод ангелов-хранителей, Рита!
Я усмехнулась про себя. Интересно, где они шлялись, те ангелы-хранители, когда я выходила замуж? Небось смотрели футбол и пили пиво. А теперь подлизываются, блин!
–И самое главное. Я считаю, ты должна знать, отчего все это происходит.
Мне нечего сказать в ответ. Потому что не знаю. Не знаю, и все тут, хотя… Была одна история, очень давняя, только никого из ее участников уже нет в живых. Кроме меня. Да и меня, если разобраться, тоже нет.
Глава 9
Черт его знает, с чего все тогда началось.
Мы росли в одном районе, ходили сначала в одни и те же садики – кто-то в «Журавлик», кто-то в «Дюймовочку», других рядом не было,– потом пошли в одну школу. Обычная дворовая компания, каких не счесть. Валька Терновой из третьего подъезда, его сестра Витка, на три года младше нас, я и Катька. Ах да, еще Игорек. Но тот жил не в нашем дворе, а в обкомовском доме, гулять же приходил к нам. И хотя Валька с Игорем были старше, носы они не задирали и командовать не пытались.
Хуже было то, что летом, когда самые интересные приключения, меня отвозили к бабушке в Телехово. Это деревня на границе Украины и Белоруссии, среди лесов и болот. Я очень люблю Телехово и до сих пор, а уж тогда-то не было для меня места прекрасней. Но все наши оставались в городе, бегали по району, хулиганили помаленьку, потом целый год вспоминали разные случаи, а я тем временем в одиночку шастала по лесам и болотам, находила кучу интересного. Правда, разделить это мне было не с кем – тамошнее, деревенское, сообщество казалось мне скучным и темным.
В тот год мне исполнилось четырнадцать, а Игорю – шестнадцать, и в начале мая его родители попали в аварию. Сказали, что в их машину врезался грузовик, потому что водитель заснул за рулем. Так или нет, но Игорь остался сиротой. По опустевшей квартире сновала бабушка, мать его отца, властная и величественная Ирина Федоровна. Горе как-то сразу согнуло ее, она совсем поседела и говорила тихо, словно шелестела. А Игорь сутками лежал на кровати, отвернувшись к стене.
Психоаналитиков тогда не было, а по малолетству выпить ему никто не предлагал, так что он тихо сходил с ума в своей комнате. И вдруг моя мама предложила Игорю поехать вместе со мной на лето в Телехово. Ирина Федоровна ухватилась за эту мысль как за спасательный круг, мы втроем сели в поезд. Иной раз я думаю: как у меня сложилась бы жизнь, если бы не уснул тот водитель, если бы родители Игоря не погибли, если бы он не отправился в Телехово… Вон как все потянулось, целая цепочка случайностей, звенья одно за другим. Убери какой-то компонент – цепь и распадется, исчезнет.
Наверное, если бы не поездка в Телехово, Игорь так бы и спятил. Чем бы его лежание на кровати закончилось, психушкой или суицидом – гадать теперь нечего. Но глухая деревня для всецело городского парня оказалась чем-то абсолютно неожиданно новым. Даже слишком. Игорь несколько дней подряд слонялся по улицам, таращась на домики, покрытые соломой или старой черепицей, а вокруг шумел столетний лес. Со станции нас приехал забрать сосед, дед Янек, и его необычная речь, и подвода, в которую была запряжена старая мышастая кобылка, и сено на дне, и дорога через лес, а уже потом и Телехово – все вместе это стало лекарством, исцелившим надломленную душу мальчишки.
Ирина Федоровна радовалась, глядя на внука. Они с бабушкой очень быстро подружились и уже вдвоем пытались воспитывать нас за то, что мы шастаем по болотам и лесам.
А у меня наконец появилась возможность разделить с кем-то Телехово. И старый немецкий танк, наполовину вросший в землю, ржавый, но все еще грозный, в тесном брюхе которого воняло чем-то страшным, за десятилетия запах не выветрился до конца. И Поляну Мертвецов, как я назвала место, где когда-то зарыли почти батальон убитых немцев, где не было ни могил, ни крестов, но все знали, что лежит под землей. И многое другое. А далеко в лесу находился бункер, тоже немецкий, только в него я никогда не лазила, хотя видела там ходы. Но теперь вместе с Игорем решили, что полезем.
Еще заходили мы в Ракитное. Было когда-то село такое, километрах в пяти, но в сорок первом фашисты сожгли его вместе с жителями, потому что жили там почти одни евреи. Как-то бабушка мне рассказала, что, когда жгли Ракитное, крики погибавших были слышны в их деревне, как и видны зарницы от огня. Потом, после ее рассказа, мне долго снились страшные сны, но я никогда никому о них не говорила. И тем не менее Ракитное притягивало меня.
А соседка баба Дора, жена деда Янека, от одного упоминания о тех событиях начинала плакать, ведь в детстве она жила в Ракитном. Когда началась война, ей было тринадцать лет. По селу стали ходить упорные слухи о том, что евреев будут переселять. Кто-то в это верил, кто-то – нет, но все сидели на месте. Куда же пойдешь со своего двора? Да и раввин утверждал, что Германия – страна культурная…
В тот день, когда в Ракитное пришли немцы, люди высыпали на улицы – поглядеть. Ревели мотоциклы, солдаты шли серой колонной, в коротких мундирах, закатав рукава – так было жарко. Надвинув на глаза каски, вели собак. Кое-кто даже улыбался, подмигивал детворе, густо облепившей заборы, и ракитчане разошлись по домам успокоенные. И только мать Доры, Нехама, наверное, не поверила тем улыбкам. Или что-то чувствовала, как чувствуют беду только женщины. Она силком запихнула дочку в погреб, в заслонку, и закрыла ее бочкой с огурцами. Сначала Дора ужасно сердилась, сидя в разгар летнего дня в тесной холодной заслонке, укутавшись в ватное одеяло. Мать дала ей кувшин с водой и несколько пресных лепешек с сыром. Вокруг было тихо, так тихо, что Дора уснула.